Рут Сойер - Одна в Нью-Йорке
– Бу-у-у!
Принцесса даже не шевельнулась. Правда, и голос Люсинды прозвучал не слишком уж громко. В этой странной комнате все звуки гасли, едва родившись на свет. Девочка повторила попытку, и новое «Бу-у-у» отчетливо разнеслось по номеру. Принцесса неподвижно лежала на помосте. Последовала целая серия устрашающих звуков, которые были в силах разбудить всех постояльцев на этаже. Так как Принцесса и после этого не проснулась, Люсинда подошла ближе. Теперь все показалось ей еще более странным. Японская кукла, которую Люсинда назвала Нэнки-Пу, валялась на полу у помоста. Принцесса была в самом прекрасном платье из всех, которые Люсинда на ней видела. Оно переливалось пурпуром и золотом, а из складок, как раз посредине спины Принцессы, торчала украшенная драгоценными камнями рукоятка кинжала. Этот кинжал Люсинда раньше видела на стене. Она перевела взгляд туда, где он всегда висел среди другого оружия. Место кинжала пустовало. Интересно, мистер Исаак Гроуз знает об этом? Вдруг Люсинда поняла, что надо скорее, как можно скорее позвать кого-то на помощь!
Она повернулась и пошла к выходу. Дойдя до середины комнаты, она внезапно остановилась. Нет, она просто не может, чтобы Нэнки-Пу так и остался лежать на полу. Девочка подняла куклу, бережно положила ее рядом с Принцессой и покинула двести седьмой номер так же тихо, как и проникла в него.
Стоило ей вновь попасть в гостиничный коридор, как она стремглав понеслась к лестничной клетке, оттуда наверх. Наконец она достигла дверей мистера Спиндлера и забарабанила что было силы. Больше всего ей сейчас хотелось кричать, но она чувствовала, что этого ни в коем случае делать не надо. Открыла ей миссис Спиндлер. Едва увидев Люсинду, она вздрогнула. Люсинда обхватила ее за талию и уволокла в номер.
За мистером Спиндлером немедленно было послано. Когда же он появился, Люсинда с удивлением обнаружила, что не может ничего ему рассказать. Она сидела на коленях у миссис Спиндлер и всхлипывала. Слезы все больше душили ее, и наконец она разревелась. Она не плакала так с тех пор, как была совсем маленькой девочкой. Постепенно плач снова сменился тихим всхлипыванием. Тогда мистер Спиндлер подсел поближе и, ласково гладя девочку по голове, ждал, пока она успокоится.
Еще немного спустя Люсинда смогла говорить. Когда она закончила свой рассказ, мистер Спиндлер попросил повторить все сначала и как можно медленней. Потом он принялся подробно расспрашивать, видела ли она кого-нибудь?
– Только старого Чарли у входа в гостиницу и еще каких-то совсем незнакомых людей в вестибюле, – уверенно отвечала Люсинда. – Лифтер меня не видал, потому что я поднималась по лестнице, а не на лифте. А на втором этаже вообще никого не было.
Услыхав это, управляющий облегченно вздохнул, и девочка поняла, что он за нее беспокоится. Хотя при чем тут она? И почему мистер Спиндлер совсем не тревожится о Принцессе?
Словно прочтя ее мысли, мистер Спиндлер взял ее руки в свои и так крепко сжал, что она едва не закричала от боли.
– Слушай меня внимательно, – очень серьезно проговорил он. – В номере двести семь случилось что-то страшное, и нельзя, чтобы ты оказалась в этом замешана. Миссис Исаак Гроуз уже все равно ничем не поможешь. Если я отправлюсь туда сейчас, полиция непременно станет допытываться, от кого я узнал о несчастье. И тогда я просто вынужден буду сказать, что ко мне прибежала Люсинда Уаймен, которая побывала там до меня. А этого я никак не могу допустить. Ты меня понимаешь?
– Не очень, – честно призналась Люсинда.
– Тогда просто поверь мне на слово. Я желаю тебе только добра. Если бы я мог хоть чуть-чуть сомневаться… Но ты очень точно мне все описала. Миссис Гроуз явно убили. Побежим мы с тобой туда или нет, мы уже не вернем ее к жизни. А миссис Гроуз ни за что не захотела бы причинять тебе неприятности. Скоро служанка пойдет убирать постели. Она все увидит и, конечно же, прибежит ко мне. И тогда я сразу же позвоню в полицию.
Мистер Спиндлер поднялся со стула, надел пальто и шляпу.
– Пошли, Люсинда. Если тебя будут что-нибудь спрашивать, скажешь, что зашла ко мне поговорить по поводу своего друга-итальянца. Кстати, думаю, я смогу взять его.
Но объяснять никому ничего не пришлось. Они спустились на лифте вниз и вышли к Бродвею. Только оказавшись на улице, мистер Спиндлер наконец удивился, почему Люсинда не в школе. Когда он спросил об этом, Люсинда честно во всем призналась.
– Тем более тебе сейчас нечего возвращаться одной в пансион, – тут же решил мистер Спиндлер. – Давай-ка вместе сообразим, к кому тебе сейчас лучше отправиться.
