Эдуард Веркин - Друг апрель
Аксён тоже хмыкнул, обнаружил на доске несколько свинцовых деревьев. А в конце тусклыми жуками сидели свинцовые автомобильчики, и тяжелела мрачная свинцовая бабочка. Тюлька занимался домашней металлургией не в корыстных целях, а так, для души, Аксён даже подумал, что Тюльку волновали какие-то художественные электричества, подумал, что надо будет спросить. Но ни самого Тюльки, ни дяди Гиляя не было, Аксён решил, что они, наверное, побежали обедать, но понял, что нет, обедать не отправились — дядя Гиляй разлил бы свинец по формам, не оставил бы кипеть в котле.
Что-то случилось.
Аксён просунулся под елки, и стал медленно пробираться по тропинке к дому, и почти сразу увидел дядю Гиляя. Дядя стоял на корточках и смотрел в театральный бинокль, в щель между еловыми лапами.
— Стоять, — сказал он Аксёну, не оборачиваясь.
Аксён остановился.
— Иди сюда, — поманил рукой дядя.
Аксён подошел, присел рядом. Дядя Гиляй сунул бинокль.
— Что за мент?
Аксён приложил бинокль к глазам. На крыльце дома действительно стоял человек в милицейской форме. Курил.
— Это Савельев, участковый наш, — объяснил Аксён.
— Савел… Что ему нужно?
— Не знаю… Может, Чугун что-нибудь накосячил… А вообще он всегда цепляется…
— Чугун пьяный с утра, что он мог накосячить… Хотя, может, с вечера что-нибудь… Я послал Тюлька за сигаретами, а его все нет и нет, потом гляжу — мент…
— Я же говорю, Савельев иногда заходит, работа у него такая. Он тут рядом живет, в Неходи…
— Ты мне про ментовскую работу не рассказывай, я знаком с нею! Ты иди лучше туда, разузнай. Если что…
— Что что? — спросил Аксён.
— Ну что, то. Если мент вдруг мной заинтересуется, ты знак подашь. Вот так, пальцем…
Дядя Гиляй продемонстрировал большой палец.
— Понял?
Аксён вернул бинокль и направился к дому.
Савельев почти сразу его увидел и помахал рукой. Аксён помахал в ответ.
— Привет, Иван, — Савельев отбросил окурок. — Ты почему в школу не ходишь?
— Денег нет на билеты, — ответил Аксён. — А пешком не могу, я не Ломоносов.
— Да уж где там… Денег, говоришь, нет? — Савельев сощурился. — А я про другое слышал…
Аксён пожал плечами.
— А я слышал, что вы с братьями в Монако неплохо приподнялись. Так?
— Ну, так…
Аксён не любил врать Савельеву. Савельев был все-таки человек, хорошим людям Аксён старался не врать. Ну, только в крайних случаях.
— Завязывали бы с этим. Ну, ты и мелкий, Чугун, конечно, уже все, бесполезно…
— Все?
— Ага.
— А вы откуда знаете?
Савельев достал еще сигарету.
— Я не знаю, я вижу, — он закурил. — Просто вижу. Если человек безнадежен, то это видно. По твоему старшему брату видно. А по тебе пока нет. Так что думай. Вы на Монако неплохо подняли…
— Мы не украли ничего.
— Сегодня не украли… Знаешь, Иван, все бывает когда-то в первый раз. А у многих первый раз бывает и последним. Ты неглупый, я знаю. Так что смотри сам.
— А вы зачем вообще пришли? — Аксён насупился. — Меня спасать?
— Да нет. То есть, спасать не я буду. У нас обход. К вам социальный работник просто. А я сопровождаю, местечко у вас тут… сам знаешь.
Аксён не стал с ним больше разговаривать, плюнул, пнул дверь.
Социальный работник был новым. Новой. В прошлый раз приходила толстая усталая тетка, в этот раз прислали молодую, лет двадцать пять всего и худую. Она неловко сидела на табуретке, губы кусала. Перед ней на полу сидел Тюлька, он демонстрировал социальной работнице мылоход — кусок хозяйственного мыла с приделанным моторчиком, работающим от батареек. В теории мылоход должен был передвигаться практически по любым поверхностям, однако пока передвигался только по полу. Впрочем, вполне удачно — с упорством заводного крокодила ползал по кругу, умудряясь при этом еще и хромать, хотя ног у него не было совсем.
— Здравствуйте, — Аксён вежливо поприветствовал гостью.
Сел на стул сложил руки, некоторое время молчал, затем прогундел:
— Падет небо на землю и станет вода кровью, и воссияет звезда полынь, и спасутся только сорок тысяч праведных. Или сорок пять?
— Не знаю… — растерялась девушка.
— Вы что, не свидетель Йеговы?
— Нет, я соцработник.
— Да что вы говорите! А по виду точь в точь… А у вас сестры родной в свидетелях нет?
Девушка слегка покраснела.
— Я так и знал, — сокрушенно вздохнул Аксён.
