Владислав Крапивин - Мушкетер и фея
Но Джонни был Викин друг, и к бабке Наташе они пошли вместе. Позади всех шагал Юрик в громадной треснувшей каске. Он был в ней похож на тонкий несъедобный гриб…
Бабка Наташа встретила гостей во дворе. Вику она любила. поэтому и к спутникам ее отнеслась приветливо.
– Вот и ладно, что навестили. Как раз варенье клубничное свеженькое, чаек будем пить… Родька, брысь, не пыли хвостом!.. Вот это гости так гости. А то нонче один через забор пожаловал, так я его проводила по-своему… заходите в дом…
В тесной комнатке она принялась всех рассаживать за столом.
– Ты, детка, вон туда лезь, в уголок. Маленький, проберешься. А железяку пока под стул затолкай… Да знаю, что каска, насмотрелася на их в свое время… Ты с Викушкой вот тут садись, а ты, мальчик, туда…
– Это не мальчик, а Катя, – уточнил Джонни.
– Ну и ладно, что Катя, теперь не разберешь. Все в штанах, и волосы одинаково стриженые…
У Кати и правда прическа была как у Джонни, только кудряшки темные.
– Да я ничего, – продолжала бабка, – я не против нонешней моды. Пущай кто как хочет, так и одевается, лишь бы люди-то были добрые, не проходимцы всякие. А то сегодня пришли двое, сами в галстуках да в шляпах соломенных, а глаза-то жуликоватые. Даже Родька загавкал не по-хорошему…
Оказалось, что недавно к бабке приходили два дядьки. Они упрашивали подписать бумагу, что она, Кошкина Наталья Федосьевна, согласна получить новую однокомнатную благоустроенную квартиру, а дом ее пускай сносят. Соседние владельцы, мол, уже согласились. На будущий год место здесь выровняют и построят кооперативный гараж…
– Еще чего! – взвился над стулом Джонни и на миг даже забыл про шлем. – Мало им нашей площадки!
– Баба Ната, не соглашайтесь, – обеспокоенно сказала Вика. – Они не имеют права, здесь зеленая зона. И места исторические.
– Я сама знаю, что исторические. У в этом доме еще моя бабка жила, она его у вдовы Полуархиповой сама купила… А этим лишь бы поближе к центру. Весь город задымили окаянными своими "жигулями".
– Вы бы их гнали отсюда, как Шпуню, – посоветовала Катя.
– Я и то… Говорю: "Что мне квартира? У моей внучки с мужем в Москве квартира трехкомнатная, они меня к себе чуть не силком тянули: "Правнучек годовалый Димочка по вас, бабушка, так скучает". А я все равно не могу. Липу я куда дену? Да и Родьку бестолкового жалко, беспризорный останется. Так я этим с бумагой и сказала: "Покуда жива, от своего огорода не стронусь… " А они знаете что? С виду культурные, а говорят: "Вы же, бабушка, еще совсем крепкая, сколько ждать-то? " Тут уж Родька совсем лаем зашелся, они бумагу схватили да со двора…
Когда бабка закончила рассказ, Джонни постарался направить разговор в нужную сторону:
– Наталья Федосьевна, вы говорили, что дом у вас исторический. Может, здесь и вещи какие-нибудь находились исторические, не только ваша бабушка?
Бабка Наташа замигала, а Вика хихикнула и сказала в упор:
– Баба Ната, он вот про что: будто на вашем пугале старинный шлем висит, какие раньше у богатырей были.
Бабка снова замигала, соображая, и вдруг затряслась от мелкого смеха:
– Да не-е… Какие там богатыри. Это ступка. Шляпу-то с чучелы ветром сшибает, а ступка, она тяжелая, вот я ее и приспособила…
Это был удар. И по Джонниным планам, и по его самолюбию. Уши у Джонни загорелись, как стоп-сигналы, а кудрявая голова поникла.
Катя его пожалела.
– Что-то не похоже, – сказала она. – Ступки не такие, у них донышки широкие.
– Эта ступка особенная, – возразила бабка Наташа. – Она вроде бокала была, а потом ножка у нее поломалась… Это еще бабушки моей имущество. Бабка-то Катерина Никитишна, царство ей небесное, знаменитая была на всю округу, травами людей лечила. А в этой ступке она, значит, всякие корешки да цветочки толкла, чтобы лекарства варить…
Джонни поднял голову.
– Все-таки вещь старинная, – сказал он неуверенно. – Может, сгодится для музея? А на пугало мы каску наденем…
– Это можно, – охотно согласилась бабка Наташа. – Каска, она даже больше соответствует…
Все, кроме Вики, пошли в огород и "обезглавили" пугало. Джонни с печальным вздохом взял в руки то, что недавно считал шлемом витязя. Это была чугунная посудина. По форме она очень походила на фужер, у которого на папином дне рождения Джонни случайно перешиб ножку.
