Всеволод Нестайко - Чудеса в Гарбузянах
— Ты что? Скажешь тоже. Да я так наелся, что три дня на еду и смотреть не могу, — вспыхнул Марусик.
— Прекрасно! Нам с Журавлем больше доста… — Сашка Цыган не договорил, потому что сразу все трое остановились как вкопанные.
У соседней с дедовой хатой, окна которой были крест-накрест забиты досками, стояла автомашина. Возле автомашины двое: один — совсем уже старый, в широкополой ковбойской шляпе, квадратных темных очках и яркой полосатой рубашке на выпуск, другой — пожилой, лысоватый, с фотоаппаратом.
Не надо было быть очень сообразительными, чтобы понять, что машина иностранная, а эти двое — иностранцы. И вид машины, и номер — длинный, белый, с латинскими буквами, кроме цифр, — сразу свидетельствовали о ее нездешности.
— «Мерседес»… Западногерманский… — прошептал побелевшими губами Сашка Цыган. Ребята не спорили. Сашка Цыган, как вы помните, в машинах разбирался, как никто в Гарбузянах.
Лысоватый иностранец поднял фотоаппарат к глазам и начал щелкать. А старый «Ковбой» ходил в это время по двору, что говорил, размахивая руками, и показывал то в одну сторону, то в другую. Наверно, что-то доказывал, объяснял лысоватому. Ребят они не видели, ведь те были еще далеко да и придорожные кусты заслоняли их.
Что надо было иностранцам в глухом углу села, среди заколоченных, старых хат, в которых уже никто не жил? Что они тут фотографируют? Это же не военный объект, не секретное предприятие…
И вдруг молнией вспыхнула в голове Марусика мысль: для пропаганды! Антисоветской пропаганды! Чтобы напечатать эти снимки в западной прессе и раструбить на весь мир: вот, дескать, в каких лачугах живут советские колхозники, вот какие у них запущенные, заросшие бурьяном сады, огороды и дворы. Все равно, что никто тут уже не живет, что не сегодня-завтра все это снесут. Под снимками будет подписано, что никого дома нет, потому что все, и старые и малые, с утра о ночи каторжно работают на государственных полях, не имея ни сил, ни времени обработать собственную делянку….
Захлебываясь, шепотом Марусик выложил все это друзьям.
Ребята какое-то время молчали, пораженные полнейшей вероятностью такого предположения.
— И выбрали же момент, когда в селе нет никакого — ни людей, ни начальства, — прошипел Сашка Цыган.
— А ты думал! Видишь, какие… супер! Это тебе не наш «диверсант» Сергей, о котором мы черт знает что думали, а он… Эти уже настоящие… — Марусик был горд, что именно ему пришла эта мысль, что именно он, а не Сашка Цыган додумался до такого.
— А этот старый, может, и воевал на нашей земле. Что-то очень он уверенно руками размахивает. Словно у себя дома. Словно все тут знает, — высказал предположение Сашка Цыган.
— Точно! — сказал свое слово наконец и Журавль.
И правда, старый иностранец в ковбойской шляпе вел себя так, будто местность ему была хорошо знакома, и, рассказывая что-то лысоватому, все время ходил по двору и что-то показывал. Вдруг старик остановился, резко снял с головы и поднес к глазам руку.
Ребята удивленно переглянулись.
Плачет он, что ли?
Но это было всего лишь мгновение. Старик снова надел шляпу, подошел к машине, открыл багажник, и они с лысоватым начали копаться в багажнике, что-то перекладывая и доставая.
Воспользовавшись тем, что незнакомцы стояли к ним спиной, ребята друг за другом, скрываясь за придорожными кустами, подбежали ближе и заняли удобный наблюдательный пункт — за старым забором, неподалеку от двора, в котором были чужаки.
Пригодился недавний опыт — именно отсюда они следили за Бобинцом и Бобешко.
Прибывшие тем временем достали из багажника два раскладных стульчика, газовую плитку с баллоном, кастрюлю, чайник, большую белую сумку-холодильник с продуктами, разложили это все не земле и принялись готовить завтрак.
Потом старик еще за чем-то полез в багажник и, перекладывая в нем вещи, вытащил широкую лопату с деревянным черенком и острым лезвием. И тут…
— Ой! — тихо ойкнул Марусик и сразу закрыл рот рукою. — Ой, ребята… — зашептал взволновано. — А может… может, они как та миссис Гапка… и… и Фишер?
Ребята пораскрывали рты.
…Тут я вынужден прервать свой рассказ и вместе с вами перенестись в прошлое, лет на двадцать назад, когда ни вас, ни наших героев еще не было на свете, а Липки еще не были безлюдными, как теперь… Тогда тут произошло событие, о котором любят рассказывать на посиделках наши гарбузянцы и о котором, конечно, Марусик, Журавль и Сашка Цыган прекрасно, во всех подробностях знали с малых лет, потому что слышали множество раз.
