Гортензия Ульрих - Письмо не по адресу. Любовная горячка
Почему через час, удивишься ты? Сейчас расскажу. Тебе следует знать, что произошло прошлой ночью, чтобы быть готовой к дальнейшим событиям. Пока же об одном прошу — держись. Пожалуйста!
Спал я, значит, крепко, и снилось мне всякое мракобесие. Будто бы я, Готтхильф и Женевьева бежим по улицам Авиньона и беседуем. Да! Они отвечали мне, в то время как я кормил их «Клёцками валькирии»!
— Мы всегда испытывали глубокую симпатию к живописи, — чавкая, объясняет мне Готтхильф. — Что же до кубизма, более близкому знакомству с этим стилем мы обязаны Кулхардту.
— Кулхардт любит живопись? — изумляюсь я.
— Да! Кулхардт! Почему ты нам не веришь? — взвивается Готтхильф, налетает на меня и начинает трясти.
Открываю глаза и вижу перед собой мамино лицо.
— Кулхардт, — говорит она.
— А ты не свинья, — слышу я свой голос.
— Берри! Ты чего? Этот Кулхардт пришёл к нам в кафе и хочет немедленно увидеться с тобой.
Сон как рукой снимает, и я рывком сажусь на кровати.
— Кулхардт ждёт в кафе?
— Да!
— А который сейчас час?
— Ещё рано. Но он не хочет ждать. Говорит, дело сверхсрочное.
Стряхиваю с себя последние остатки сна.
— Да, хорошо. Уже иду. Только оденусь.
— Он говорит, чтобы ты спускался, не теряя ни секунды. Дело очень-очень серьёзное и срочное! — волнуется мама, вытаскивая меня из кровати и волоча в сторону лестницы, ведущей в кафе.
— Куда ты меня тащишь в пижаме! — сопротивляюсь я.
— Берри, герру Кулхардту эта не помешает. Кассандре, Гертруде и Кларе Боммельманн тоже.
— Эти две что, специально притащились сюда? — издаю стон я.
Гертруда и Клара — близняшки. Лет им уже незнамо сколько, однако любопытство их с годами, кажется, только приумножается.
— Доброе утро, Берри, — с ухмылкой приветствует меня Кассандра. — Завтракать будешь?
— Нет, спасибо. Я…
— Но ведь завтрак — дело важное, — перебивает она. — Сейчас приготовлю тебе какао и бутерброд с сыром.
— Как скажете. А где Кулхардт?
— Где Кулхардт, — доносится знакомый рокот и зала кафе. — Здесь!
Идя на голос, обнаруживаю Кулхардта стоящим перед картиной. Ну, ты знаешь, «Авиньонские свиньи». Да-да, картина у меня! Как так получилось, расскажу чуть позже. Сначала о главном.
— Неплохо, Берри Блу, — произносит Кулхардт, не отводя взгляда от картины. — Где находится наилучший тайник? У всех на виду. Неплохо! — Затем смотрит на меня — точнее, оглядывает мою пижаму. — Симпатичный рисуночек, — наконец комментирует он. — Медвежата?
— Да! — чуть не плачу я. — Мама по-прежнему полагает, что мне пять лет. Я ей уже миллион раз говорил…
— Но пижама и вправду симпатичная! — перебивает мама.
Кулхардт одаривает маму своим бесподобным взглядом.
— Стало быть вы покупаете ему эти пижамы?
Мама, кажется, смутилась:
— Ну… Да, я. Разве они не… не симпатичные?
— Они симпатичные. Годятся для детей. Для мужчин — нет.
— Разве Берри уже взрослый мужчина?
Кулхардт бросает быстрый взгляд в мою сторону.
— Он уже взрослый мужчина. Пока нет. Но скоро станет. Может быть, уже завтра.
— Меня зовут Бонд! Джеймс Бонд! — кричу я.
Точно из ниоткуда, в зале появляется Липински и берёт курс прямо на мои пижамные брюки. Останавливается на небольшом расстоянии от меня, произносит «нёфф!», разворачивается и вразвалочку направляется к выходу.
— Вот видите, — обращается Кулхардт к маме. — Липински тоже не одобряет эту пижаму.
— Ну тогда… — запинается мама. В этот миг ей на глаза попадается картина. — Ох! Откуда взялась картина? Впервые вижу её.
— Я нарисовал. В школе. — Этот ответ я придумал ещё накануне вечером в надежде, что он избавит меня от дальнейших расспросов.
Кулхардт смотрит на меня. Выражение его лица традиционно невозмутимое, однако глаза смеются, и он почти незаметно подмигивает мне.
— Берри, — внезапно раздаётся чей-то шёпот. — Подойди-ка.
Я поворачиваюсь и вижу Гертруду и Клару Боммельманн, притаившихся за колонной. Не в силах скрыть вздоха, плетусь к ним.
— Скажи, кто этот привлекательный мужчина? — спрашивает Гертруда.
— Кто этот крайне привлекательный мужчина? — вторит Клара.
— Кулхардт. Он мой друг.
— Он женат? — не унимается Гертруда.
