Яков Давидзон - Орлята партизанских лесов
— Только гляди — никому! — снова и снова предупреждал он Ваню.
Весь обратный путь Вася шёл молча, прикидывая в уме, как снять с самолёта пулемёты. У него родилась мысль: устроить на дереве, что росло на огороде, пулемётное гнездо. «Пусть только попробуют сунуться! — рассуждал Вася. — Узнают, как летать над советской землёй!..»
Ещё на дальних подступах к родному селу они почувствовали запах гари.
— Неужели пожар? — встревожился Ваня.
Они сложили находки в ямку, присыпали прошлогодней хвоей, веточками
и приметили место. Только с пистолетом Вася не расстался. Он сунул его в котомку, где были остатки еды.
Ребята выбежали на опушку. В разных концах села пылали хаты. По улицам и дворам бегали солдаты в ненавистной форме.
Так война ворвалась в родной край Васи Коробко…
Васю разбудило солнце. Жара соткала дрожащую пелену, в которой колыхались травинки, цветочки, высокие берёзы.
Луч солнца, пробившийся сквозь густые ветви, обжигал лоб, и Вася отодвинулся в сторону. Но спать больше не хотелось. Он приподнялся на локтях и огляделся. Партизаны упали и уснули там, где их сморила усталость. Клевал носом и часовой, но Вася не беспокоился. Они находились в такой чащобе, что немцы вряд ли решатся тут рыскать. Правда, нельзя забывать, что среди их пособников были и полицаи из местных жителей. Но так прекрасен был этот лесной мир, так сладок и прозрачен воздух, что не хотелось допускать даже мысли о предательстве.
— Иди, поспи, — предложил Коробко, неслышно подойдя к часовому. — Да не дёргайся, это я… — поспешно добавил он, увидев, как тот схватился за автомат.
— Задремал, — виновато покачал головой автоматчик. — Ты уж прости… Дом приснился… будто стою ранним-ранним утром на крыльце… а из-за речки солнце поднимается… взмахнул я руками и взлетел… лечу всё выше и выше…
— Ладно, спи. Расскажешь, куда долетел.
Вася поднялся и пошёл к своему рюкзаку. Осторожно извлёк мину новой конструкции, лишь недавно доставленную с Большой земли. Осмотрел её смахнул приставший листок. Эти несколько килограммов взрывчатки, подумал Коробко, могут спасти жизни десяткам наших бойцов. Нужно, очень нужно, чтобы мина сегодня же пустила под откос воинский эшелон!
Уже почти два года он жил в лесу. Лес стал его домом, семьёй, школой, и выходы на операцию чередовались с короткими передышками. Но всё равно к свисту пуль нельзя привыкнуть, как нельзя позабыть всё то страшное, что принесли фашисты на нашу землю.
— Что, Василий, пора бы и подниматься, — сказал пожилой партизан Митрофан Короп. Вася любил ходить с ним — пулемёт Коропа строчил без промаха, а сам пулемётчик не ведал страха. Бывают такие люди — сами ищут смерти, а смерть бежит от них. У Коропа в живых не осталось никого — и старых родителей, и малых детей фашисты расстреляли как заложников.
— Пусть ещё поспят, — сказал Вася. — Думаю я, дядя Митрофан, выйти к железной дороге через болото.
— Если ты имеешь в виду Чёрную гать… — покачал головой Короп. — Гиблое место. Там и днём с огнём не пройдёшь, а ночью… Пропадём ни за грош.
— Раз называют Чёрная гать, значит, когда-то люди проходили. Сыщем и мы тропу. Иначе к линии не подойдёшь! Охраняют, точно самого Гитлера собираются везти!
…Наверное, минуло не менее часа, а они смогли преодолеть метров сто. Коробко сидел на кочке посреди болота мокрый с ног до головы. Один сапог остался в трясине Чёрной гати, намокший ватник казался тяжёлым, как свинец.
Партизаны отдыхали молча.
«Неужели я ошибся, неужели так и не удастся пробраться к железной дороге? Видно, потому немцы и не держат здесь постоянных постов…» — думал Коробко.
— Возвращаться нужно, Вася, — посоветовал Короп. — Ещё можно успеть выйти к «железке» в другом месте…
Чтобы получить пулю в лоб?! — не согласился Коробко. — Здесь пойдём… то есть, вернее, я пойду. Короп, давай мину.
— Ты что задумал?
— Ничего я не задумал. У меня есть приказ командира, и я его должен выполнить! Пойду один.
— А мы что, сидеть будем да глядеть?
— Здесь действительно гиблое место, дядя Митрофан, — сказал Коробко. — Потому попытаюсь выполнить задание сам.
— Нет, ты это брось, — жёстко сказал Короп. — Или никто, или все. Тоже мне герой сыскался!
