Владимир Машков - Последний день матриархата
Зазвонил телефон, но я трубку не поднял. Я догадался, что это звонит папа, но сейчас я не мог с ним разговаривать. Утешать его у меня язык не повернулся бы. Да и разве настоящий мужчина нуждается в утешении?
Через минуту раздался новый телефонный звонок. Папа решил, что прежний автомат барахлит и нашел другой. Гудки следовали за гудками, а я не брал трубку.
Папа уверен, что я дома. Возможно, он видел, как я вхожу в дом. Но он и не догадывается, что я был свидетелем его позорного поражения.
– Папа не может быть поверженным и побежденным! Папа должен быть победителем – всегда и везде!
В отчаянии я прокричал эти слова в пустой квартире, откуда еще не выветрился папин дух, и убежал на улицу.
Я пошел по улице и незаметно забрел в парк, в тот самый, где когда-то мы гуляли с Наташей.
Я должен отомстить за папу. Я придумывал планы один коварнее другого. Облить Наташиного отца ведром холодной воды, когда он будет утром спешить на работу? Нет, слишком мелко и ничтожно. Выйти с ним один на один в чистом поле и сразиться в честном поединке? Он же за одну секунду положит меня на лопатки.
От собственного бессилия я готов был реветь, но сдержался.
Тогда остается единственный выход. Я сажусь за руль его машины, разгоняю «Жигули» по горной дороге, и мы летим вниз, в ущелье, в пропасть. Я даже зажмурил глаза, когда представил себе эту леденящую кровь картину.
Мне стало холодно, и я очнулся. Оказалось, что я сижу на скамейке в той дальней аллее, по которой мы бродили с Наташей. Я вскочил и замахал руками, чтобы согреться.
Стоп, вдруг вспомнил я. Он же отец Наташи. Если он погибнет, Наташа будет страдать, она очень любит своего отца.
Ладно, великодушно решил я, дарую ему жизнь. Но не ради его самого, а ради Наташи.
Наташа – вот кто мне сейчас нужен дозарезу. Если бы я мог перекинуться с ней словечком, да просто увидал ее, я бы сразу знал, что мне делать. И не слонялся бы бесцельно по парку.
Сколько уже дней прошло, как Наташа исчезла? Четыре дня? А кажется, что четыре года.
Куда она уехала? Чего это ее маме приспичило так поспешно увозить свою дочь?
Наверное, мамина душа не выдержала, когда Наташа ударила Ляльку. А кто подтолкнул Наташу на это? Я. Как ни крути, во всем виноват я один.
Я сорвался с места и вновь помчался по парку.
Теперь я не могу со спокойной совестью глядеть в глаза Наташи, потому что из-за меня так круто изменилась ее жизнь.
Когда я пришел домой, был уже вечер. Мама встретила меня вопросом:
– Где ты пропадал? Я сижу как на иголках.
Так говорят про человека, который от волнения не может сидеть и беспрерывно вскакивает.
– Гулял, – ответил я, не вдаваясь в подробности.
Мама долго молчала, и у нее накопилось много вопросов. Я почувствовал, что она сейчас обрушит их на мою бедную голову, потому опередил маму:
– Мама, можно я потом отвечу на вопросы?
– Когда потом? – обиделась мама.
Я сам не знал когда. Может, завтра? А может, послезавтра? А может, когда вернется папа и найдется Наташа? В общем, тогда, когда все будет хорошо.
Я пошел спать, но не мог долго уснуть. Вроде бы провел целый день в парке, на свежем воздухе. Отчего бы сразу не задать храпака? Но сон не торопился ко мне.
И тогда я понял, в чем дело. Обычно я засыпал под стрекот маминой машинки.
Говорят, когда за окном идет дождь, хорошо спится. Так на меня действовал стрекот маминой машинки. А сегодня я не слышал его. И вчера не слышал, и позавчера. В общем, как папа ушел, замолкла и мамина машинка.
Я стал разгадывать, какая существует связь между папиным уходом и маминой машинкой, но быстро запутался и уснул.
Стопроцентный мальчишка
На первом же уроке Саня пристал ко мне с расспросами.
– Почему ты не пришел вчера к Игорю Александровичу?
– А кто это – Игорь Александрович? – я порылся в памяти, но не мог вспомнить знакомого с таким именем-отчеством.
– Наташин отец, – Саня поразился, что я этого не знаю.
– Ого, – протянул я, – у вас уже фамильярные отношения.
– Да, мы друзья, – гордо признался Саня. – Игорь Александрович спрашивал, почему тебя нет.
– Слезы лил? – с подковыркой спросил я.
– Ну что ты! – Саня расплылся в – улыбке. Он настоящий мужчина – камень!
– Булыжник, – поддакнул я.
Саня обиделся за Наташиного отца.
– Какая тебя муха сегодня укусила?