— Он обручён? — не отстаёт Клара.
— Нет.
— А почему «нет»? — хором интересуются сестрицы.
— Почему «нет»! — гремит Кулхардтов бас. — Потому что женщины боятся Кулхардта!
— Не могу представить почему, — хихикает Гертруда.
— Как можно бояться такого обаятельного мужчину! — добавляет Клара.
— Он что, опасен? — дрожащим голосом спрашивает меня мама.
— Здесь разговаривать мы не можем, Берри Блу, — говорит Кулхардт. — Пойдём.
— Куда?
— Куда. На улицу. Здесь слишком много лишних ушей.
— Сейчас, только накину что-нибудь.
— Нет времени.
— Но я не могу в таком виде выйти на улицу!
— Разумеется, — вступает мама. — Можно простудиться.
Кулхардт озирается по сторонам:
— Чьё это пальто?
— Моё! — тут же откликается Гертруда Боммельманн. — Симпатичное, не правда ли? Кстати, воротник я сама связала!
— Берри одолжит его ненадолго. Буквально на пару минут. Не возражаете?
— Безусловно! — восклицает Гертруда.
— Вы можете — в смысле, Берри может его надеть.
— Может быть вы возьмёте моё? — спрашивает Клара.
— Я возьму ваше. Нет. Второе пальто Кулхардту ни к чему.
Пресекая все попытки сопротивления, Кулхардт набрасывает на меня бабушкино пальто, берёт кубистических свиней под мышку и буквально выталкивает меня к выходу.
— Мы берём картину с собой? — спрашиваю я.
— Мы берём её с собой. Да. Она нам понадобится.
Кассандра входит в кафе с подносом, на котором стоит чашка какао и бутерброд с сыром.
— Новое пальто, Берри?
— Нет, просто взял поносить. Нам нужно выйти на улицу и кое-что обсудить. Понимаете, Кулхардт — частный детектив. Мы решаем одну серьёзную…
— Никаких подробностей, Берри Блу, — перебивает Кулхардт.
Кассандра не сводит с него изучающего взгляда.
— А что с завтраком?
— Что с завтраком. Выпей глоток, Берри Блу. Бутерброд съешь снаружи.
Возражать бесполезно! Едва успеваю отпить немного какао и взять бутерброд, как меня тащат на улицу.
— Кстати, вы уже видели картину? — спрашивает мама Кассандру. — Знаете, способности к рисованию проявились у Берри ещё в детском саду.
Выйдя на улицу, я пытаюсь игнорировать взгляды прохожих, которых не может не удивлять мой наряд. Приходится утешать себя мыслью, что живу в свободной стране и могу одеваться как вздумается, да вот хоть в пижаму с медвежатами и бабушкино пальто с вязаным воротником.
Липински стоит рядом и с отвращением смотрит на пижамные брюки.
— Хорошая работа, Берри Блу, — начинает Кулхардт. — Я имею а виду затею с картиной. Не думал, что ты на такое способен.
— Спасибо. На самом деле мне просто повезло…
— Повезло? Детективу никогда не везёт, его конёк — расчёт. Рассказывай, Берри Блу.
То, что он косвенно назвал меня детективом, несказанно радует. Признаюсь.
— Я был в полиции. Хотел объяснить, что свиньи планируют похитить картину Пикассо. Это выяснила МАКС. Но мне не поверили.
— МАКС. Умная девочка, — перебивает Кулхардт. — И красивая.
— Йофф.
Развивать эту тему я не хочу.
— В общем, пришлось нам самим разбираться, что к чему. МЫ с МАКС хотели встретиться возле музея и посторожить у входа, потому что Готтхильф и Женевьева опять исчезли. Я хотел предупредить вас, но не смог. Где вы были, если не секрет?
— Где я был. Позже, Берри Блу. Сначала рассказывай.
— Хорошо, — вздыхаю я. — Пошёл к чёрному ходу. Когда планируют украсть картину, всегда пробираются через чёрный ход.
— Молодец, Берри Блу.
— Спасибо. Только МАКС там не было. Смотрю по сторонам, но её нигде нет. Тогда я подкрадываюсь к двери, нажимаю на неё, а она…
— А она не заперта, — заканчивает фразу Кулхардт.
— Верно! Откуда вы знаете?
— Откуда я знаю. Я детектив. Сколько раз повторять?
— Сначала я испугался, потом разозлился, решив, что МАКС уже пробралась в музей, не дожидаясь меня. Но на самом деле дверь открыли…
— Свиньи, — вновь не даёт мне договорить Кулхардт.
— Откуда вы… Ладно, молчу. И сигнализацию отключили тоже они?
— Сигнализацию отключили тоже они. Так и есть.
— Йофф.
— Но как…
— Но как. Тренировка, Берри Блу. Что было дальше?
— Я делаю несколько шагов вперёд и слышу.
— Что?
— Хрюканье.
— Свиньи, — вновь изрекает Кулхардт.
— Разумеется! Не охранник же!
Кулхардт только приподнимает одну бровь. Я быстро продолжаю свой рассказ:
