Филиппа Пирс - Том и полночный сад
Они уселись в повозку, Джеймс и Хетти закутались в пледы, Авель улучил момент и дружески подмигнул Тому. Джеймс стегнул пони вожжами, и они тронулись: вдоль подъездной аллеи, дальше по дороге — с одной стороны фруктовый сад, с другой луг. У беленого домика повернули направо, миль пять проехали быстрой рысью по заледеневшей дороге среди замерзших полей и лугов. На востоке виднелись низкие холмы. На этой плоской равнине они казались спящими великанами. Невидимая с дороги река оставалась на западе. И река, и дорога шли в одном направлении — в Каслфорд. Том уже был на этой дороге раньше, с дядей и тетей, но тогда весь вид загораживали дома. К тому же он никогда в жизни не ездил в повозке, запряженной лошадью, — только на автобусе или в автомобиле. Том завороженно следил, как движутся мышцы на крупе пони, всем телом ощущал, как жестко пружинят на ходу колеса без шин.
В Каслфорде царила обычная толчея базарного дня. Джеймс оставил пони и повозку в «Университетском гербе» (странное название для гостиницы, ведь в Каслфорде не было университета). Похоже, сюда съехалось немыслимое множество фермеров, мельников и торговцев со всей округи. Джеймс повесил кошелку на руку и собрался уходить.
— Подвезти тебя обратно, Хетти?
— Спасибо, кузен Джеймс, я еще не знаю, когда буду возвращаться.
— Ты всегда можешь поехать на поезде, — ответил Джеймс, и они расстались.
Многие на улицах Каслфорда несли в руках коньки. Кое-кто направлялся на реку, под мост. Там, между пологих травянистых берегов, лед хорошо застыл, но места для катания было маловато. Хетти требовалось кое-что получше. Она нырнула в узенький проулок, свернула — Том вслед за ней — на улицу с газовыми фонарями и вывела Тома к широко разлившейся реке на выходе из города. Тут уже начиналась страна болот, и в реку впадало множество проток — ручейков, каналов, дренажных канав. Некоторые — совсем прямые — несомненно, были делом рук человека, другие с давних времен так и текли в своих извилистых руслах. Знакомая речушка, журчащая среди лугов за садом, превращалась здесь в Большой Уз. Пройдя Или, река, поглотив все маленькие речки, Ларк, Уисси и другие, привольно разливалась в большущий Уз и текла себе спокойно, пока ее в свою очередь не поглощало огромное море. Да, только Том попал на болота, когда все эти реки сковал небывалый, незабываемый мороз.
Глава 23
ПУТЕШЕСТВИЕ НА КОНЬКАХ
В ту зиму жестокий мороз начался в конце декабря и продержался, если не считать более теплой недели в январе, до начала марта. Льды сковали даже реки с быстрым течением. В верховьях застыли колеса водяных мельниц, остановились баржи, в те времена курсировавшие вверх по реке от Кингс-Линна до самого Каслфорда.
Вся Англия оказалась под властью стужи. Кое-где на льду жарили быков целиком, как будто толстый лед именно для этого и нужен. В Оксфорде, к огромному удовольствию всех присутствующих, карета, запряженная шестеркой лошадей, выехала на середину замерзшей реки Чаруэлл. Но жители Каслфорда знали, как лучше всего, правильнее всего, интереснее всего использовать лед, — они катались на коньках.
В Каслфорде на коньках катались уже несколько недель. Тому и Хетти показалось — на лед вышел весь город. Даже в базарные дни в городе не бывало столько народу, сколько встало на коньки этой зимой.
Вовсе не все умели хорошо кататься. Много было начинающих. Вот мимо проплыл величавый полисмен, похожий на темно-синего лебедя, а рядом конькобежцы катались на новый лад.
— Называется фигурное катание, — объяснила Хетти Тому.
На льду лежал апельсин, и четверо величественных джентльменов в цилиндрах синхронно вычерчивали фигуры вокруг него — к нему — от него.
Вдруг какой-то уличный мальчишка на ржавых, кое-как прикрученных проволокой к башмакам лезвиях ворвался в круг, схватил апельсин, впился в него зубами и был таков. Он моментально скрылся с глаз за движущейся толпой, а фигуристы разочарованно застыли на месте.
Хетти вместе с Томом смеялась над дерзким воришкой, но при этом все время боязливо оглядывалась. Среди горожан и жителей окрестных деревушек кто-нибудь мог ее узнать и удивиться, почему она катается в одиночестве. Но Хетти повезло — никто не обращал на нее внимания.