Так спрашивают у человека, который начинает вдруг ни с того ни с сего совершать такое, что никто от него не ждал.
Саня оказался провидцем – весь тот день пошел у меня наперекосяк.
Эти милые, дружеские разговоры мы вели на уроке алгебры. Калерия Васильевна бросала на нас вопросительные взгляды, то есть взгляды, в которых было много вопросов. Но я уже давно разучился отвечать на вопросы.
Поскольку наше поведение было вызывающим, Калерия Васильевна и вызвала меня к доске.
Я глянул на доску, на которой было написано условие задачи, и взял в руки мел. Но что-то меня смутило. Я перечитал условие задачи и понял, что меня смутило. Я никогда не решал подобных задачек. Наверное, Калерия Васильевна в эти дни объясняла новый материал, а я на уроках не слушал и дома мне некогда было заглядывать в учебник.
С тех пор как папа совершил первый мужской поступок, я не открывал учебников. А ребята ушли далеко вперед.
Я положил мел на место в знак того, что признаю свое поражение в битве с задачкой, и повернулся к Калерии Васильевне.
– Кирилл, ты нездоров? – с надеждой спросила классная.
– Нет, я чувствую себя превосходно, – я не принял спасательного круга, который мне великодушно бросила Калерия Васильевна.
– Может, дома что случилось? – классной очень не хотелось ставить мне двойку.
– Это было ближе к истине, но я не ухватился за соломинку, которую мне предлагала учительница. Прятаться за чужую спину – занятие, недостойное мужчины.
– Я не знаю, как решить задачку, – четко и ясно сказал я, – потому что не учил уроков.
Я отрезал Калерии Васильевне все дороги к отступлению. Класс ждал, чем закончится наш диалог.
Учительница взяла ручку и открыла дневник. Она была в явном затруднении, какую оценку мне ставить. Раньше все было просто – кроме пятерок других отметок у меня в дневнике не водилось.
– Что с тобой? – прошептала классная и дрожащей рукой вывела двойку.
А что со мной? А ничего! С независимым видом я сел на свое место. Класс зашушукался. Саня чуть не приствистнул от удивления.
Я очень расстроился, что получил два балла. Но вспомнил, как вела себя по-мужски в подобных случаях Наташа. Она делала вид, что ничего не случилось, и сохраняла полное спокойствие. Теперь я понимаю, чего ей это стоило.
Едва прозвенел звонок, я первым выскочил из класса, чтобы избежать разговора с Калерией Васильевной. Во дворе меня догнала Лялька. Синяк давно исчез с ее симпатичной мордочки, и вообще она вся сияла.
Девочка протянула мне пачку сигарет:
– Передай, пожалуйста, своей даме сердца, – лукаво произнесла Лялька.
– Что это? – я пропустил мимо ушей ее ехидное замечание.
– Возвращаю долг и с лихвой, – объяснила Лялька. – Некогда она со мной по-братски, то есть по-сестрински поделилась.
Я взял пачку и сунул ее в карман.
– Кстати, как она поживает? Можешь ей передать, что я на нее больше не сержусь, я ее прощаю.
И, прежде чем я нашелся, что ответить, Лялька уплыла. У Ляльки была удивительная походка. Как бы скоро она не шла, казалось, что она плывет. Поэтому всякий останавливался и глядел ей вслед.
Я не был исключением и тоже глядел, как Лялька пересекала двор в окружении мальчишек.
Значит, некогда Лялька выпросила у Наташи сигареты, чтобы прогреметь на всю школу. А теперь соперница сама ушла, признав свое поражение. Лялька вновь стала некорованной королевой класса.
А мальчишки, которые совсем недавно вились вокруг Наташи, забыли о ее существовании. Прошло всего четыре дня, и уже никто ее не помнит.
Наверное, один я помню. Оказалось, что и Саня не забыл Наташу. На втором уроке – а это был английский – Саня шепотом рассказывал мне, что вчера они с Игорем Александровичем вновь объехали родственников и знакомых Наташиных родителей. Правда, применили другую тактику. Саня заходил и спрашивал, где Наташа. Мол, он ее давний приятель, проездом в этом городе. Но никто ничего им не мог скаать, кроме того, что мама вместе с Наташей уехала в отпуск.
Кончились наши разговоры тем, что англичанка вызвала Саню, и мой друг схватил «пару». Следом за ним поднялся я, и новая двойка украсила мой дневник. Сперва англичанка растерялась, не зная, какую отметку мне ставить. А когда увидела двойку, выведенную дрожащей рукой Калерии Васильевны, больше не колебалась и поставила мне двойку.
Ее примеру последовали и другие учительницы. Короче говоря, после пятого урока у меня было пять двоек. Больше двоек я сегодня уже не получу. Не потому, что все уроки кончились. Оставался еще урок пения. Но учительница пения никогда не ставила даже троек, не говоря уже о двойках.