Люсинда сообразила быстро. Ей стоило только представить себе пухлую уютную миссис Гиллиган, которая в молодости наверняка была вылитая Джоанна, и ирландские лепешки, и сияющую чистотой кухню с цветами герани на столе…
– Я хочу отправиться к миссис Гиллиган, – уверенно заявила она. – И доехать мне туда будет просто. Мы с вами сейчас чуть-чуть подождем. Мистер Гиллиган обязательно проедет мимо на кэбе. Он и отвезет меня к миссис Гиллиган. Вы согласны чуть-чуть подождать, мистер Спиндлер?
Управляющий кивнул головой. Потом он принялся объяснять, что Люсинда никому не должна рассказывать о сегодняшнем происшествии в «Геднихаусе». Надо постараться забыть. Будто этого просто никогда не было.
– Вспоминай о Принцессе так, будто она навсегда вернулась к себе на родину, – посоветовал в заключение мистер Спиндлер. – Надеюсь, у тебя получится, Люсинда.
Как раз в этот момент перед ними остановился кэб мистера Гиллигана.
– Я попробую, мистер Спиндлер, – залезая в экипаж, пообещала девочка. – Я буду очень стараться.
Несмотря на протесты кэбмена, мистер Спиндлер щедро оплатил проезд Люсинды. Потом он объяснил, что девочка сегодня плохо вела себя в школе. Теперь ей очень одиноко и стыдно, и мистер Спиндлер хочет, чтобы Гиллиганы приглядели за ней до вечера.
Гиллиганы с радостью исполнили его просьбу. Добрая женщина возилась с девочкой, словно курица с единственным цыпленком. Под ее руководством Люсинда сделала ирландскую лепешку с изюмом. Мистер Гиллиган сказал, что такой вкусной лепешки еще никогда не пробовал. Потом он поехал куда-то на своем кэбе, а миссис Гиллиган усадила Люсинду к себе на колени. Еще миг – и они обе перенеслись в Ирландию. Они блуждали по графству Керри и графству Уиклоу, заглядывали в волшебные форты, к волшебным дудочникам, к феям и храбрецам. Люсинде стало так хорошо и спокойно, что она заснула прямо посреди одной из сказок. Разбудил ее голос мистера Гиллигана, который заехал, чтобы отвезти гостью домой. Люсинда очень смутилась. Она не засыпала ни у кого на коленях с тех самых пор, как перестала быть маленькой девочкой.
По пути к пансиону Люсинда со страхом думала, что скажет ей мисс Питерс? Как же она удивилась, когда мисс Питерс вообще ничего не сказала. А лицо у нее не возмущенное, как в таких случаях было у гувернантки-француженки. И даже губы учительница не поджала, как мама. Будто Люсинда сегодня не вела себя так ужасно.
Оставшись одна, Люсинда склонилась над дневником. Писала она сегодня совсем недолго. Но никогда еще она с такой тщательностью не запирала конторку. Ключ от замка она повесила на шею и дала себе слово, что будет теперь носить его так день и ночь, пока не приедет мама.
ИЗ ДНЕВНИКА ЛЮСИНДЫ УАЙМЕН
Жуткий, ужасный день! Когда я читала в «Тысяча и одной ночи», как Фатима всадила кинжал в Али-Бабу, мне почему-то совсем не было страшно. Но теперь я никогда не стану читать ни одной книги, где есть кинжалы! И в «Геднихаус» не хочу возвращаться! И в школу мисс Брекетт – тоже. Скорее бы началась весна. Тогда мне опять будет можно кататься на роликах, и я поеду куда-нибудь, где еще не была.
До свидания, Принцесса! До свидания, милая моя, дорогая Принцесса Саида! Я верю, ты теперь снова в башне, и твой Принц обязательно тебя там найдет!
РОЛИКОВЫЕ КОНЬКИ
Снег держался весь февраль и даже начало марта. Не успевали дворники очистить тротуары, как снова начинало мести. Каждый день Люсинда возила Тринкет на красных санках, и каждый вечер они вместе ужинали за маленьким столиком, на котором стояла кукольная посуда. Люсинда столько говорила Тринкет о прелестях весны и лета, набросала такие великолепные перспективы, что девочка просто не могла дождаться конца зимы.
– Представь себе, Тринкет, кусты японской айвы, – говорила Люсинда. – У нее цветы красные, как огонь. А лодки… Они скользят по пруду, прямо как лебеди. Мы с тобой обязательно на них покатаемся. А на ужин нам вместо слив будут давать ревень и клубнику. И я наконец-то снова стану кататься на роликовых коньках!
Перед тем как отвести Тринкет домой, Люсинда пела. И так как обе они ждали лета, чаще всего в гостиной звучала песня о фермере и пчеле.
Жужжит пчела: «Жу-жу, жу-жу!»
Под солнцем фермер пашет.
Устав, садится на межу,
А пчелка рядом пляшет
Все лето напролет. «Жу-жу!»
Этот куплет Тринкет всегда пела хором с Люсиндой, и больше всего ей нравилось, что надо долго жужжать.
