Елизавета Драбкина - Баллада о большевистском подполье
В то время когда Свеаборг вел неравный бой с превосходящими силами врага, восстал Кронштадт.
— Товарищи! — говорил один из руководителей кронштадтского восстания, Герасимов, обращаясь перед выступлением к солдатам-минерам. — Я скажу вкратце. Веками висел роковой гнет над рабочими и крестьянами. Укажите мне то место, где бы не страдал рабочий люд. Он стонет за железной решеткой с оковами на ногах, стонет от помещичьей кабалы, божьего света не видя. Пришел тот час, в который мы должны восстать. Свергай кабалу мироедов, или умрем в борьбе…
Едва Герасимов произнес последние слова, взвился шелковый красный флаг, на котором было написано: «Земля и народная воля». Минеры арестовали офицеров и пошли к казармам саперов, чтоб звать их присоединиться к восстанию.
Одному из отрядов минеров, участвовавших в восстании, было поручено захватить форт Константин, господствующий над Кронштадтом.
Незамеченные благодаря ночной мгле и шуму моря минеры, погасив огни, подъехали к форту Константину и легко им овладели. Однако вопреки тому, в чем их заверяли эсеры, они увидели, что гарнизон форта не намерен поддержать восставших.
Согласно уговору, минеры, заняв форт, должны были оповестить Кронштадт орудийным залпом. Но сами они с орудиями обращаться не умели, а гарнизон форта дать залп отказался.
Тогда минеры послали в Кронштадт связного. Связной был по пути арестован и до Кронштадта не добрался.
Напрасно минеры вглядывались в даль, ожидая от Кронштадта сигнала, что там знают о захвате форта Константин. Кронштадт безмолвствовал.
«Видно, в городе неблагополучно, — сказал командир отряда минеров Герасимов. — На фортах должны были выбросить флаги в знак того, что артиллеристы примкнули к нам. Ни на одном форту нет флагов. Плохо дело! У нас проиграно. А город в руках правительственных войск…»
Начало рассветать. И в свете встающего дня минеры увидели, что со всех четырех сторон на Константин наведены орудия фортов. Вскоре на дамбе показались два человека, которые положили на землю лист бумаги, притиснули его камнем, а сами побежали назад. Минеры подобрали этот лист и, собравшись в кольцо, выслушали то, что там было написано: «Если вы, минеры, не сдадитесь через пять минут, мы откроем огонь».
Пять минут спустя началась несмолкаемая стрельба из полевых орудий и пулеметов. Минеры отстреливались. Но что могли сделать их винтовки против пушек и пулеметов?
Решили сдаваться.
— Пусть нас расстреливают, — говорили минеры, — но мы честно провели восстание.
Белого флага у них не было; в знак сдачи они подняли белую рубашку.
В Кронштадте окруженных штыками пленников встретил командующий усмирением генерал Адлерберг. Он осыпал площадной бранью и самих минеров, и их красное знамя с лозунгом «Земля и народная воля».
По приказу Адлерберга семь человек были немедленно приговорены к расстрелу. Остальные были преданы военному суду.
Пленных повели на берег залива и построили там, чтоб они видели казнь своих товарищей. Приговоренным дали лопаты и приказали рыть себе могилы в сыпучем морском песке. Около могил были установлены столбы, по столбу у каждой ямы.
Генерал Адлерберг прочитал вслух смертный приговор. Осужденные встали у столбов.
Генерал отдал команду:
— По десять человек на каждого приговоренного!
Солдаты выстроились для расстрела. Приговоренным надели на голову мешки. Заиграл горнист.
Генерал отдал новую команду:
— Прямо прицел по столбам! Пли!
Раздалось несколько ружейных залпов. Расстреливаемые начали падать, но упали не все. Генерал понял, что солдаты стараются стрелять мимо.
— Стреляй, — закричал он солдатам, — а то и вас поставлю к столбам!
Трупы расстрелянных были брошены в могилы, засыпаны песком.
Генерал Адлерберг снова подал команду:
— Церемониальным маршем… Марш!
И заставил пленных минеров несколько раз пройти по могилам только что расстрелянных товарищей. От солдатских сапог песок притоптался и могилы сровнялись с землей.
В 1917 году прах расстрелянных участников Кронштадтского восстания был доставлен в Кронштадт и с почестями похоронен в братской могиле.
Так окончились восстания в Свеаборге и Кронштадте. Такова же была судьба восстаний в воинских частях и на кораблях Черноморского флота.