Пугало увенчали каской и вернулись в дом. Свой малоценный трофей Джонни положил в сенях на лавке.
Вика уже поставила на стол чашки и солидную плошку с вареньем. Теперь она, сидя у окна, листала растрепанную большую книгу. Джонни хмуро глянул через Викино плечо. Она смотрела подшивку древнего журнала. Журнал назывался "Нива". Это было написано сверху листа завитушечными буквами, вокруг которых заплетались цветы и прыгали совершенно голые толстые мальчишки. Они что-то поливали из лейки. Видимо, эту самую ниву. На всей странице пестрели объявления и надписи со старинными "ятями", твердыми знаками и другими старорежимными буквами. А внизу был напечатан портрет круглощекого мужчины с громадными черными усами.
Усы лихо загибались вверх. Рядом с портретом стояли слова:
ПЕРУИН-ПЕТО
Продираясь через "яти", Джонни прочитал: "Бесподобное, наилучшее и вернейшее средство для рощения волос. У кого едва видны мелкие волосы, скоро развивается пышная борода и роскошные, щегольские усы… "
Джонни вздохнул. Усы его не интересовали, а слова "Перуин-Пето" вызвали в голове печальные стишки:
Перуин-Пето,
А шлема нету…
Перуин-Пето,
А шлема нету…
Сели пить чай. С горя Джонни подцепил полную ложку варенья и осторожно потянул над скатертью.
– Не жадничал бы ты, – прошептала Вика. – И сядь как следует.
Джонни (он сидел боком) подтянул ноги, чтобы сунуть под стол, и уронил с ложки на колено крупную каплю. Он ловко подцепил ее пальцем и почему-то вспомнил про лысину.
Вот бы ругался старый рыцарь, если бы на макушку ему плюхнулась такая жидкая лепеха! Ведь шлема-то нету…
Шлема-то нету…
Перуин – Пето…
"Ой-ей-ей, – словно кто-то шепотом сказал внутри Джонни. – Ой-ей-ей, товарищи… " Это рождалась в нем новая блестящая идея…
С минуту Джонни сидел, одеревенев и тупо глядя перед собой. Катя наконец спросила:
– Что с тобой?
Джонни прошептал.
– Как ты думаешь, бабушка бабки… то есть Натальи Федосьевны от всех болезней лечила?
Катя пожала плечами, а Вика сказала вполголоса:
– Джонни, опомнись. Она же знахарка была. Наверно, совсем неграмотная.
Бабка Наташа, видно, уловила суть разговора. Но не обиделась. Она с достоинством сказала:
– Бабушка моя Катерина Никитишна была ученая. Даже по-французски знала. Всяким другим ученым письма писала. потому что травами лечить – это ведь тоже по науке надо.
– А от лысости она лечила? – нетерпеливо спросил Джонни.
– Чего-чего?
– Я в журнале прочитал про лекарство, чтоб усы отращивать. А может, было и такое, чтоб на лысине волосы появились?
– Джонни, ты что опять придумал? – с беспокойством прошептала Вика. Но бабка встретила Джоннин вопрос полным пониманием. Она разъяснила, что у Катерины Никитишны были средства от всех человеческих недугов (только от слабости зрения не было). Можно проверить. Книга с рецептами сохранилась до сих пор. Люди предлагали за нее бабке Наташе крупные деньги, только она не отдала. Мало ли что. Вдруг заболеет на старости лет, вот старинные рецепты и пригодятся.
– Джонни… – строго начала Вика, едва бабка вышла.
Но он сердитым шепотом сказал:
– Да подожди ты… Я, может, сделаю счастливыми двух человек.
Джонни слегка кривил душой. Он хотел сделать счастливыми троих: Веру, Валентина Эдуардовича и себя. Потому что, если Вера уедет с мужем в Москву и навсегда избавит Джонни от своей педагогики, разве это не будет счастьем?
Бабка Наташа вернулась с пухлой книгой, похожей на конторскую. Внутри книги на разлинованных желтых страницах были наклеены листочки с непонятными надписями, вырезки из газет и бумажные ленты со словами на иностранном языке.
– Ничего не понятно, – огорчился маленький Юрик. Джонни сердито засопел и сказал Вике, чтобы листала до конца.
Не зря сказал! В середине книги он увидел знакомое объявление с Перуином-Пето. Оно было наклеено в верхнем углу, а ниже – тонкий лист. Видимо, письмо. Его напечатали в давние годы на старинной машинке – тоже с "ятями" и множеством твердых знаков.
