Фрэнсис Бернетт - Маленький лорд Фаунтлерой (пер. Демуровой)
Она знала, что может положиться на доброту детского сердца Седрика. И она рассказала ему о бедах Эрлз-Корта, уверенная, что он передаст ее слова деду; она надеялась, что это приведет к добрым последствиям. Так оно и произошло, как ни странно это показалось всем вокруг. Дело в том, что больше всего на графа действовала безоговорочная вера Седрика, что дедушка поступит правильно и великодушно. Не мог же граф допустить, чтобы мальчик понял, что он и не собирается проявлять великодушие и намерен поступать по-своему, не думая о том, прав он или нет.
Он настолько не привык к тому, чтобы на него смотрели как на благодетеля рода человеческого и само благородство, что он не мог признаться, глядя в любящие карие глаза внука: «Я негодяй, вспыльчивый и себялюбивый. За всю свою жизнь я не совершил ни одного благородного поступка; и мне наплевать на Эрлз-Корт и всех этих бедняков…» Он успел так привязаться к этому мальчику с копной светлых кудряшек, что теперь уж и не возражал бы против того, чтобы время от времени сделать кому-то приятное. Вот почему после некоторых размышлений — хоть он и смеялся над самим собой — он послал за Невиком и долго беседовал с ним о жителях Эрлз-Корта, в результате чего было решено снести ветхие лачуги и построить новые дома.
— На этом настаивает лорд Фаунтлерой, — сухо сказал граф. — Он полагает, что именье от этого выиграет. Можете сказать арендаторам, что это его идея.
И он взглянул на маленького лорда, который играл с Дугалом, лежа на ковре перед камином. Огромный пес теперь ни на шаг не отходил от мальчика — когда Фаунтлерой отправлялся куда-нибудь, он величаво следовал за ним, а во время верховых прогулок с достоинством трусил рядом.
Конечно, все в округе узнали о принятом плане. Поначалу многие в него не поверили; но когда в деревне появился отряд рабочих, которые начали снос лачуг, люди стали понимать, что маленький лорд Фаунтлерой оказал им еще одну услугу и что благодаря его заступничеству позорным лачугам в Эрлз-Корте пришел конец. Знал бы он, как о нем всюду говорили, как хвалили и пророчили ему, когда он подрастет, великое будущее, он бы очень удивился. Он жил себе простой и счастливой детской жизнью — бегал по парку, гонялся за кроликами, валялся на траве под деревьями или на ковре в библиотеке, читал прекрасные книги и беседовал о них с графом, а потом пересказывал матери, писал длинные письма Дику и мистеру Хоббсу, которые отвечали ему, каждый в своей характерной манере, катался верхом с графом или Уилкинсом. Когда они проезжали через ближайший городок с его рыночной площадью, на него оборачивались, и он заметил, что лица у встречных светлели, когда они приподнимали шапки, здороваясь с ним; впрочем, он полагал, что это происходило оттого, что он ехал с дедушкой.
— Они вас так любят, — сказал он как-то, глядя на графа с радостной улыбкой. — Вы заметили, как им приятно видеть вас? Надеюсь, что они и меня когда-нибудь так же полюбят. Как это, верно, приятно!
И он с гордостью подумал о том, как хорошо быть внуком человека, который завоевал все сердца.
Пока строили новые дома, Фаунтлерой часто ездил вместе с графом в Эрлз-Корт — строительство его очень интересовало. Он спешивался и подходил к рабочим; скоро он со всеми перезнакомился, расспрашивал их о том, как возводят стены и кладут кирпичи, и рассказывал им про Америку. Через два-три дня, возвращаясь в замок, он уже объяснял графу, как делают кирпич.
— Мне такие вещи всегда интересны, — сказал он, — никогда ведь не знаешь, что тебя ждет.
А рабочие говорили о нем, когда он уезжал, и смеялись над его безыскусными речами; впрочем, он им нравился — им нравилось смотреть, как он стоит среди них, сунув руки в карманы и сдвинув на затылок шляпу, и с воодушевлением рассказывает что-то.
— Ну и мальчик! — говорили они. — Другого такого не встретишь! А как говорит откровенно! Да, в нем-то ничего нет дурного!
Вернувшись домой, рабочие рассказывали о нем женам, а жены — соседкам, так что прошло совсем немного времени, а уже все говорили о маленьком Фаунтлерое или вспоминали какую-то историю, связанную с ним, и постепенно все узнали, что наконец-то «злодей» привязался к кому-то, кто тронул и даже согрел его окаменевшее сердце. Впрочем, никто и не подозревал, до какой степени это было верно и как день ото дня граф все больше привязывался к мальчику, единственному существу, проявившему к нему доверие. Он уже ждал того времени, когда Седрик вырастет и станет красивым и сильным юношей, сохранив в то же время доброе сердце и редкий дар дружбы; граф размышлял о том, чем он займется и как использует свои способности. Когда он глядел на мальчика, растянувшегося на ковре с огромным томом в руках, в глазах у старика появлялся подозрительный блеск, а на щеках — румянец. «Мальчик может многое свершить, — думал он, — очень многое!» Он никогда никому не говорил о своих чувствах к Седрику; когда же упоминал его имя в разговоре, то всегда угрюмо усмехался. Но Фаунтлерой вскоре понял, что дедушка его любит и что ему нравится, когда он рядом — стоит ли возле его кресла в библиотеке, сидит ли против него за столом, едет ли верхом или гуляет с ним вечером по каменной террасе.