Сотни смелых борцов нашли себе смерть от снарядов, пуль и шрапнели или погибли на эшафоте. Тысячи людей, спасавшихся на лодках, обстреливаемых с фортов и береговых батарей, поглотило море. Тысячи и тысячи пошли в тюрьмы, ссылку, на каторгу.
Люди погибли. Но не погибли, а жили и крепли великие идеи, во имя которых они поднялись на борьбу.
5О том, что Свеаборг и Кронштадт вот-вот выступят, Ленин узнал за несколько дней до событий.
Он считал, что восстание не подготовлено. По его предложению в Свеаборг была тотчас же направлена группа партийных работников, которым было поручено повлиять на местных революционеров, убедить их отсрочить выступление.
Если же остановить взрыв будет невозможно, посланные Лениным товарищи должны были принять самое деятельное участие в руководстве движением, предприняв после надлежащей подготовки решительные наступательные действия, увлечь широкие массы матросов, солдат, рабочих.
Товарищи уехали. Но попали в Кронштадт и Свеаборг тогда, когда приостановить развертывание событий было невозможно.
Весь роковой день двадцатого июля — день, когда сдался Свеаборг, — Владимир Ильич (жил он тогда в Петербурге) безнадежно ждал телеграмм о ходе восстания. Вечером он и Надежда Константиновна пошли к своим друзьям, у которых часто собирались товарищи. Настроение было крайне тревожное. Все предчувствовали беду. Стали думать, как же хоть что-нибудь узнать. Надежда Константиновна вспомнила, что неподалеку живет товарищ, который работает корректором в одной из петербургских газет.
Надежда Константиновна решила пойти к нему. Но, не доходя до дома, куда она шла, увидела двух женщин, которые прохаживались рука об руку. Когда Надежда Константиновна поравнялась с ними, они остановили ее и сказали:
«Не ходите. Там засада, всех хватают».
Как потом выяснилось, там была арестована Военная организация нашей партии.
Теперь царизм перешел в открытое наступление. Был введен военно-полевой режим и образованы военно-полевые суды, которые выносили смертные приговоры без права обжалования и приводили их в исполнение в течение двадцати четырех часов. В районах крупных крестьянских движений — в Прибалтике, Сибири, на Украине — действовали карательные экспедиции; они жгли, расстреливали, вешали и сносили с лица земли целые деревни.
— Что же теперь? — спрашивал Ленин. И отвечал: — Будем смотреть прямо в лицо действительности. Пусть перед рабочей партией ясно встанут ее задачи. Надо собирать новые, примыкающие к пролетариату силы. Надо приспособиться опять к условиям, созданным победой самодержавия. Надо уметь везде, где надо, опять уйти в подполье.
Трудно? Да, трудно.
Тяжело? Да, тяжело.
Но ничто не может сломить большевика — революционера ленинской закалки.
Революция побеждена — да здравствует революция!
6Одним из виднейших работников большевистской Военной организации был Емельян Ярославский. Ему удалось довольно долго благополучно уходить от полиции. Но его выследили, когда он возвращался из Лондона, куда ездил на партийный съезд. Едва он вышел из вагона на перрон Финляндского вокзала в Петербурге, как тут же был схвачен и отвезен в знаменитую тюрьму «Кресты».
Только что он был на воле, только что был свободным человеком, слышал шум волн, вдыхал соленый запах моря — и в одно мгновение все переменилось: его окружали тюрьма, тюремные стены, тюремные звуки.
Где-то шаркают опорки,
И стучат ключами где-то,
И звонок протяжно-долго
Раздается в коридоре.
«Спаси, господи!» — несется.
Кипяток, Прогулка. Книга.
Нет ни моря, нет ни песен.
Часового штык да клетка!
Он знал, что ему суждены долгие годы тюрьмы, ссылка, быть может каторга. Но дух его был крепок. Он сделал доклад о съезде перед товарищами по тюремной камере. Рассказал о страстных спорах с меньшевиками, происходивших на съезде по всем вопросам, и прежде всего по вопросу о судьбах русской революции.
Большевики утверждали, что революция потерпела лишь временное поражение и в недалеком будущем она воспрянет с большей силой, чем прежде. Поэтому надо строить и укреплять подпольную партию. А немощные духом меньшевики ныли на все лады, что революция оправится лишь после долгих десятилетий. Они называли большевиков заговорщиками-якобинцами, проповедовали отказ от «мертвых», «окаменелых» форм борьбы и отрекались от партийного подполья.
