Радий Погодин - Рассказы о веселых людях и хорошей погоде (илл. Медведев)
— Дубравка, как ты смеешь!
— А вот смею. Он прохвост!
Валентина Григорьевна села на кровати.
— Уходи, — сказала она тихо и решительно. — Я тебя не хочу видеть.
Дубравка посопела немного и вдруг выкрикнула:
— А вы… Я тоже знаю про вас. Вы такая же, как и все!
* * *Где-то у турецких берегов прошёл шторм. Он раскачал море так, что даже у этого берега волны налезали друг на друга, схлёстывались белыми гривами. Падали на берег, как поверженные быки, и с рёвом уползали обратно.
Ветер прогнал всех людей с пляжа. Большие пароходы поднимались над молом, словно хотели присесть на бетон, отдохнуть, отоспаться. Прогулочные катера и рыбачьи сейнеры плясали возле причалов. Было похоже, что они вот-вот начнут прыгать друг через друга.
Люди не подходили к каменному парапету набережной. Он уныло тянулся вдоль бухты, весь мокрый, весь в пене. Брызги долетали до витрин магазинов и кафе. Чайки, вытеснив жирных голубей, садились на крыши домов.
Дубравка лежала на пляже одна. Она знала секрет: если поднырнуть под первую, самую бешеную волну и подождать под водой, изо всех сил работая руками, пока над головой пройдёт вторая волна, то обратным течением тебя унесёт в море. И можно будет плыть, взлетая на гребнях. Небо закачается над головой, и берег будет то пропадать, то появляться. Люди на берегу станут размахивать руками. Говорить всякие слова о безумстве, но в этих словах будет восхищение и зависть.
Дубравка думала об этом просто так. Ей никого не хотелось удивлять. Ей казалось, что море специально разбушевалось сегодня, чтобы успокоить её и утешить. Море было красиво. Оно было красиво так, что все Дубравкины горести потеряли смысл. Она вдруг словно освободилась от всего тесного, неприютного, сковывавшего её последнее время. Потом Дубравка услышала голоса. Она обернулась, чтобы сказать людям: «Смотрите, какое море».
По пляжу шли Валентина Григорьевна, Пётр Петрович, Серёжка, Наташка, старый артист и Дубравкина бабушка.
— Что вам от меня нужно?.. — прошептала Дубравка. Ей стало страшно и одиноко. Она отступила к волнам.
— Дубравка! — крикнула Валентина Григорьевна.
Дубравка повернулась и, побежав вслед за уходящей волной, нырнула под другую, громадную, с опадающим белым буруном. Волна перевернула её, подмяла под себя и протащила по самому дну, по скользким камням. Потом её подхватило обратным потоком и унесло в море.
Дубравка не слышала, как закричали на берегу люди. Она медленно плыла, то поднимаясь вверх, то соскальзывая вниз с пологого загривка волны.
Неожиданно она увидела возле себя человека. Он улыбнулся ей тёмными глазами и крикнул:
— Погодка что надо. Привет!
Он подплыл к Дубравке, и она услышала другие его слова:
— Обратно на берег нельзя. Не получится без верёвок.
Дубравка поняла, что он хотел сказать. При больших волнах вылезти на берег им не удастся. Море ещё раз прокатит по скользкому дну и унесёт. Это только кажется людям, будто любое волнение — прибой, что все волны бегут к берегу.
Дубравка плыла к своему камню. Мужчина плыл рядом с ней, поглядывая на неё то задумчиво, то вдруг с затаённой нежностью. У камня он выдвинулся вперёд.
Волна прижала его к утёсу, потом потянула за собой. Одной рукой он крепко вцепился в трещину, другой подхватил Дубравку.
Волна опала, обнажив облепившие камень водоросли. Но за этой волной шла другая.
Мужчина подсадил Дубравку на выступ, а сам снова вцепился в трещину. Волна накрыла его.
Они лезли наверх. Впереди Дубравка, позади неё Пётр Петрович. С камня был виден берег. Он был недалеко. Метрах в трёхстах. На берегу бегали люди. Пётр Петрович помахал им рукой. Они замахали в ответ. Они кричали что-то.
— Благодарят за спасение, — усмехнулась Дубравка и подумала: «А может быть, он действительно меня спас?..»
Дубравка села на край камня. Ветер плеснул ей на грудь холодные брызги.
Волны у горизонта казались большими, гораздо больше, чем здесь, под камнем. Они возникали внезапно. Дубравке казалось, что камень движется им наперерез. У неё слегка кружилась голова.
Пётр Петрович сел рядом с ней.
— Наверное, катер придёт за нами. Белый катер… Ты не замёрзла? Надень мой пиджак.
— У вас ведь нет пиджака, — сказала Дубравка.
— Ну и пусть, — сказал мужчина. — Ты представь, как будто я тебе дал пиджак. Тогда будет теплее. Ладно?
