Дмитро Ткач - Шторм и штиль
Вечерело. В небе задрожали первые звезды.
Около полуночи Курганов обошел все боевые посты Баглай с сигнальщиками остался на мостике. Командира части долго не было, но возвратился он довольный:
— Полный порядок у вас. Молодцы ребята!
— Когда выходим в море, будто перерождаются все, — охотно поддержал приятный для него разговор Юрий Баглай. — Даже Соляник и тот в походе становится иным… Перед выходом в море комсомольское собрание было, он первый выступил.
— Вот видите. Мы еще, из него хорошего боцмана сделаем, потому что Небаба, закончив мореходное училище, наверное, оставит нас.
— Я знаю, мы с ним говорили об этом, — сказал довольный Юрий. — Но Соляник в запас уходит. Он и думать не хочет о сверхсрочной. Влюблен в свою профессию. Верхолаз.
— Вот такой верхолаз и нужен морю. Чтобы ничего не боялся. А здоровья ему не занимать… С ним надо поговорить хорошенько. Наступит время, вы это и сделаете.
Вместо ответа Баглай спросил:
— Не хотите ли отдохнуть, товарищ капитан второго ранга?
— Нет, жаль проспать такую хорошую ночь. Стоять вот тут на мостике — для меня удовольствие… Вспоминаю молодость… И многое приходит на память под шум моря…
Юрий умолк. Он понял, что сейчас надо оставить Курганова наедине с его мыслями и воспоминаниями.
* * *
Беда пришла на рассвете, когда уже начали бледнеть звезды и на едва заметном горизонте заалело далекое, чистое небо.
Корабль тряхнуло, будто ударило о невидимую под водой скалу, и он сразу же остановился, закачался на волнах, еще теплый, но уже беспомощный, неживой.
На ходовой мостик прибежал бледный как смерть старшина Николай Лубенец и, не спросив разрешения у командира части, обратился прямо к лейтенанту:
— Я остановил машины…
— Да что же это вы? — беспомощно спросил Баглай охрипшим голосом, понимая, что вопрос его бессмысленный. И добавил: — Не ждал я от вас этого, не ждал.
— Что случилось? — обратился Курганов к Лубенцу.
— Авария… Вал… Подшипник главного вала, товарищ капитан второго ранга.
— Сколько понадобится времени на ликвидацию повреждения?
— Самое меньшее два часа, товарищ капитан второго ранга.
— Та-ак… — протянул Курганов. — Приехали… Вот вам и отличный корабль! А почему вы не проверили как следует свои механизмы перед выходом в море?
— Я проверил, товарищ капитан второго ранга.
— И ничего не заметили? Или, может быть, вы не знаете своей материальной части?
Лубенец, то бледнея, то краснея, молча мялся на месте.
— Перед выходом в море я доложил товарищу лейтенанту, что машины не в порядке, — наконец сказал он.
Курганов, не веря, переспросил:
— Что? Что вы сказали? До-ло-жи-ли?
— Так точно, доложил.
Курганов взглянул на Юрия. Тот стоял, опустив голову, и чувствовал, как слабость разливается по всему телу. Хотелось забыться, лечь вот тут прямо на палубе, чтобы не видеть Курганова, не слышать его голоса, не видеть его глаз под насупленными черными бровями.
— Хорошо, идите, — обратился Курганов к Лубенцу. — И все-таки постарайтесь поскорее закончить ремонт. Не качаться же нам вот так посреди моря на волнах. После ухода Лубенца Курганов долго молчал.
— Как же это понимать, товарищ лейтенант? — наконец заговорил он. — Старшина машинистов докладывает вам, что в машине неисправность, а вы берете на борт командира части и выходите в море!
Юрий Баглай оправдывался, как школьник:
— Лубенец сообщил мне, когда вы были уже на борту.
— Тем более! Вы обязаны были сразу же доложить мне.
— Надеялся, что все будет в порядке, товарищ капитан второго ранга.
— «Надеялся»! Вы командир корабля! Старшина находит в себе мужество доложить командиру корабля о неготовности выйти в море, а у командира не хватает духа доложить об этом командиру части! Да какой же вы после этого командир корабля? Вы понимаете, что произошло?
— Понимаю. Я очень виноват, товарищ капитан второго ранга.
— Возьмите координаты от всех кораблей, — немного успокоившись, приказал Курганов.
Баглай спустился в радиорубку. Увидев его, Куценький с наушниками на голове вскочил, чтобы доложить, но Баглай лишь рукой махнул.
— Поскорее возьмите координаты от всех кораблей.
Рука Куценького натренированно затанцевала по радиотелеграфному ключу. Юрий смотрел на эту руку с жадной надеждой, будто именно в ней было сейчас спасение.
