Люси Монтгомери - Энн из Зелёных Крыш
– Я считаю тебя неподходящей компанией для Дианы. Лучше иди домой и веди себя хорошо.
Губы Энн дрожали.
– Но вы позволите мне увидеть Диану только один раз, чтобы попрощаться? – умоляла она.
– Диана поехала в Кармоди с отцом, – сказала миссис Барри, и закрыла дверь.
Энн вернулась в Зеленые крыши со спокойным отчаянием.
– Моя последняя надежда пропала, – сказала она Марилле. – Я сходила и поговорила с миссис Барри, и она отнеслась ко мне очень оскорбительно. Марилла, я не думаю, что она хорошо воспитанная женщина. Мне не остаётся ничего больше, кроме как молиться, и я не очень надеюсь, что это поможет, потому что, Марилла, я не верю, что Сам Бог может чего-то добиться в случае с такой упрямой личностью, как миссис Барри.
– Энн, ты не должна говорить такие вещи, – строго заметила Марилла, стремясь преодолеть нечестивое желание рассмеяться, которое она с тревогой обнаружила в себе. И действительно, когда она рассказывала всю историю Мэтью, она смеялась от души.
Но когда она пришла в комнату на крыше перед сном и обнаружила, что Энн плакала во сне, непривычная мягкость появилась в её лице.
– Бедное дитя, – пробормотала она, убирая прядь волос с заплаканного лицо ребенка. Потом она наклонилась и поцеловала горячую щечку девочки.
Глава 17. Новый интерес в жизни
На следующий день Энн, трудясь над своим лоскутным одеялом на кухне, бросила взгляд в окно, и увидела Диану, которая стояла возле Источника Дриад и подавала ей загадочные знаки. В один миг Энн выскочила из дома и побежала к ней, с удивлением и надеждой, светящимися в её выразительных глазах. Но надежда исчезла, когда она увидела удрученное лицо Дианы.
– Твоя мать не смягчилась? – выдохнула она.
Диана покачала головой печально.
– Нет, Энн, она говорит, что я никогда больше не буду играть с тобой, я снова плакала и умоляла её, и я сказала ей, что это не твоя вина, но это бесполезно. Я только уговорила её, чтобы она позволила мне спуститься и попрощаться с тобой. Она сказала, что у меня есть только десять минут, и она будет проверять по часам.
– Десять минут не очень много, чтобы попрощаться навсегда, – сказала Энн со слезами на глазах. – О, Диана, ты обещаешь, что никогда не забудешь меня, подругу своей юности, какие бы близкие друзья не появились у тебя потом?
– Конечно, не забуду, – всхлипнула Диана, – и у меня никогда не будет другой такой близкой подруги. Я не смогу полюбить никого так, как люблю тебя.
– О, Диана, – воскликнула Энн, сжимая руки, – ты меня любишь?
– Конечно, люблю. Разве ты не знаешь об этом?
– Нет, – Энн глубоко вздохнула. – Я думала, что я тебе нравлюсь, конечно, но я никогда не надеялась, что ты любишь меня. Диана, я и не думала, что кто-то может полюбить меня. Никто никогда не любил меня, сколько я себя помню. О, это замечательно! Это луч света, который всегда будет сиять в темноте моего жизненного пути без тебя, Диана. О, просто скажи это еще раз.
– Я люблю тебя навеки, Энн, – сказала Диана твёрдо, – и я всегда буду любить тебя, можешь быть уверена в этом.
– И я всегда буду любить тебя, Диана, – сказала Энн, торжественно протягивая руку. – В ближайшие годы память о тебе будет сиять, как звезда над моей одинокой жизнью, как в той последней истории, которую мы прочитали вместе. Диана, ты подаришь мне прядь своих черных волос на память, чтобы я могла вечно хранить их, как сокровище?
– У тебя есть что-нибудь, чем отрезать их? – спросила Диана, вытирая слезы, вызванные словами Энн, и возвращаясь к практической стороне вопроса.
– Да. К счастью, я положила свои ножницы, которыми я отрезала лоскутки, в карман передника, – сказала Энн. Она торжественно срезала один из завитков Дианы. – Прощай, мой любимый друг. Отныне мы должны быть, как чужие другу другу, хотя живём бок о бок. Но мое сердце никогда не забудет тебя.
Энн стояла и смотрела, как Диана уходит, печально взмахивая рукой каждый раз, когда она оборачивалась. Затем она вернулась в дом, ничуть не успокоившись от этого романтического расставания.
– Это конец, – сообщила она Марилла. – У меня никогда больше не будет такой подруги. Мне ещё хуже, чем раньше, потому что у меня нет ни Кэти Морис, ни Виолетты тут. И даже если бы они тут были, это ничего бы не изменило. Такие воображаемые друзья уже не интересны после настоящей подруги. У нас с Дианой было такое волнующее прощание возле ручья. Оно останется в моей памяти навсегда. Я использовала самые трогательные и романтические слова, какие только знала. Диана дала мне прядь волос, и я собираюсь зашить её в мешочек и носить на шее всю жизнь. Пожалуйста, убедитесь, что его похоронят со мной, потому что я не верю, что буду жить очень долго. Может быть, когда она увидит, что я лежу, холодная и мертвая, миссис Барри почувствует угрызения совести за то, что она сделала, и позволит Диане пойти на мои похороны.