И такое неодобрение звучало в голосе партизана, что Васе стало жарко от стыда. Хотел было сказать, что не мальчишеская заносчивость заставила его принять такое решение. Когда он ушёл с головой под воду и едва не задохнулся в гнилой жиже, понял: здесь действительно не пройти. Чудом избежав смерти, Вася испугался. Хорошо, что никто из товарищей не заметил его состояния!
— Ладно. Пусть со мной идут добровольцы…
— А мы все здесь добровольцы, — прозвучало в ответ.
И снова Васе пришлось краснеть из-за своих слов.
…Они прошли через болото. Одного Коробко всё же не мог предусмотреть — топь подходила к самой насыпи, и укрыться было негде. Вася легко себе представил, что произойдёт через пять минут после взрыва. Охрана ринется к месту диверсии с двух сторон. Партизанам придётся или сложить головы вот здесь — па насыпи, или утонуть в болоте.
— Дела… — протянул Короп.
Коробко лихорадочно искал выхода из создавшегося положения. Конечно, можно было, пока охрана не обнаружила их, уйти тем же путём. Но тогда эшелоны будут катить к фронту…
— Слушай мою команду! — приказал Коробко. — Всем двигаться вправо вдоль железной дороги!
— Там же немцы, охрана, — тихо сказал Короп.
— Задача, — словно не услышав голоса партизана, продолжал Коробко, — как можно ближе подобраться к охране и замаскироваться. Я остаюсь здесь, минирую. После взрыва охрана кинется сюда. Не стрелять, пока она не минует вас. Бить в спину, неожиданно!
О себе он не сказал пи слова, по каждый из шести партизан диверсионной группы понял — у Коробко остаётся один шанс из ста выбраться живым. Но здесь уже никто не мог нарушить приказ. Командир на то и был командиром, чтобы иметь право рисковать собой.
Они уползли в темноту, и Вася не услышал ни звука. «Здорово!» — похвалил он их мысленно.
Немного посветлело. С болота наползал сырой воздух.
Вася взобрался на насыпь. Ножом и руками выкопал углубление. Осторожно установил мину. Проверил взрыватель. Потом приложил ухо к рельсу и прислушался. Ему показалось, что рельс чуть слышно вибрирует.
…Когда тяжёлый паровоз вздыбился и завалился на бок, из топки вдруг вырвалось яркое пламя и озарило картину крушения. С открытых платформ, срывая крепления, катились вниз орудия и танки, офицерский вагон смяло и вверх полезли листы железа, какие-то доски. В хвосте поезда рвались боеприпасы.
Васю ударило взрывной волной, густо посыпало сверху землёй. Оглушённый, полуослепший, Коробко побежал к своим. Там уже разгорался бой. Партизаны обстреляли охрану.
Немцы долго и упорно преследовали подрывников, и был момент, когда, казалось, им не удастся вырваться. Но вот за спиной у фашистов раздалась частая стрельба, и преследователи сами вынуждены были спасаться бегством. Когда с преследователями было кончено, Коробко увидел выходящего из-за деревьев Фёдора Ивановича Короткова, командира соединения имени Попудренко.
— Разрешите доложить, товарищ командир! — спросил Коробко.
— Погоди докладывать! Санитара ко мне!
Когда подоспел санитар, Коротков приказал:
— Перевяжите раненого!
И лишь после этого разрешил:
— А теперь можешь докладывать…
Я навсегда запомнил нашу последнюю встречу с Васей Коробко. Мы уже соединились с частями Советской Армии. Я сказал Алексею Фёдоровичу Фёдорову:
— Васе Коробко нужно учиться, Алексей Фёдорович. Рекомендуйте его в суворовское училище.
— Дело говоришь, — согласился Фёдоров.
Вечером в хату, где расположилась моя походная «фотолаборатория», ворвался Коробко. Я и слова не успел ему сказать, как он подлетел ко мне, схватил за гимнастёрку и с силой дёрнул на себя. Он закричал:
— Зачем, зачем вы сказали это командиру?! Я хочу воевать! Пока хоть один живой фашист есть на земле, нет мне покоя!
…Коробко таки добился своего. Он ушёл в соединение Героя Советского Союза Петра Вершигоры и в 1944 году погиб смертью героя. Василию Коробко тогда едва исполнилось шестнадцать. Подвиги его Родина отметила орденами Ленина и Красного Знамени.
Глава, которая требует продолжения
В кабинете дважды Героя Советского Союза Алексея Фёдоровича Фёдорова висит фотопортрет. Круглолицый, улыбающийся молодец в крестьянском тулупе нараспашку, в кубанке с партизанской ленточкой. Он переполнен оптимизмом, силой. Никогда не скажешь, что за час до того, как был сделан этот снимок, отгремел жестокий бой. В тот день партизанские соединения Ковпака и Фёдорова разгромили фашистскую карательную флотилию на реке Припять. Такой уж характер у Фёдорова — никогда не унывать, как бы трудно ни приходилось. Сколько раз в той далёкой теперь от нас партизанской жизни оптимизм и бодрость командира вселяли уверенность, помогали людям преодолевать, казалось бы, непреодолимые трудности!