Но вот коньки надеты, Хетти и Том готовы выйти на лед: двое конькобежцев на одной паре коньков. Тому казалось, что это самая странная и в то же время самая естественная вещь на свете. У него прибавилось сил и умения, как будто коньки знали свое дело лучше конькобежца: на коньках Хетти он покатил не хуже самой Хетти. Единственная разница — его лезвия не оставляли следов, он словно двигался, не касаясь льда.
Они не взялись за руки — это выглядело бы странно со стороны, но выбравшись из плотной толпы катающихся, заскользили бок о бок, в одном ритме. Был безветренный день, и они мчались, рассекая воздух, все быстрее и быстрее.
Ради свободы движения Хетти подколола юбку выше лодыжек и вынула руки из муфты. Она размахивала руками в ритме бега, муфту на тесемке отнесло назад, и вдруг тесемка оборвалась, меховой шар улетел и попал в гущу хоккеистов, да там и остался, каким-то образом став частью игры. Больше они муфты не видели. Хетти заметила исчезновение муфты, но не обернулась, не сбилась с шага, как будто ей дела не было ни до муфт, ни до нарушений приличия, ни до тетушек. Они покатили дальше.
Каслфорд остался позади, они добрались до шлюза. Ворота замерзли, водослив тоже. Пришлось выбираться на берег, обходить шлюз и снова спускаться на лед. Промчались под мостом, и даже под мостом лед держался крепко. Все переправы замерзли, и паромщики грустно стояли возле вмерзших в лед лодок.
Хетти и Том скользили все дальше и дальше. Теперь среди конькобежцев, которых они встречали, явно преобладали мужчины. Девушек было очень мало, и ни одной без спутников. На берегу показалась одинокая пивная, вывеска на ней гласила: «Не торопись — отсюда до любого места пять миль, не меньше». На скамейке отдыхали конькобежцы — работники с окрестных ферм. Они весело окликнули Хетти, приглашая в свою компанию. Они кричали до тех пор, пока она не ответила, что катается не одна, даже если ее спутника им не видно. Парни сочли это отличной шуткой, не обиделись на отказ, а только рассмеялись, и Хетти рассмеялась в ответ. Том тоже засмеялся, но его смеха не услышал никто, кроме Хетти.
Они катили и катили, яркое солнце уже клонилось к закату, и темная тень справа от Хетти, хорошо заметная на блестящем льду, все удлинялась. Иногда они держались главного русла, иногда бежали прямо по разлившейся и замерзшей воде. Только прибрежные ивы наблюдали за ними да лед свистел под коньками.
Они больше не болтали, даже ни о чем не думали, руки, ноги, все тело ломило от ритмичного, неустанного как маятник движения. Вдруг Хетти закричала:
— Смотри, Том, башня кафедрального собора в Или!
Но башня собора в Или играла с путешествующими по реке злую шутку. Еще долго Том и Хетти катили вперед, а башня все не приближалась. Из-за изгибов реки она каким-то непостижимым образом оказывалась то справа, то слева. Но наконец, башня явно стала ближе, начала исчезать за соседними крышами, а река в очередной раз изогнулась, огибая город.
Они выбрались на берег. Хетти отвязала коньки и осталась в ботинках для катания, других у нее не было, Том перекинул через шею ботинки с коньками и пошел в носках.
Они направились прямо к собору и вошли через главные западные ворота. Зимнего солнца не хватало, чтобы осветить громадное пространство собора. В полумраке шли они по среднему нефу к восьмиугольной осветительной башне над средокрестием. «Своды собора — как маленькое небо, — подумал Том, — мы идем и идем, а если посмотреть наверх, кажется, что почти не сдвинулись с места». Хетти задыхалась от восторга.
— Никогда не думала, что на свете бывает что-нибудь такое огромное и прекрасное!
Мимо прошел церковный сторож.
— Спроси, можно ли подняться на башню, — шепнул Том.
Она обернулась и задала свой вопрос. Сторож ответил, что юная леди может подняться на башню, если через десять минут подойдет к купели в западной части собора. Это будет последнее восхождение на сегодня, цена шесть пенсов.
Они потратили эти десять минут на осмотр собора. На выходе из Придела Богоматери Том задержался перед мемориальной доской некого мистера Робинсона, знатного горожанина, 15 октября 1812 года в возрасте семидесяти двух лет сменившего Время на Вечность. Том подумал, что он и сам собирается повторить его попытку — променять обычное Время, неуклонно движущееся к субботе, на бесконечное Время — Вечность — в саду.
— Сменил Время на Вечность, — произнес Том вслух, но стены собора не отозвались на его слова даже легчайшим эхом. Вокруг царила ужасающая тишина.
