Томиэ Охара - Ее звали О-Эн
Какие бы политические страсти ни бушевали вокруг, меня это уже не касается. Да, я стала чужой всему и для всех.
Меня больше нельзя сломить — я и так уже сломлена навсегда; зато и ничье участие не может меня согреть. Я уже не столько человек, сколько неодушевленный предмет.
Я проводила дни, запершись в доме, — доставала пачку писем сэнсэя, перечитывала их одно за другим и вспоминала свои ответы на то или иное его послание.
Это единственно доступные мне рукописи сэнсэя, потому что из всех его многочисленных сочинений, созданных им на протяжении всей его жизни, и в особенности за долгие годы затворничества, ни одно не увидело света.
После смерти сэнсэя власти запретили выносить его сочинения за пределы дома.
— Похоже, что отец тревожился, как бы его книги, если их напечатают, не принесли мне и матери новых несчастий… — с печальной улыбкой сказал мне сын сэнсэя, господин Какимори.
Заперев калитку, в полном одиночестве, забросив даже изготовление лекарств, я все дни напролет просиживала в сумраке комнат, мысленно разговаривая с сэнсэем. Теперь он снова вернулся ко мне и опять принадлежал мне одной. Так же, как когда-то, в дни заточения, теперь за плетеной калиткой, в этой новой темнице, мы были только вдвоем.
Покинув одну тюрьму, я перешла в другую, только и всего.
Здесь тоже безжалостно летят дни, ночи, годы.
Наступил и миновал 4-й год эры Кёхо (1719 г.)
Как и прежде, я верчу жернов, скатываю пилюли и тем живу.
Изредка я выхожу по ночам в мужской одежде. Но теперь уже ничто не трогает сердца, и я почти никогда не помню, какой нынче месяц, какое число.
Иногда я сижу у очага в домах крестьян-бедняков, но чувствую себя далекой от них, как чужестранка. Я сижу в кругу, очерченном ярко-красным светом огня, смутно слышу их грубые голоса, они доносятся как будто издалека, и даже не пытаюсь понять, о чем они говорят, будто не знаю их языка.
Наступил 5-й год эры Кёхо (1720 г.), потом и он миновал. В 6-м году (1721 г.) из далекого Сукумо в области Хата пришло известие о смерти моей сестры Сё. Я прочла письмо сухими глазами и аккуратно сложила его, не проронив ни слезинки.
Прошло девятнадцать лет с тех пор, как я вышла на волю, и вот опять смерть дорогих мне людей окружает меня со всех сторон. А мне исполнился уже шестьдесят один год. Так я и живу здесь одна. И буду жить дальше.
ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА
Весной 1944 года, возвратившись на родину, в Тоса, я прошла по местам, где жила Эн. Мне удалось ознакомиться с ее письмами, хранившимися в библиотеке города Коти. У подножия замка Коти на краю густой рощи стояла некогда усадьба Нонака. Роща эта, с множеством могучих старых деревьев, казалась сумрачной даже днем. Здесь родилась Эн. К тому времени, как я переписывала в блокнот письма Эн, здесь еще сохранилась часть сада, пруд и старый колодец, прозванный «колодцем Эн» — отсюда будто бы брали воду, чтобы обмыть новорожденную девочку. Токио в ту пору подвергался ожесточенным воздушным бомбардировкам, а здесь, на юге страны, пышно цвела весна и небо сияло безмятежной голубизной. Деревня Асакура, где Эн одиноко доживала свой век после выхода из тюрьмы, находится теперь в десяти минутах езды трамваем от замка на западной окраине города, у подножия невысокой горы.
На месте жилища Эн, среди полей, покрытых ярким ковром буйно цветущей вики, местное женское общество соорудило памятный обелиск. «Обитель Возвращенного Покоя» — гласит надпись, вырезанная на необработанном камне. Я увидела пологий холм и обычное поле, но источник, сбегавший с гор, как бы огибал границы бывшей усадьбы, вокруг, наподобие живой изгороди, росли дикие, удивительно крупные цветы ямабуки, все буквально утопало в цветах. Чувствовалось, что когда-то здесь жили люди. Мне представилась Эн — как она моет овощи, опустившись на колени у этого водоема…
Могла ли я думать, что всего через год тихие улицы Коти сгорят в огне воздушных бомбардировок? Собственноручные письма Эн, уже упакованные и приготовленные к отправке среди другого имущества библиотеки, тоже погибли как раз накануне эвакуации. Мне почудился перст судьбы в том, что за год до катастрофы я переписала ее письма к себе в тетрадь. С той поры Эн поселилась в моей душе; и вот спустя десять с лишним лет на свет появилась эта повесть.