Кожа у него на руках покрылась пупырышками.
— Хорошо, — сказала Дубравка. — Спасибо… Только он у вас немножко мокрый…
Март
В классе тихо. Заядлые шептуны загляделись на жёлтых солнечных зайцев и замолкли.
У доски переминался с ноги на ногу коренастый толстощёкий Пашка Жарков. Отвечал он нудно, путано. Называл Короленко Владимиром Галонычем, а Тыбурция — паном Тридурцевым.
Учительница сидела подперев щёку рукой, недовольно хмурилась.
Но вот скрипнула дверь — и тишины как не бывало. Ребята задвигались, загудели. Пашка у доски приосанился, сказал смело:
— Мария Григорьевна, всё уже… Можно сесть?
Учительница вздохнула:
— Садись.
— Мария Григорьевна, на минуточку… — позвали из-за двери.
В щёлку ребята увидели высокого военного моряка и седую голову завуча.
Стоит только учителю выйти из класса, как у ребят сразу найдётся масса дел. Староста Нинка Секретарёва громко объявила, что если кто хочет пойти в ТЮЗ, то завтра нужно принести деньги. Пашка с ухмылкой доказывал, что точка во сто раз лучше двойки и даже тройки.
Учительница пробыла за дверью недолго. Она вошла в класс, легонько подталкивая перед собой чистенькую белокурую девочку с толстыми короткими косами. Мария Григорьевна была невысокого роста — только на голову выше Пашки и других ребят, но рядом с новенькой она казалась солидной и высокой.
— Познакомьтесь, — сказала она сразу всему классу, как могут говорить только учителя, — это ваш новый товарищ, Валя Круглова. Она приехала из Таллина и с сегодняшнего дня будет учиться у вас в классе…
Раскосый, чернявый Лёвка Ковалик (ребята прозвали его Кончаком) проворчал: «Очень приятно». А Витька насмешливо заметил:
— Какой это товарищ, это же просто девчонка!
Мальчишки заулыбались. Девчонки возмущённо загудели.
— Не болтай глупостей! — сказала Витьке учительница, а новенькой показала на свободную парту.
Новенькая села, выпрямилась, заложила руки за спину и словно окаменела в этой неудобной позе.
— Мумия египетская, — определил Кончак. — Слышишь, Витька, в классе нафталином запахло.
Витька шумно втянул носом воздух и раскатисто чихнул.
— Тебе дует! — сказала Мария Григорьевна. — Иди сядь к Вале.
Витька пустился в объяснения:
— А чего я сделал?.. Что, уж и чихнуть нельзя?.. — но, глянув исподлобья на учительницу, понял, что все его ухищрения бесполезны.
Он недовольно запихал книжки в портфель, постоял, посмотрел на закапанные чернилами половицы да так, с опущенной головой, и пошёл через весь класс на новое место. Расстёгнутый портфель он тянул за угол по полу, и весь вид его как бы говорил: «Что ж, сажайте с этой клюквой, с этой мумией… Мы ещё и не такое терпели». Подойдя к парте, Витька ворчливо скомандовал:
— Подвинь-ксь, ты… Расселась, как в карете.
Новенькая и без того сидела на самом краешке скамьи; она прижала локти к бокам и съёжилась.
Витька разложил на парте все свой книжки, тетрадки, карандаши, вынул даже завтрак, завёрнутый в пергаментную бумагу, затем развалился на скамейке и критически оглядел свою соседку.
Девочка отвернулась, подняла плечи.
Витьке был виден только её маленький, почти прозрачный нос. Витька поморщился, перевёл глаза на потолок, сделал вид, что изучает трещины на штукатурке, а сам думал: «Если по этому носу дать хорошего щелчка, то он, наверное, разлетится на сто кусков». Витькины пальцы уже сложились в упругое кольцо, но тут к их парте подошла Мария Григорьевна.
— Сядь как следует.
Витька неохотно выпрямился.
— Он же мешает тебе — чего ты молчишь?..
— Нет, он мне не мешает, — прошептала новенькая и уставилась большими испуганными глазами на Витьку…
Витька засопел, стал медленно краснеть… А Мария Григорьевна улыбнулась и направилась к своему столу.
Кое-кто из ребят бросал на Витьку с Валей любопытные взгляды. Пашка Жарков прикладывал руки к груди, вытягивал шею и закатывал глаза.
«Ладно, смейтесь — Витька покраснел ещё больше. — Смейтесь, смейтесь… А этой новенькой, Вальке, я покажу…» Для первого раза Витька пнул свою соседку ногой.
Она поморщилась.
«Молчишь?.. Ну, сейчас запоёшь!» Витька стал придумывать новую каверзу, но тут прозвенел звонок.
На перемене их парту окружили ребята. Девочки расспрашивали Валю, хорошая ли в Таллине была школа, Лёвка-Кончак кричал с подоконника:
