Адам Багдай - 0:1 в первом тайме
— Что же теперь делать? — спросил Рыжий Милек.
Манюсь безразлично пожал плечами:
— Откуда я знаю…
Милек потянул его за рукав:
— Слушай, пойдем ко мне. Я скажу дедушке, что ты мой товарищ.
— Неплохая идея… — Чек с симпатией поглядел на Милека. — Жилищные трудности, значит, улажены. А как будет с прожиточным минимумом? Я ведь не могу на даровщинку…
— Ну, это ерунда, я тоже, братец, зарабатываю: после обеда продаю «Экспресс».
— О! — удивился Манюсь. — Интересно, сколько же на этом можно заработать?
— Как когда… «Экспресс» стоит пятьдесят грошей. Но порядочные покупатели меньше злотого не дают. А бывает, попадется такой, что и пятерку отвалит.
Это Манюся пока устраивало.
— Ну что ж, братец, — сказал он, — значит, будем работать по линии пропаганды.
4
— «Экспресс»! «Вечерний Экспресс»!..
Манюсь немедленно уловил мелодию газетчиков. Благодаря природному уму и опыту мальчишки, который привык сам зарабатывать себе на жизнь, он быстро усвоил несложное искусство варшавских продавцов газет. Кричать надо было громко, но мелодично, знать, где на какую газету лучше спрос и кому и как ее преподнести. Для Манюся это не было сопряжено с большими трудностями. Уже после первого рейса по Новому Свету и Краковскому предместью он далеко обогнал Рыжего Милека.
— У нас будет общая касса, — объявил он перед выходом в город. — Когда все продадим, выручку поделим поровну.
Сначала Рыжий Милек беспокоился, что ему это будет невыгодно, однако, увидев, как быстро Манюсь отделывается от газет, понял, что заработки его будут расти. Чек, в свою очередь, сразу понял, что от сотрудничества с мечтательным Милеком он не выиграет. Но нарушать соглашение было не в характере Чека. Тем более что именно Рыжий Милек втянул его в это дело.
— «Вечерний Экспресс», «Экспресс Вечерний»!.. — выкрикивал Чек, размахивая белой кипой газет. — Последние свежейшие новости! Сенсационные новости!
Увидев огромную дверь большого кафе, Манюсь с криком ворвался в вестибюль.
— Тише ты, щенок! — преградил ему дорогу гардеробщик. — А ну давай отсюда!
Но Манюсь, вытащив из пачки газет номер, пахнущий свежей краской, помахал им, как флажком.
— Интереснейшие спортивные новости, — сказал он. — Великая победа Сидлы… Хромик побил рекорд Польши, «Полония» опять проигрывает! Сто тысяч злотых выиграли в лотерею в Катовицах.
Гардеробщик, ошеломленный потоком сенсационных новостей, кивнул мальчику и вытащил из ящика злотый.
— Ну, уж давай, — милостиво сказал он.
— Для пана шефа — бесплатно, показательный экземпляр, — многозначительно подмигнул Чек. Он потерял пятьдесят грошей, но понимал, что это быстро возместится. В самом кафе он с лихвой покроет убыток. А заполучить в друзья швейцара — первое условие солидных оборотов в будущем.
Манюсь вошел в огромный, переполненный посетителями зал кафе и волчком завертелся между столиками, изобретательно и с юмором рекламируя газету. Толстая пачка таяла у него под мышкой.
Неожиданно ему бросилось в глаза знакомое лицо. Мальчик порылся у себя в памяти и вдруг припомнил: да это же редактор «Жиця Варшавы» Худынский!
— Мое почтение, пан редактор, — приветствовал он его. — Не желает ли пан «Экспрессик»? Правда, эта газета ваш конкурент, но…
Увидев Чека, журналист так и вскочил с места.
— Подожди-ка! — закричал он. — Да ведь я тебя знаю: ты из клуба «Сиренка».
— Пожалуй, вы угадали, — отозвался Чек, награждая редактора одной из самых своих очаровательных улыбок.
— Тебя зовут Чек?
— Именно так, пан редактор.
— Садись. — Журналист схватил парнишку за плечо, усадил рядом с собой и пристально поглядел на него, хмуря мохнатые брови. — Что же ты, бродяга этакий, делаешь?
— Я? — удивился мальчик. — Я. как пан редактор видит, работаю сейчас в прессе.
Но лицо журналиста оставалось суровым,
— Почему ты сбежал?
— Я? — С лица мальчика исчезла озорная улыбка.
— Не вывертывайся, говори правду.
— Обстоятельства, пан редактор!
— Все о тебе беспокоятся. Стефанек был сегодня у меня, просил дать объявление в «Жице Варшавы». Ребята разыскивают тебя по всей Варшаве. А ты газетами торгуешь!
— Нужно же зарабатывать на жизнь.