Мне очень хотелось побывать в западной части Тоса, в Сукумо — маленьком городке, где Эн сорок лет томилась в неволе, но только в прошлом году, воспользовавшись приглашением прочесть цикл лекций, я наконец-то смогла осуществить это намерение и посетить Сукумо. Я была поражена: местность оказалась точь-в-точь такой, какой я ее себе представляла. В местном муниципальном реестре до сиx пор числился участок, обозначенный «усадьба Нонака». Сохранился старый колодец и статуя будды Дзидзо, Я увидела небольшую долину, чуть в стороне от городка Сукумо; у подножия холмов вьется узенькая тропинка. «По этой дорожке среди высоких трав проходил когда-то молодой сэнсэй Синдзан, чтобы повидаться с детьми опального Нонака, и, так и не добившись свидания, огорченный, возвращался обратно…» — думала я.
Братья Эн, умершие в неволе, похоронены в ряд, к востоку от бывшей темницы — старший Сэйсити, следующий за ним безумный Кинроку, третий, самый любимый, Кисиро и младший Тэйсиро. Только у Сэйсити могила отмечена высоким каменным обелиском, у остальных на земляных холмиках лежат небольшие камни. Памятник Сэйсити, густо поросший мхом, пострадал от землетрясения, верхушка обвалилась. Тут же высятся большие, пышные памятники первому владельцу Сукумо Ёсиудзи Андо с супругой и их дочери — бабке Эн (приемной матери Кэндзан Нонака), а также находится могила его законной супруги госпожи Эти.
Чуть пониже, в роще, похоронены Кан и Сё, сводные сестры Эн, оставшиеся в Сукумо и закончившие там свой жизненный путь. Могилы их словно прижались вплотную к могиле матери, Цума Минобэ. Памятник на ее могиле довольно большой, сестры поставили его, выйдя на волю. «Кан, дочь Кэндзан Нонака, вместе с младшей сестрой воздвигла сей памятник за упокой души матери, госпожи Минобэ, скончавшейся 2 мая 1694 года в возрасте шестидесяти двух лет…» — с трудом прочитала я сквозь толстый слой мха вырезанную на камне надпись.
Ночь я провела в гостинице Сукумо. Из окна моей комнаты во втором этаже я глядела на горы, у подножия которых находилась когда-то темница семьи Нонака, и невольно ощутила тоску, таким печальным показался мне этот вид. Если даже в наше время местность выглядит так уныло, как же безотрадно было здесь в старину!..
В городке Ямада, на востоке области Тоса, мне показали кумирню
о-Эн — крохотный храм, размером в квадратный кэн. Погода в тот день капризничала — то налетал сильный дождь, то снова проглядывало солнце, как это часто бывает весной в здешних краях. Я шла полями, покрытыми цветущей сурепкой и викой, воздух благоухал ароматом цветов, и сквозь струи дождя вдали то появлялась, то снова тонула в дымке кумирня о-Эн.
Неподалеку плавно течет канал Фунаири, берущий начало от плотины Ямада. По-весеннему полноводный, он чуть ли не выходит из берегов. Место, где стояла хижина опального Нонака, отмечено маленьким каменным обелиском; кажется, будто здесь ничто не переменилось — так же, как раньше, проплывают вниз по течению лодки… Непогода помешала мне подняться на гору, к могиле сэнсэя Синдзан, но сквозь пелену дождя я увидела вдали смутные очертания деревни Суэ, где когда-то был его дом.
Сама Эн, ее отец и мать похоронены в городе Коти, на склоне горы Таками. Меня проводил туда сотрудник местной газеты. Вид с горы прекрасный, вокруг в изобилии растут могучие старые деревья сакуры, так что весной весь склон, должно быть, утопает в цветах. В центре — могила Кэндзан Нонака, по обеим сторонам от нее — могилы деда и прадеда Эн, а чуть впереди — могилы самой Эн и ее матери Киса Икэ. Все устроено еще при жизни Эн, ее стараниями. На могиле матери стоит памятник. «Госпожа Икэ, мать сыновей Нонака», — прочла я надпись, а на оборотной стороне камня было написано: «От безутешной дочери Эн».
Пониже этой семейной могилы похоронены кормилица Нобу, не покидавшая Эн до последнего вздоха, и семнадцатилетний юноша Дзирохати Комаки, совершивший харакири после смерти своего господина Кэндзан Нонака.
Таким образом, все родные и близкие Эн люди покоятся в землях Тоса — Сукумо, Коти и Ямада. С возвышенности, на которой находится могила Эн, открывается чудесный вид на бухту Урато, ослепительно сияет в лучах восхода и заката ясное, лазурное небо, и мягко плещут синие волны Тихого океана, гонимые теплым течением Куросио. [email protected] http://ldn-knigi.narod.ru
