Анатолий Максимов - Чудаки с Улики. Зимние птицы
— Мама Мила, едем сейчас же к папе! — встрепенулась Люсямна.
— Хоть и узнали мы, где наш Милешкин, — остудил Люсямну дядя Саша, — да не так-то скоро и легко до него добраться. В таежной глухомани застрял. Надо лететь самолетом, а потом на вертолете или трястись на грузовике.
Полет над кедрами
Хозяева посадили гостей в такси и увезли на большой аэродром, с которого взлетают лайнеры на Москву, на Ленинград и даже в Японию. Милешкиным, однако, велено было садиться в самолет чуть побольше «кукурузника», всего с двумя пропеллерами.
Тетя Мотя напоследок наказывала им:
— Будете в городе — милости просим к нам.
Дядя Саша до последней минуты держал за ручонку Мишутку и все уговаривал не улетать.
Мишутка забрался по лестнице в самолет, шумно вдохнул запасе теплого алюминия, лака и сразу почувствовал себя неземным мальчишкой. Его окрыляло тревожно-героическое настроение, словно собрался лететь не к отцу в сопки, а на далекую планету. Он был так взволнован скорым полетом, что не сразу заметил леденцы на подносе. Девушка в синей пилотке и белой кофточке терпеливо стояла перед ним и ждала, когда он возьмет конфеты. Мальчуган вопросительно взглянул на Людмилу: что делать? Если он потянется за конфетами, не отнимет ли мать, как тот пирожок?..
Людмила достала из кармашка юбки деньги и сказала девушке:
— Нам килограмм, можно и два…
Девушка улыбнулась, положила на колени Людмилы горсть карамелек и отошла к другим пассажирам; те брали конфеты бесплатно, кто сколько хотел. Мишутка рассердился на себя за то, что прозевал даровые леденцы, прозевал момент запастись на всю зиму. В душе его продолжался праздник с тех пор, как мать, наскоро собрав сумки, повела удальцов на «Зарю». Для него было страсть как интересно мчаться по Куру, ночевать в сквере под «Орбитой», стучаться в городские двери. А полет на самолете представлялся Мишутке самым необыкновенным путешествием. Он вывернул из бумажки прозрачную конфету, сунул за щеку и опять уткнулся носом в оконце.
Люсямна требовательным шепотом сказала Людмиле:
— Мама Мила, отдай мне деньги, какие дала нам в долг тетя Мотя.
— Зачем они тебе?
— Отдай, мама Мила, — громче повторила Люсямна и жутковато сузила глаза. — Деньги я спрячу подальше, а то опять куда попало растранжиришь, вон уже собралась два кило леденцов купить.
— Ну и доча! Куда же я спущу деньги в самолете, в небе-то?
— Ты и в небе сумеешь потратить, — не отступала Люсямна. — Дай, мама Мила, а то закричу.
Мать поняла, что Люсямна и верно может закричать: ишь, черным огнем разгорелись глазищи, до побеления стиснуты губы.
— Вздумала учитывать родную мать, не стыдно тебе? — Людмила быстро достала из кармашка деньги.
— И адрес папин дай. — Деньги и адрес девочка старательно завернула в платочек, положила в карман куртки и, пришпилив булавкой, отвернулась к окну, как будто ничуть не тронута обидой матери.
И вот засвистели, загудели винты, самолет покатился по асфальтированной дороге. Мишутка вцепился в капроновый пояс и затаил дыхание. Развернувшись в тупике дороги, самолет неистово загудел, вогнал себя в дикую ярость и помчался назад. Мишутка почувствовал, как что-то начало подпирать снизу к его горлу. Он крепко зажмурился и перестал дышать. Когда ему полегчало, взглянул в оконце. Внизу блестел Амур с песчаными отмелями, за Амуром — луга с озерами и заливами, на поводках тропинок маленькие деревушки. Через несколько минут он разглядел и родную Улику. Сверху Улика виделась тощим ручейком и Кур — совсем узким, извилистым, невзрачным. На мыске, между двух речек, деревня Павловка: горсточка как попало брошенных кубиков.
— Наш дом! Наш дом!.. — оглашенно закричал мальчуган.
И без его крика удальцы с грустью провожали речки и деревню. Им расхотелось лететь к отцу, так бы и попрыгали с самолета домой, прямо на березу! За Уликой неспешно поплыли остроносые релки, и между ними на обширной мари одиноко блеснуло Цветочное озеро. Мишутка особенно внимательно присматривался к озеру: не взошли ли лотосы? Затем на самолет надвинулся сплошной лес, густо прошитый речушками и ключами. Лес вздымался на перевал сопок, и не было ему конца и края.