Спасение? Нет, спасения не будет. Всему конец. Он, Юрий Баглай, опозорился на весь Черноморский флот. Теперь только и разговоров будет, что о нем. И на совещаниях — о нем, и в дружеском кругу — тоже о нем. Прохода не дадут, будут расспрашивать, смаковать. После этого хоть на глаза никому не показывайся… Вот ты и прославился, Юрий Баглай! Но это еще не все. Кто знает, какой вывод сделает Курганов… Он ведь сказал: «Какой же вы командир корабля»! Значит, кораблем ему больше не командовать. Это — последний поход…
Курганов долго просматривал радиограммы.
— Сообщите, что мы задерживаемся, — сказал он Баглаю и спустился в каюту.
А Юрий стоял на мостике, и горькие мысли терзали его. Он вспомнил своего отца. «Когда ты шел в атаку на врага, — мысленно обратился он к нему, — ты знал, что, может быть, идешь на смерть, но шел. И погиб ради других, ради меня. Надеялся, что, когда я вырасту, я буду таким, как ты. А я не оправдал твоих надежд, опозорил себя в ответственном походе. Значит, Вербенко прав, рано еще мне командовать кораблем. А если так, то из части я попрошусь, чтобы не смотреть в глаза Курганову, Вербенко, Лубенцу, Небабе и остальным. Ведь все они знают теперь, что я побоялся доложить командиру части о повреждении, испугался за себя, за свое служебное положение… Говоришь, если я уйду из части, то совершу еще одну ошибку? Что это будет малодушно? Да, ты прав, отец, никуда я отсюда не уйду. Пусть назначат меня кем угодно, хоть рядовым матросом, а не уйду. Здесь буду искупать свою вину…»
Время от времени он обводил взглядом корабль, видел боцмана Небабу, других членов команды и пытался угадать, что они думают сейчас о нем. Но матросы были заняты своими делами, боцман деловито сновал по палубе. И только машинистов совсем не было видно, словно их навеки скрыл корабль в своем железном чреве.
Доложив об аварии командиру корабля и Курганову, Николай Лубенец, растерянный, посеревший, спустился в машинное отделение. Матросы встретили его одним тревожным вопросом:
— Ну, что там?
— Плохо, хлопцы. Совсем плохо.
— Свирепствует Курганов?
— Ну как же не свирепствовать? — Лубенец оперся на машину и опустил голову. — Даже подумать страшно: где-то идут маневры, и Курганову нужно быть там, и всем нам, а нас, как дохлую рыбу, качают волны. Позор. Ох, какой позор!
— Что и говорить, такого еще не бывало. — Если подумать, — поднял измученные глаза Лубенец, — то в первую очередь виноват я.
— В чем же твоя вина, старшина? — удивились матросы. — Ведь ты же доложил командиру корабля еще на базе.
— Доложить-то я доложил, да на этом и точка вышла. Мало доложить, нужно было доказать, убедить… Ну, пусть бы мы позже вышли в море, пусть бы меня строго наказали, так зато сейчас горя не знали бы…
Все долго молчали. Безмолвствовали и машины. И в этой жуткой, необычной тишине слышно было, как бьется о борта вода, напоминая о том, что они не у причала, а далеко в море.
— Ну что ж, взялись, хлопцы? — вдруг словно проснулся Лубенец. — Слезами, говорят, делу не поможешь.
Нельзя терять ни минуты. Я пообещал Курганову, что через два часа машины заработают.
— Ясное дело, взялись, — охотно согласились машинисты, — можно и скорее, от нас зависит.
* * *
Баглай появился в машинном отделении через полтора часа после начала работы. И как раз вовремя. Ребята уже заканчивали собирать отремонтированный узел. Казалось, они не торопились, а на самом деле работали быстро. Им и самим не терпелось проверить, как работает машина, и доложить о ее полной исправности.
Но вот Лубенец старательно вытер руки ветошью и подошел к пусковому механизму. Машины ожили. Матросы радостно заулыбались.
— Все в порядке, товарищ лейтенант! — крикнул Лубенец, перекрывая гул машин.
Горячая волна радости всплеснулась в груди Баглая. Он шагнул к старшине и крепко пожал ему руку.
— Благодарю вас от всей души! — И, окинув взглядом всех машинистов, добавил: — Всех благодарю, товарищи.
А через минуту, пройдя мимо группы матросов, столпившихся вокруг машинного люка, он уже стоял у дверей собственной каюты.
— Разрешите, капитан второго ранга?
— Слышу, слышу. — Курганов взглянул на часы. — Значит, не два часа понадобилось, а только полтора.