Михаил Жестев - Приключения маленького тракториста
Они вместе вышли из библиотеки, и тут только Алешка обратил внимание, что от Сергея Антоновича пахнет водкой. Алешка не смог скрыть удивления, и это заметил завуч. Он остановился на лестничной площадке и неожиданно спросил:
— Тебе можно пить, а мне нельзя?
— Сергей Антонович, да я ничего…
— Врешь, знаю, что думаешь. Но вы, дураки, разве что-нибудь понимаете? Разве понимаете, что я в вас всю свою силу вложил, всю жизнь? А для чего? Я-то знаю для чего. А вы? Разъедетесь, рассыплетесь кто куда — и след простыл… Да еще лихом помянете Антоныча. Он и стукнуть мог и припугнуть. Ладно, говорите, что хотите! Только бы вышли из вас трактористы, люди настоящие… Одно жалко, — все вы скороспелки. А дали б мне волю, я бы вас два года муштровал. Вот ты купил книжки… Думаешь, не видел? А ведь их еще надо впихнуть в вашего брата, вколотить…
И, не попрощавшись с Алешкой, пошел по гулкому, опустевшему коридору училища.
В комнате общежития собирались в дорогу дядя Пуд, братья Сапуновы, Форсистов. Дядя Пуд раздобыл по заявке своей МТС баллон для двухтонки и вслух размышлял над тем, как он его провезет в пассажирском вагоне. Братья Сапуновы даже в предотъездной сумятице ухитрились найти время, чтобы сразиться в карты, а Форсистов, увязывая свой сундучок с купленными на базаре деталями, распространялся насчет того, что весь секрет высокой выработки вот в этих самых штуках.
— Кто запасную деталь получил, тот наперед всех заскочил…
Он весьма радостно приветствовал Алешку.
— Вместе едем?
— Завтра…
— И я тоже. Багажу много?
— Книжки.
— А я — хоть трактор собирай, — рассмеялся Форсистов и раскрыл свой сундучок. — Только колес нет.
В дверях показалась голова дежурного.
— Форсистов, тебя требуют!
— В канцелярию?
— Какой-то парень. На крыльце он.
Форсистов увидел на крыльце племянника коменданта. Колька кивнул ему и молча направился на улицу. На улице Форсистов первый спросил:
— Дело какое ко мне?
— В Серебрянку едешь? — спросил Лопатин.
— Я из Черепановки.
— Знаю, в МТС Серебрянскую?
— В нее, а бригада Черепановская. Где живу, там и работать буду.
— Это хорошо. И Алешка Левшин туда же едет.
— Какой Алешка Левшин? — не понял Форсистов.
— Который Лопатин Николай. Иль не знаешь?
— Так он Алешка Левшин? — Форсистов даже свистнул. — А ты, стало быть, не Левшин, а Лопатин? Здорово.
— Только, если выдашь, смотри, — пригрозил Колька. — Думаешь, я не знаю, что ты ворованные детали покупаешь?
— А я не из пугливых. Купил на базаре — и вся недолга.
— А вот и не на базаре. Приносят тебе. Носатый такой.
Форсистову стало не по себе, но все же не растерялся и сказал с ухмылкой и спокойно:
— Друга выдал, себя выдал, мне грозишь. Ты, того, не рехнулся?
— Рехнулся — не рехнулся, а Алешку Левшина ты должен выручить.
— Да как я его выручу? — чуть не взмолился Форсистов. — Если бы он в Серебрянке не был. А то ведь всякая собака знает. Опять же Черешков…
— Черешков в Серебрянке, а ты в Черепановке, — ответил Колька. — За рекой, на отшибе. В ней директор раз в лето побывает и ладно. Вот и возьми Алешку к себе. Понятно?
— Не совсем… Но попытаюсь, — ответил не сразу Форсистов.
— Смотри, если выдашь Алешку, худо тебе будет, — снова пригрозил Колька. — Ты мне за друга ответишь. — И неожиданно протянул пакет. — Носатый прислал. Давай пятьдесят рублей.
Колька получил деньги и зашел в первый попавшийся магазин. Надо отметить отъезд Алешки.
Вечером за столом дядя Иван налил Алешке и Кольке по маленькому стаканчику и сказал целую речь о том, что значит быть трактористом — первым пахарем земли, ее севцов и хозяином.
Но что Алешке до этого! Его погонят из МТС — вот тебе и первый пахарь. И что это там дядя Иван говорит ему про бабушку Степаниду? Ага, пусть ждет своего внука Алешку! И он будет трактористом! Не будет, а есть! А впрочем, есть, но не будет.
Алешка оставил дядю Ивана и Кольку в столовой, а сам прошел в комнату. Должен он знать, что пишет о нем Таня своему отцу. Не задумываясь, Алешка поддел карандашом заклеенное крылышко конверта и вскрыл письмо. Оно было очень коротенькое. «Папа, если ты меня любишь, то сделай, чтобы Алеше было хорошо. Папа, я очень, очень прошу тебя. Ведь нельзя же, чтобы ему было плохо, если он хотел и стал трактористом. Твоя Таня».
