Сергей Григорьев - Мальчий бунт
— А по что ты, мой желанный, в Москву-то припер? Своих друзей в какой опасности покинул. Испугался что ли, милый?
— Что я, маленький, пугаться. Мне с деятелями посоветоваться надо. Да вот, не найду людей…
— А на что лучше наш барин, — вступился в разговор дворник — уж чего — деятель, он у нас профессор кислых щей. В университете учит.
— В котором? В старом или в новом?
— В обоих.
— А как он до нашего брата?
— Да если в добрых духах, ничего, Андрей Петрович ничего — доступен… Он бабушку твою обожает по случаю кушанья — бабушка тебе в полном виде к нему протекцию составит. Вот отдохнет после обеда, ты смело к нему иди. Конечно, надо сначала доложить…
5. Таракан
Анисимыча ввели в кабинет Андрея Петровича. Высокая, со сводом комната — должно быть, дом казенный — до верху и кругом украшена книжными полками. И на стол с, крытом зеленым сукном с золотою бахромою — горою книги. Анисимычу был приятен еще с Петербурга чуть затхлый и пыльный запах книжных полок — и на пальцах от корешка, когда берешь с полки — чуть-чуть пахнет сапогом.
Андрей Петрович в синем фраке с голубыми бархатными лацканами и золотыми пуговицами с орлами собрался на комиссию и нетерпелив:
— Ну-с?
Он стоял у окна, заложив назад руки и играя хвостиками фрака. Анисимыч сказал, что ему нужно.
Андрей Петрович, изумленный, приподнялся на носках; засмеялся, и чтоб скрыть смех, побежал шариком вокруг комнаты и, посматривая на корешки книг, трогая иные из них рукою, заговорил:
— Бредни, сударь мой, бредни! По ста-ти-сти-чес-ким дан-ным: Россия есть страна земледельческая. Промышленные рабочие в России, су-дарь мой, — нет, я не скажу ноль, но некоторый «икс», нечто неизвестное.
Ткач увидал, что профессор написал пальцем по пыли на переплете книги большую букву X.
— Итак вы «икс». Почему же вы требуете к себе внимания, по какому праву? Сударь мой, если вы, то-есть вы и вообще рабочие в России по ста-ти-сти-чес-ким дан-ным есть величина неизвестная, то, чтоб приобрести влияние на умы, вы должны стать величиной определенной.
Оробев немного, Анисимыч сказал:
— Вот я и хотел бы деятелям показаться.
— Что-с?
— Деятелям, — смущенно пояснил Анисимыч, — то-есть светлым личностям.
— Хо-хо-хо! Вы ищете деятелей? Светлых личностей? Сударь мой! Не те времена, не те времена, говорю я вам, сударь мой!.. Наше время, сударь мой, не время великих задач… Самое большое, на что, сударь мой, способна нынче светлая личность — это скушать таракана. Да-с, да-с!.. Конечно, с просветительной целью, сударь мой. Вы, может быть, читали у господина Чернышевского, как его герой Рахметов спал на гвоздях? «Что делать» изволили читать?
— Читал.
— Ну, а теперь пошли геройства другие. Скушать таракана, например… Да. Я вам расскажу — хотите?
— Что же, рассказывайте…
— Ага! Жил-был в Петербурге один деятель, светлая личность из тех, кого вы разыскиваете, и жила была дама. Дама, натурально, боялась тараканов. Так?
— Так-с!
— Деятель ей сказал: «Вы напрасно боитесь тараканов, их не следует бояться». И тут же приказал горничной принести с кухни живого таракана. Горничная визжит, но принесла. Деятель взял живого таракана и, на глазах дамы, проглотил. «Какого они вкуса?» — спросила в ужасе дама. «Почти без вкуса», — ответил деятель. Это была светлая личность. Если бы вы спросили у меня совета, я бы вам, сударь мой, так сказал: в наше время нет деятелей, а, есть дельцы. А потому помните о таракане, отправляйтесь домой, определите, чему равен «икс». Когда по ста-ти-сти-чес-ким дан-ным окажется, что «икс» равен, там скажем, ноль, ноль, ноль чего-нибудь — милости просим, мы будем с вами говорить. Помните про таракана.
Анисимыч вернулся от профессора задумчивый и сейчас начал собираться в дорогу…
Лежа на жесткой лавочке в вагоне, ткач, настраиваясь на смиренный лад, гордо говорил себе:
— Зачем всем страдать, коль я один виновен. Явлюсь и скажу: судите меня, я один всему виною.
В Дрезне Анисимыч сошел с поезда, чтоб в Ликине, до явки, проститься с Лукой, племянницей и братом.
Было темно, когда ткач вошел в улицу.
— Кто идет? Стой!
