Анатолий Маркуша - Большие неприятности
Был он здоровенного роста. Широк и грузен. А ходил неслышно, и поворачивался легко, будто пританцовывая, и говорил не много, не мало — в меру. Не пылил пошленькими словами из развлекательного гарнитура, но сострить мог неожиданно и лихо.
Оказался Наташин муж работником цирка. Только не из тех, кого мы видим на арене. Он трудился в мастерских, делал всякое оборудование, снаряды, приспособления, словом, обеспечивал постановочную часть техникой. Талантливейшими руками наградила злодейка-судьба Наташкиного мужа. Все он умел сделать, и на каком уровне! Стоило приглядеться к их квартире, и все без слов становилось ясным, и прошибала легкой испариной зависть — мне бы так уметь...
Ну, вот и Москва-река подмигивает.
Над Парком культуры здоровеннейшее торчит колесище: просто-таки космического масштаба. Не подумать, что для катания, для смеха такое поставили... За колесищем — постаревший Нескучный сад, где из меня когда-то так коварно выкатились монетки и где Галя объявила себя собакой...
Рано ее скосило. И не война — рак. Рассказал Коркия, можно сказать, между делом, случайно: «Слышал...» «Что ты говоришь!» «Да-да, так нелепо получилось... Бедняга...» — И мы разошлись, чтобы жить дальше, чтобы тут же забыть о Гале...
И вот всплыло.
Гале не повезло в жизни. В биологической лотерее не выиграла: унаследовала увесистость, топорные черты лица от папы и слабое здоровье — от мамы. Надолго не хватило. А человек она была со стержнем! Знала, чего хотела, и за что бралась, бралась крепко...
Моей бы дочери хоть малость от Галиной хватки, чтоб ее не раскачивало каждым порывом житейского ветра...
А Октябрьская площадь какая стала! Размах — аэродромный.
По совести если сказать, ноги нагрузку все-таки чувствуют, а в остальном — ничего. Сердце бьется. И за это я люблю мое сердце — умеет держаться в тени, не вылезать. Положено стучать, стучит, не мешая. Правда, лет пять назад пугануло оно меня. Но старый приятель, замечательный авиационный доктор, сказал тогда, послушав:
— Чего хочешь, тебе не двадцать. Слушаю и слышу — работает сердце пожилого человека... Конечно, немолодое сердце, однако здоровое. Так что давай, Коля, без паники.
Лекарство прописал. Как выразился тогда, вроде сердечного витамина.
Только для меня другое важнее оказалось, чем лекарство.
Без паники! Это вот правильно. Хоть пожар вспомнить... хоть войну. Кто контроль над собой не теряет, тот — пан.
Я шел и шел, не так, можно сказать, и много оставалось, когда близ Лермонтовской откуда-то, как мне показалось, с неба посыпались прямо под ноги желтенькие, пушистые комочки.
Господи! Утята! Живые, едва вылупившиеся, совсем крошечные, они отважно парашютировали с чердака одиннадцатиэтажного дома, растопырив коротенькие крылышки, вытягивая шейки, помогая себе перепончатыми лапками.
Ну-у, молодцы!
Утята благополучно приземлились на жесткий асфальт, выстроились в не слишком стройную колонну и медленно заковыляли в направлении Чистых прудов.
Тормозили машины, пропуская утиный выводок. Изумлялись редкие прохожие. И было чему: не каждый день встретишь диких уток в Москве. Да еще без ведущего.
Они шли своей дорогой — к воде.
Долго глядел я вслед малышам, и страшные мне виделись дали.
Потом повернулся и пошел.
И дошел.
И вам позвольте пожелать — дойти.
КОНЕЦ