Но поскольку вы ее еще не слышали, я позволю себе вам пересказать.
Глава третья, в которой речь идет о делах далеких и даже очень далеких как по времени, так и в пространстве
…По соседству с дедом Коцюбой жила тогда семья Бойко — Петр Васильевич, его жена Катерина Семеновна и их дочь Люба, восемнадцатилетняя чернобровая красавица.
Петр Васильевич был знатным механизатором, передовиком, портрет его висел на Доске почета. Катерина Семеновна, доярка, соревновалась с мужем и частенько, бывало, красовалась на Доске почета рядом с ним. Люба трудовой славы родителей еще не достигла, но и ее портреты то и дело появлялись на страницах районной газеты (не столько, правда, из-за показателей в труде, сколько из-за того, что фотокорреспондент был в нее влюблен).
Одним словом, семья Бойко была известна на все Гарбузяны.
И вот неожиданно, как гром среди ясного неба, облетела Гарбузяны неожиданная новость: к Петру Васильевичу едет из Америки в гости сестра.
Петр Васильевич ходил растерянный, Любу корреспондент перестал фотографировать, а Катерина Семеновна даже плакала потихоньку.
— Миллионерша… А… Обычные бедные люди за океан в гости не летают. Один билет на самолет тысячу долларов стоит. Мне швейцар из «Интуриста» говорил. Я знаю. Точно. Нет никаких сомнений. Миллионерша! Я в таких делах никогда не ошибаюсь. У меня нюх! — говорил Тимофей Гузь, дальний родственник Степаниды Неварикаши, который приехал на неделю погостить и уже третий месяц жил за ее счет.
И пошло, поползло по селу: «Миллионерша… Миллионерша… Ишь-ты, родная сестра передовика — миллионерша! Акула капитализма!.. Ай-яй-яй!»
— Да не родная! Двоюродная, — объясняла Катерина Семеновна. — Да и то не очень, их отцы были по отцу только родные. Дед их Стефан сам с Львовщины. Семью там имел. Но жена молоденькой от чахотки померла, сына оставив, Гапкиного отца… А наш Бойко уже от другой, от здешней…
— А как же он сюда попал, Стефан этот? Львовщина была, кажется, за границей, в Австро-Венгрии.
— А он учился во Львове, в Высшей политехнической школе. Познакомился там с украинским помещиком Танцурою, и тот взял его к себе управляющим.
— Этот дед Петра Васильевича на минуточку, значит, управитель? Эксплуататор трудового крестьянства. Хе-хе-хе! — подхихикивал Гузь.
— Управителем он здесь только год всего и был. А потом женился на простой крестьянке-красавице, поставил тут шинок и стал шинкарить.
— Тоже неплохо! Имел, значит, на минуточку кусок хлеба с маслом. Не голодал.
— Сам то не голодал. А вот жена и сынок, Василий, отец моего Петра, не поверите, почти голодали. Этот Стефан был такой скряга, такой скупердяй, какого свет не видел. Жена у него жила хуже батрачки…
— Подождите, а как же Гапка в Америку попала?
— Да пишет: во время оккупации фашисты в Германию увезли. Очутилась в американской зоне. Родители от бомбежки погибли, хата сгорела, возвращаться, казалось, некуда. Вышла в Германии замуж за поляка, у которого родственники в Америке…
— И теперь, бедненькая, миллионерша… А что? Раз может себе позволить на минуточку смотаться в гости из Америки к нам, то уж копеечку имеет, и не малую!
— Не знаю, чужих денег не считаю.
Сам Петр Васильевич на расспросы отвечал смущенно:
— Да я её всего раз в жизни и видел. Перед войной. В сороковом. Как освободили Западную, приезжали они с дядькой Львом и теткой Антониной в гости на две недели. Надутая такая была, неразговорчивая. Какая она сейчас, и не представляю даже. Столько лет не отзывалась. Я уже был уверен, что… И вдруг… «Дорогой братец! По украинскому радио на заграницу узнала, что ты живой и здоровый. Очень хотела бы тебя увидеть… Встречай… Еду… «А я еще выступать не хотел, от корреспондента бегал…
— Ну и встречайте… Может, машину вам привезет ваша сестричка миссис Гапка… «Крайслер-Форд» или «Ягуар»… Хи-хи-хи! — Тимофея Гузя вся эта история чрезвычайно тешила. Он целыми днями только о ней и говорил.
С легкой руки Тимофея Гузя все село стало называть сестру Бойко «миссис Гапка».
Её приезда ждали с нетерпением, и вот наконец…
— Едут! Едут! Едут! — отчаянно закричал отец Цыгана, тогда еще чумазый шестиклассник Павлушка, который сидел с самого утра на верхушке здоровенного дуба, что рос у дороги, возле ворот дома Бойко.