— Аксён, ты чего придуриваешься? — Тюлька остановил мылоход.
— Ладно, не буду больше. Значит, вы соцработница?
— Да. Я недавно работаю… Это мой первый обход. А где ваша мама?
— А кто ее знает, — Аксён потянулся. — Наверное, за грибами отправилась.
— Куда? Ведь весна…
— Вру, — Аксён уселся в кресло. — Вру, не за грибами. Она на парашютном заводе. Работает испытательницей. У нее вес подходящий.
Социальная работница хихикнула.
— Значит, ты Иван?
Аксён понял, что шутить с гостьей бесполезно, чувство юмора у нее присутствует.
— Иван. А вы зачем пришли?
— Проверяем состояние… — девушка повертела руками в воздухе. — У вас ведь мама не работает? Ну, если исключить парашютный завод?
Аксён промолчал.
— Мама не работает. На что же вы живете?
— А мы… — начал было Тюлька, но Аксён пихнул его локтем.
— Подсобным хозяйством живем, — ответил Аксён. — Выращиваем черемшу, репу, капусту. Ну, а потом ими и питаемся.
— Понятно… — девушка достала блокнот, но ничего не записывала. — А в школу? Вы в школу ведь не ходите?
— Ему, — Аксён кивнул на Тюльку, — еще рано, а я уже закончил. Восемь классов.
— А девятый?
— На девятый у меня денег нет. То есть на поезд. А пешком не находишься…
— Но можно было в санаторную школу, там у них есть интернат…
— В батор? — поморщился Аксён. — Мне здоровье не позволяет, они все больные там, а у меня иммунитет ослабленный. Короче, нельзя. Любой врач вам подтвердит, у нас тут в Ломах ведь ни одного здорового-то нет, у нас тут цистерна с ртутью опрокинулась. Прямо рядом с нашим домом. У нас в подвале этой ртути на пять сантиметров стояло!
Соцработница с испугом поглядела под ноги.
— Да-да, а мать как раз мимо проходила, когда цистерна опрокидывалась. Она тогда Чугуна ожидала, вот он такой кривой и получился. Черномазый…
Аксён замолчал. На девятый класс у него действительно денег не было. Вообще, денег у него не было и на восьмой, однако, в восьмой он еще ходил. Вернее, бегал. Выходил за два часа и бежал. Иногда по дороге, а иногда по лесу, по тропинкам. Он являлся в город рано и пробирался на вокзал, а оттуда уже шагал в школу, чтобы никто не думал, что он пешком.
Они встречались возле «Дружбы» и добирались до школы вместе. Он нес ее рюкзак…
А на девятый класс сил уже не хватило.
Хотя нет, некоторое время он еще пытался…
Что касается батора… В баторе действительно был интернат, однако, Аксён туда никак не мог, и так жизнь несладкая, а если еще и в батор…
— Хватит врать, Ванька, — в зал заглянул Савельев, — человек новый к вам приехал, а вы на него накинулись. Людмила Сергеевна, вы не обращайте внимания, они все такие. Известное семейство, Аксентьевы. Отец их рыжий пень… Мы еще маленькие с ним были, а от него житья никому не уже… Где он, не знаешь?
— Чернобылем убило, — ответил Аксён.
— Во! — Савельев указал пальцем. — Во она, аксентьевская натура! Они тут с девятнадцатого века баламутят. И все всегда одно и то же… Мать где?
— Не знаю…
— Понятно. Людмила Сергеевна, тут нечего нам делать. Вы же сами видите… Старшие уже привыкли, младший…
Савельев указал на Тюльку, дрессировавшего мылоход.
— С младшим надо что-то решать. Он у них тут погибнет.
— Я не погибну, — буркнул Тюлька.
— Старший уже… — Савельев махнул рукой. — Средний… он и так и сяк.
— Младший вовсе был дурак, — закончил Аксён. — Знаем, читали в школе.
— Я не дурак, — буркнул Тюлька.
— Вы видели, где они спят? — Савельев начал злиться. — Вы были в их комнате?
Людмила Сергеевна кивнула.
— Там же крысы у них как бультерьеры! В стенах щели! Младший с собакой из одной миски…
— Не надо врать! — вмешался Аксён. — Он не ест из одной миски…
— Не знаю как вы, — Савельев стал спокойным. — Не знаю, я не специалист. Я бы подавал на лишение. Даже телевизор не работает!
— Он только со вчерашнего вечера не работает! — встрял Тюлька. — Аксён на него чай пролил!
— Чай пролил… — усмехнулся Савельев. — Чай… Я ему сколько раз говорил… Подавайте на лишение, ничем хорошим это не кончится!
— Но… — попыталась возразить Людмила Сергеевна.
Дверь злобно распахнулась, ударила в вешалку. В зал ворвалась мать.
— Я тебя пень лохматый сама всего лишу! — рявкнула она. — Я тебе сколько раз говорила, чтобы ты не приходил?!