Редактор взял мальчика за руку:
— Мой совет тебе — возвращайся домой. К чему все эти выдумки?
Манюсь задумался.
— Не получается, пан редактор, — медленно выговорил он, потирая немытую щеку.
— У вас большие перемены. «Полония» взяла шефство над вашей командой. Ребята тренируются на Конвикторской. У всех — новые костюмы. — Испытующе взглянув на Чека, журналист заметил, что парнишка жадно ловит каждое известие о своей команде. — Сейчас все у вас будет иначе, а ты бродишь неизвестно где, как бездомный щенок.
Манюсь поморщился:
— Я буду жить у товарища.
— А почему ты не хочешь вернуться?
— Не могу, пая редактор, — ответил Чек с горечью взрослого, много испытавшего человека.
— И все-таки мой совет тебе — возвращайся домой, — повторил редактор, пожимая руку мальчика.
Манюсь поклонился и молча пошел к выходу. У него было такое чувство, что он упустил счастливый случай. Может быть, следовало обо всем рассказать Худынскому, послушаться его совета и вернуться на Гурчевскую? Встреча с редактором сбила его с толку. С болью снова вспомнил Чек «Сиренку», товарищей, турнир, завтрашний матч. Нет, все-таки страшно возвращаться домой. Он не мог бы снести унижений, которые его там ожидали.
«Ну что ж, такова жизнь», — подумал он.
Быстро избавившись от газет, Чек пришел на помощь Рыжему Милеку, и, когда они, закончив свой первый совместный рейс, подсчитали кассу, оказалось, что каждый заработал по двадцать четыре злотых.
— Для начала неплохо, — подытожил Манюсь. — Можно жить!
Но на душе у него по-прежнему было тоскливо. Возвращаясь к Рыжему Милеку, Манюсь неотступно думал о том, что творится сейчас на Гурчевской.
5
Наутро Чек вскочил как встрепанный. «Сегодня ведь начинаются соревнования», — подумал он и начал проворно одеваться. Однако гардероб его после вчерашнего дождя выглядел довольно плачевно. Вельветовые брюки были скомканы, рубашка мятая и грязная, тапки испачканы. «Как же я пойду в таком виде»? — волновался он, с ужасом разглядывая свою одежду.
Рыжий Милек еще спал, широко раскинув руки и как бы желая обнять весь чердак. Нельзя сказать, чтобы это было удобное место для ночлега. Сквозь щели в крыше просвечивало голубоватое небо. Охапка прогнившей, слежавшейся соломы, брошенная в угол чердака, между старой, заржавевшей печкой и кучей железа, служила им постелью; укрывались мальчики рваными одеялами. Однако Манюсь над этим не раздумывал. Его больше беспокоила одежда.
Он попытался разбудить Милека:
— Послушай, нельзя ли у вас раздобыть утюг?
— Спроси у дедушки, может, у него есть, — сонно пробормотал Милек.
И действительно, внизу утюг нашелся.
Глуховатый дедушка Милека был старьевщиком. Он занимал маленькую клетушку, в которой стояли деревянный топчан и печурка, а по углам валялись старые ботинки, тряпье, обрезки кожи, бутылки и железный хлам.
Манюсь включил утюг и принялся за дело.
— Только смотри, баловник, не сожги мне хату, — ворчал дедушка. — Эх, в воскресенье можно хоть полежать, отоспаться… А ты куда это так наряжаешься?
— У нас матч, — коротко объяснил мальчик.
Чек так выгладил брюки и рубашку, вычистил тапочки, точно собрался на большой праздник. Когда он был совершенно готов, заглянул еще раз на чердак.
— Если хочешь идти со мной, торопись! — крикнул он Милеку.
По дороге они купили в киоске «Жице Варшавы», и Манюсь в спортивной рубрике отыскал расписание матчей.
— Сегодня в одиннадцать играем с «Антилопой», — сообщил он Рыжему Милеку.
Тот не проявлял слишком большого интереса к турниру. Он шел просто за компанию. Мечты его все время возвращались к великому путешествию на ялике. Однако, желая поддержать разговор, он все же спросил:
— Как ты думаешь, кто выиграет?
— Как можно задавать такой вопрос? — возмутился Чек. — Конечно, мы… то есть «Сиренка». Впрочем, — добавил он менее уверенно, — мяч-то — круглый. Да и, к тому же, наши будут играть без меня и без Тадека Пухальского.
Школьный спортивный парк в «Агриколе» был полон людьми, которые непрерывным потоком стекались к стадиону. Сегодня должно было состояться торжественное открытие турнира. Основная масса зрителей состояла из бойких, голосистых мальчишек, тех самых, что перед каждым матчем классных команд шумом осаждают ворота футбольных стадионов. Это они громче всех освистывают судью, горячо болеют за своих любимцев, а после окончания матча врываются на поле, чтобы с триумфом проводить победителей и безжалостно осмеять проигравших.