Так зачем же просить о какой-то милости, если он ничего плохого не сделал? В этом письме есть только два слова… Алешка отделил маленькую полоску, а письмо изорвал на мелкие кусочки. Вот и все. А это пусть останется на память. И он спрятал в карман гимнастерки узкую полоску бумажки.
Неожиданный покровитель
На вокзале собралось чуть ли не все училище. Одни уезжали, другие их провожали. А когда подали состав, все устремились к последнему вагону. Хотя уже наступила весна, но окна в вагоне еще были наглухо закрыты. С платформы в двойные стекла кричали на разные голоса:
— Узнай там, — почему не прислали зарплату?
— Поршневые кольца перешлю с попутчиком!
— Сменщика не бери, дожидайся меня!
В вагоне шумно и тесно. К тому же, что ни купе, то склад запасных частей. Дядя Пуд ухитрился вкатить баллон для эмтээсовской двухтонки. Он положил его между двумя скамейками, немного потеснил Форсистова и сказал, отирая со лба обильный пот:
— Автомашина без баллонов, что сирота без чеботов.
— И как только ты втащил эдакую махину? — удивился Форсистов.
— Втащить не трудно. Труднее спрятать будет. Боюсь, милиция или проводник попросят отсюда.
Но вагон был отдан трактористам, он стал как бы их республикой на колесах, и стражи железнодорожного порядка избегали вмешиваться во внутреннюю жизнь этой республики.
Алешка сел в одно купе с дядей Пудом и, сунув под скамью свой багаж, вышел в тамбур. Надо было казаться довольным, веселым. Ведь он окончил училище с отличием, впереди его ждали работа, новая жизнь. Но каково-то ему? Завтра он должен будет сознаться в обмане. А что будет потом? Еще и деньги заставят вернуть. А где он их возьмет? Никому невдомек, что у него на сердце. Никому! А Таня? А Колька Лопатин? Вон он стоит позади всех и кого-то ищет, вытягивая свою длинную худую шею. Колька, дружище! Алешка машет рукой. Иди сюда!
— Уезжаешь? — Колька не смотрит в глаза Алешке, он не знает, куда деть руки: то сует их в карманы, то одергивает фланелевую гимнастерку. — Ты только не подумай… Я для тебя хотел сделать… Чтобы лучше было…
— Да ты о чем?
— Сойди…
Алешка не успел спрыгнуть на платформу. Его остановил появившийся в тамбуре Форсистов.
— Второй звонок. Сейчас поезд тронется…
— Дело есть, — ответил Алешка, показывая на Кольку.
— Я сам тебе скажу.
— Ну, я пойду. — Колька протянул руку.
— Ты же хотел…
— Он скажет! — И Колька исчез в толпе.
Алешка повернулся к Форсистову:
— Какое дело?
— А ну вас, — безнадежно отмахнулся Форсистов.
— А ты говори…
— К дому подъезжать будем, — скажу!
Раздался свисток. Поезд тронулся. Алешка вернулся в купе. Мимо проносились столбы. Тянулись без конца провода. Они то исчезали, то появлялись в окне и бежали от станции к станции. Когда Алешка ехал в училище, была ночь и он ничего не видел, кроме звезд и искр паровоза. Сейчас стоял солнечный день, и перед ним возникали в окне деревни, села, поселки. Они то рассыпались по крутогорью, то сбегали к речке, то густо лепились у станции. Алешка знал по рассказам, что здесь прошла война, и ему было странно видеть, что всюду новые дома, новые крыши, новые изгороди. И он невольно думал: а где же раньше тут люди жили? Он старался отвлечься. Пусть впереди Серебрянка, — что думать о ней, раз беде не поможешь. И все-таки вновь возвращался к своим неотступным мыслям. Поезд несет его навстречу опасности. Еще несколько станций, а там…
После полудня кроме Алешки, Пудова и Форсистова в купе никого не осталось. Вскоре на небольшой станции, чтобы погостить денек у брата, сошел дядя Пуд. На прощание он обнял Алешку.
— Ничего, брат, не поделаешь, не пришлось нам вместе поработать.
И пока поезд не отошел, стоял на платформе, словно провожая Алешку в далекую жизненную дорогу.
Алешка вернулся в купе. Форсистов спал, привалившись к стенке. Его кудрявая голова покачивалась в такт вагону, и без того толстый нос припух, и он так храпел, словно с кем-то ругался во сне. Алешка разозлился. И Кольке не дал сказать о каком-то там деле и сам молчит. И нарочно задел его ногой. Тракторист проснулся и, протирая глаза, взглянул в окно.
— Где едем?
— Скоро твоя Черепановка, а потом и мне сходить, — ответил Алешка.