– Не думаю, что тебя ждёт скорая смерть от горя, если ты можешь так долго говорить, Энн, – сказала Марилла без сочувствия.
В следующий понедельник Энн удивила Мариллу, спустившись из своей комнаты с сумкой с книгами в руке и решительным выражением лица.
– Я собираюсь вернуться в школу, – объявила она. – Это все, что осталось в моей жизни после того, как меня безжалостно разлучили с моей подругой. В школе я смогу увидеть её и задуматься о былых днях.
– Ты бы лучше задумалась о своих уроках и задачах, – сказала Марилла, скрывая свою радость от такого развития ситуации. – Если ты собираешься вернуться в школу, я надеюсь, что мы больше не услышим, что ты разбиваешь грифельные дощечки о чью-то голову и тому подобное. Веди себя хорошо и делай только то, что учитель говорит тебе.
– Я постараюсь быть идеальной ученицей, – согласилась Энн уныло. – Это будет не сильно весело, я думаю. Мистер Филлипс сказал, что Минни Эндрюс образцовая ученица, а в ней нет даже искры воображения или жизни. Она такая скучная и нудная, и никогда, кажется, не веселится. Но я чувствую себя так подавленно, что, возможно, это будет как раз легко для меня. Я собираюсь пойти в школу по кружной дороге. Я не хочу идти по Берёзовому пути в одиночку. Я буду плакать горькими слезами, если я пойду сама.
Энн приняли обратно в школу с распростертыми объятиями. Ее воображения очень не хватало в играх, ее голоса – в пении, и актёрских способностей – при чтении вслух в час обеда. Рубин Гиллис украдкой передала ей три синих сливы во время чтения Библии; Элла Макферсон подарила ей необычную желтую фиалку, вырезанную с обложки цветочного каталог а – такое украшение для парты очень ценится в школе Эйвонли. София Слоун предложила научить её вязать красивые кружева, которыми можно украсить фартук. Кэти Бултер дала ей флакон из-под духов, чтобы наливать туда воду для грифельной дощечки, а Джулия Белл тщательно скопировала на лист бледно-розовой бумаги с зубчиками по краям следующие строки:
Посвящается Энн
Когда сумерки на землю спустятся
И засияет первая звезда,
Вспомни про верную подругу,
Хоть она от тебя далека.
– Так приятно, когда тебя ценят, – вздыхала восторженно Энн, когда рассказывала Марилле о школе вечером.
Не только девочки ценили ее. Когда Энн пришла на свое место после обеда – мистер Филлипс, посадил её с идеальной Минни Эндрюс – она нашла на своем столе большое сочное красное яблоко. Энн схватила его, собираясь откусить румяный бок, когда вспомнила, что единственное место в Эйвонли, где растут такие большие красные яблоки – это старый сад Блайтов на другой стороне озера Мерцающих Вод. Энн отбросила яблоко, как будто это был раскаленный уголь, и демонстративно вытерла пальцы платком. Яблоко лежало нетронутым на столе до следующего утра, пока маленький Тимоти Эндрюс, который убирал в школе и разжигал огонь в камине, не забрал его себе в качестве премии за работу. Зато карандаш Чарли Слоуна, с обёрткой из полосатой красно-желтой бумаги – стоимостью два цента, хотя обычные карандаши стоят только один, который он передал ей после обеда, был принят более благосклонно. Энн милостиво взяла его и наградила дарителя улыбкой. Чарли почувствовал себя на седьмом небе от восторга, и это заставило его сделать такие вопиющие ошибки в диктанте, что мистер Филлипс оставил его после школы, чтобы переписать диктант.
Но,
Когда на имя Брута лег запрет,
Лишь слава Брута стала ощутимей.[1]
больше всего Энн огорчило отсутствие каких-либо знаков внимания со стороны Дианы Барри, которая сидела с Герти Пай, что омрачало триумф Энн.
– Диана могла хотя бы улыбнуться мне, – плакалась она Марилле вечером после школы. Но на следующее утро записка, причудливо сложенная, и небольшой пакетик были переданы Энн.
Дорогая Энн (было написано в записке)
Мама не разрешает играть или разговаривать с тобой, даже в школе. Это не моя вина, и не сердись на меня, потому что я люблю тебя так, как никогда. Я скучаю по тебе и некому рассказать все мои секреты, и мне совсем не нравится Герти Пай. Я сделала для тебя закладку для книги из красной бумаги. Они очень модные сейчас и только три девочки в школе знают, как их делать. Каждый раз, как будешь смотреть на неё – вспоминай свою верную подругу Диану Барри.