— А помните, — сказал как-то Седрик, подняв глаза от книги, которую читал, лежа на ковре, — помните, что я вам сказал в тот первый вечер? Что мы с вами будем хорошими друзьями? По-моему, лучше друзей, чем мы с вами, не бывает, правда?
— Да, мы с тобой, пожалуй, и вправду подружились, — произнес граф. — Иди-ка сюда.
Фаунтлерой поднялся и приблизился к графу.
— Есть у тебя какое-то желание? — спросил граф. — Чего тебе не хватает?
Мальчик как-то задумчиво поднял свои карие глаза на деда.
— Только одного, — отвечал он.
— Чего же? — спросил граф. Секунду Фаунтлерой помолчал. Впрочем, он был готов к этому вопросу.
— Дорогой, — отвечал он.
Легкая гримаса пробежала по лицу графа.
— Но ты с ней видишься чуть не каждый день, — возразил он. — Разве этого недостаточно?
— Я раньше видел ее все время, — произнес Фаунтлерой. — Когда я ложился спать, она меня целовала на ночь, а по утрам она всегда была рядом и можно было все-все ей рассказать, не откладывая.
С минуту старый граф и мальчик молча смотрели друг другу в глаза. Граф нахмурился.
— Ты никогда не забываешь о матери? — спросил он.
— Нет, — отвечал Фаунтлерой, — никогда. И она обо мне не забывает. И знаете, вас я тоже не забыл бы, если б жил не с вами. Я еще больше о вас бы думал.
— Клянусь честью, — вскричал граф, вглядываясь ему в лицо, — я тебе верю!
И снова, как прежде, когда Седрик говорил о матери, ревность кольнула графа, только на этот раз гораздо сильнее, потому что граф все больше привязывался к мальчику.
Впрочем, вскоре у него появились другие, более серьезные огорчения, настолько серьезные, что на время он почти забыл о своей ненависти к жене сына. Случилось это совсем неожиданно. Однажды вечером, незадолго до окончания работ в Эрлз-Корте, в замке давали званый обед. Такого праздника в Доринкорте не устраивали давно.
Незадолго до этого вечера графу нанесли визит сэр Гарри и леди Лорридейл, которая доводилась графу родной сестрой. Событие это вызвало необычайное волнение в деревне; колокольчик в лавке миссис Диббл звенел не умолкая, ибо всем в деревне было хорошо известно, что леди Лорридейл только раз после своего замужества навестила замок, и было это тридцать пять лет назад. Леди Лорридейл, красивая старая дама с седыми кудрями и розовыми щеками с ямочками, обладавшая золотым сердцем, никогда не одобряла брата и, будучи женщиной с характером и не боясь высказать свое мнение, после нескольких весьма бурных объяснений перестала с ним видеться.
За годы, прошедшие с их последней встречи, она слышала о нем мало хорошего. Она слышала, что он пренебрегал своей женой и что жена умерла; что он был равнодушен к сыновьям; и что два старших сына, слабохарактерные, порочные, неприглядные, не делали ему чести. Этих двух старших сыновей, Бевиса и Мориса, она никогда не видела; но однажды Лорридейл-Парк навестил красивый статный юноша лет восемнадцати, который сказал, что он ее племянник Седрик Эррол и заехал навестить ее, ибо хочет посмотреть на свою тетушку Констанцию, о которой ему говорила мать. Доброе сердце леди Лорридейл растаяло при виде юноши, она оставила его у себя на неделю, обласкала, не отпускала от себя ни на минуту и всячески им восхищалась. У него был такой добрый, веселый и легкий нрав, что, когда он уезжал, она сказала, что надеется видеться с ним часто. Однако больше она с ним никогда не увиделась: граф разгневался на него и запретил ему ездить в Лорридейл-Парк. Впрочем, леди Лорридейл всегда тепло о нем вспоминала и, хоть и опасалась, что он заключил опрометчивый брак в Америке, очень рассердилась, когда ей сообщили, что граф от него отрекся, и что никто не знает, как он живет и где. Позже до них дошел слух о его смерти, а потом Бевис убился, упав с лошади, а Морис умер в Риме от лихорадки, и вскоре после этого они прослышали о том, что американского внука собираются найти и привезти в Англию.