— Правильно летим! — обрадовалась Люсямна. — Папа рассказывал про этот голубой лес. Его древние люди посадили…
Кедровый лес, вечный и торжественный, скатывался куда-то за склон неба. Люсямне чудилось, что не самолет гудел моторами — то гудел лес. Она внутренне собралась и вслушалась в натужный гул: хотела узнать, о чем он шумит… По отрогам были видны загадочные линии, квадраты. И на самом деле какие-то слова выписывали деревья. Может, люди, сажая в древности кедры, хотели поведать что-то необыкновенно важное о земле, о человеке… Много разных чувств и мыслей вызывал кедровый лес у девочки. И когда лес остался позади, она еще долго заглядывала за крыло самолета, забыв о леденцах, растаявших в руке.
Самолет опустился на краю села. Возле простого дома с вывеской «Дагдинский аэропорт» паслись корова и телок. Вокруг затравевшего поля — тонкие березки, чахлые лиственницы.
Пассажиры уверенно направились к калитке, к грузовым и легковым автомашинам. От поля несколько дорог вели в лес. Выведет ли хоть одна из них к Милешкину? Удальцы выжидающе глядели на мать.
Людмила направилась к моложавому милиционеру, стоявшему на крыльце и не знавшему, что делать: везде был порядок и тишина, как и полагается в таежной местности. Милиционер подчеркнуто внимательно выслушал Людмилу, самым подробным образом изучил листок с адресом Милешкина и, одернув на себе китель, круто развернулся на одном месте, скомандовав:
— За мной, товарищи! — Он отворил комнату с красной вывеской «Милиция». — Садитесь, — вежливо, но требовательно сказал милиционер Милешкиным и набрал на телефоне короткий номер. Дозвонился до товарной станции, спросил, откуда пришли за грузом машины. Потом еще звонил, куда-то сбегал и сокрушенно сказал Людмиле, что рад бы помочь ей, да не может. В сторону геологической партии, где работает Милешкин, транспорта нет и в ближайшие дни не предвидится. Милиционер предлагал заказать номер в гостинице.
Делать было нечего. Милешкины захотели есть.
Буфетчица, с рябинками на пухлом лице, смотрела, как вкусно пили кефир удальцы, заедая его булками, и расспрашивала, откуда они да куда путь держат. Уж не на БАМ ли? Нынче много семей едут на БАМ. Там детские сады и школы построены, строители оседают надолго. Людмила, по своей деревенской простоте, рассказала женщине, что добирается до мужа, он где-то в дагдинской тайге землю буравит. Как вот найти его, милого?..
И тут буфетчица сказала:
— Вертолет то сядет, то куда-то сорвется. Может, в ту самую партию он и носится… Зайди, молодка, к начальнику порта, он знает, куда летает вертолет. Вот бы хорошо тебе на нем-то прямо к мужу.
Едва успели Милешкины пообедать, как на улице затарахтело.
— Опять вертолет, — сказала буфетчица. — Посидит и улетит.
— За мной, удальцы-молодцы! — скомандовала Людмила и первой вошла к начальнику.
Все пятеро окружили стол.
— В Ключевой вертолет уже побывал, понимаешь, — ответил начальник, — сейчас летит в другое место. — Начальник встал из-за стола, давая понять Людмиле, что разговор с ней закончен.
— Дядечка, отвези нас к Милешкину, — трогательно улыбаясь, просила Людмила, — а я тебя за это крепко поцелую.
— Не говорите глупостей, — сконфузился начальник, протискиваясь боком между стеной и женщиной.
— Ты посочувствуй нам, дядечка, — умоляла его Людмила. — Мы уже месяц добираемся к нашему Милешкину. — Посочувствуй…
В кабинет вошел юный пилот в сопровождении сияющего милиционера.
Летели над скалистыми сопками и марями, летели низко. Когда сохатуха с долговязым телком выскочили из лиственничника на лужайку. Василек разглядел на спине телка светло-рыжее пятно. Над тальниками какой-то мелкой речки он заметил стайку голубых сорок, ровесниц динозавров, за миллионы лет не потерявших легкой, веселой красоты.
Тень от вертолета неслась вдоль будущей железной дороги, пересекала поселки из вагончиков и палаток, новые деревянные бараки, стройки каменных домов и заводов, мосты через речки и ключи. И там и сям по извилистым дорогам пылили самосвалы, наполненные камнем и гравием, бетонными плитами и тумбами; в карьерах ворочались экскаваторы. Василек никогда не видел их близко наяву и сверху принимал за зверей-великанов, неуклюже пытающихся выбраться из глубоких ям. Своим малолетним умишком Василек не мог толком осознать, что означает БАМ, однако чувствовал: что-то творится небывало великое на земле. Хоть год лети над сопками и марями, и не будет этому человеческому творению конца. Василек испытывал чувство гордости и видел себя необыкновенно взрослым, как бы причастным к большой работе.