— Свой, — ответил Анисимыч, подходя к кучке людей.
— А, это вы, Петр Анисимович. Здравствуйте:
— Здравствуйте. Как дела?
— Да вот, мы уж которую ночь тебя караулим. Приказано, как увидим тебя, сейчас арестовать.
— За чем же дело стало: арестуйте.
— Ну, что ты, иди в село к куму, пережди. А мы тебя не видали.
— Нет, друзья мои, я никуда не пойду. Все равно мне не избежать того, что раз решено. Прошу вас об одном, — дозвольте мне сходить на квартиру — проститься со своими.
— Мы и на это согласны.
Анисимыч пошел на квартиру. Дома одна Танюшка. Увидала дядю — заревела.
— Ты чего? Не плачь.
— Как же мне не плакать. Дядю Гришу арестовали. Луку тоже. Все письма твои забрали.
— Ничего. Не плачь. Их подержат маленько да выпустят.
— Да, выпустят: у Морозова всех арестовали: кого в Покров, кого в Москву, кого во Владимир. Не то, что мужиков, баб, девушек и мальчиков побрали всех.
— А как фабрика-то стоит у Саввушки?
— Пошла на мои черствые именины. Тебя тоже ищут.
— Нашли уж, не плачь. Дай-ка мне лучше чего-нибудь поесть.
— Хочешь соленых рыжиков с квасом?
— Хочу.
Танюша накрошила в чашку грибков, луку, залила кваском и дала дяде ломоть хлеба. Хлебая квас, Анисимыч говорил:
— А я в Москве был. У одного деятеля на приглашенном обеде.
— Да, ну? Чем тебя там потчивали?
— Перво-наперво котлеты с зеленым горошком.
— А потом?
— Потом подали рябчиков с брусничным вареньем.
— А потом?
— Осетринку с морковкой разварную.
— А потом?
— Таракана натурального.
— Ну, уж!
— Верно. Нынче деятели в столице тараканами питаются. Только я в таракане вкуса не нашел.
Анисимыч хитро подмигнул Танюше.
В избу вошел десятский, снял шапку, помолился в угол:
— Здравствуйте. Хлеб да соль, Петр Анисимыч.
— Здравствуй, Семен. За мной?
— За вами, Петр Анисимыч. Староста вас на въезжей квартире ждет.
— Идем.
— Да вы кушайте на доброе здоровье. Я погожу.
— Сыт. Спасибо, Танюша. Не горюй. Про платок-то гарусный помнишь?
Танюша заревела снова:
— Помню.
— Вот выпустят из тюрьмы — принесу. Будь здорова. Идем, Семен.
— Дяденька, дяденька, — ухватилась за его руку Танюша, — это ты верно, про таракана? Ел ты таракана?
— Нет. Я посмеялся. Тараканов господа едят.
Словарь непонятных слов
Банкобросницы — работницы на крутильных станках.
Батан — часть ткацкого станка, прибивающая бёрдом к опушке сотканной материи вновь прокинутую челноком нить.
Близна — браковщики миткаля обозначают порчу в куске первой буквой слова, означающего недостаток: близна (буква «б») — пробел вдоль ткани от оборванной нити основы, что было не замечено ткачом. Буква «к» указывает, что кромка выработана плохо.
Брансбой — бранспойт, наконечник пожарного шланга, из которого бьет струя воды.
Вальян — вал в станке, отводящий сотканную материю.
Вентиль — колесцо для завертывания винтового крана на трубе.
«Вестник Европы» — либеральный ежемесячный журнал, издавался с 1865 г. по 1917 г.
Газгольдер — вместилище для светильного газа, откуда газ расходится по подземным трубам.
Гроденапль — род материи.
Демикотон — род материи.
Забоина — когда местами в ткани поперечные нити лежат очень близко.
«Комансе» — начинайте.
Кардная лента — в Жакардовой машине заменяет карты с пробитыми на них отверстиями для автоматической выработки узора ткани.
Карты — из тонкого картона или в более новых станках ленты из бумаги для Жакардовой машины. От пробитых в картах дырочек машина меняет переплетенье нитей, отчего на ткани получается узор.
Комнаунд — машина с двумя паровыми цилиндрами: высокого и низкого давления.
Ксивый — учтивый.
Манометр — указывает давление пара в котле.
Машина Жакарда — ткацкий станок для узорчатых тканей.
Мордан — красочный раствор для ткани.
Недосека — редина в поперечных нитях.
Основа — продольные нити в ткани.
Подчередка — слабый раствор краски для материи в красильном кубе (чане).
Початок — шпуля с намотанными на ней ровницей или пряжей.
![Анатолий Шалин - Бунт марионеток [Сборник]](/uploads/posts/books/146701/146701.jpg)
