Юрий Коваль - Самая легкая лодка в мире (сборник)
Орлов вытаскивал бревна на улицу, а милиционер-художник светил фонариком. Надо сказать, что в эти минуты он как-то стушевался и не смог сразу сообразить, как ему поступать в данной ситуации: как милиционеру или как художнику, поэтому и выступил в роли осветителя.
Когда мы вытащили пять бревен, милиционер-художник несколько раз помигал фонариком и неожиданно сказал:
– Хватит.
– Почему? Мало на лодку.
– На самую легкую в мире хватит.
В подвале лежало не меньше двадцати бревен, и мы с Орловым, не сговариваясь, собрались утащить все. Но милиционер Шура принял решение и мигал беспрестанно фонариком, подчеркивая свою твердость.
Под миганье мы уговорили Шуру дать нам еще одно, шестое бревно, по которому я и вылез наверх.
При свете уличного фонаря я рассмотрел наконец бамбук. Орлов воткнул бревна в сугроб. Толщиной с водосточную трубу, оранжевые и коричневые, блестели они, будто покрытые лаком.
– Увязывайте и пакуйте, – сказал Шура-милиционер, – а в субботу приходите граммофон слушать.
Толкаясь локтями, мы жали Шурину руку, обещали принести пластинки к его граммофону. Орлов даже обнял милиционера и сказал:
– Становись-ка ты, Шура, художником.
Мне захотелось поспорить с Орловым. Я обнял Шуру с другой стороны:
– Не слушай его, будь милиционером.
– Я и сам не знаю, как тут быть, – признавался милиционер-художник, притопывая валенками. – Душа разрывается. И то и другое – дело нужное.
– Надо избрать что-то одно, – сказал Орлов. – И дуть в эту дудку. А то душа разорвется.
– У меня душа крепкая, – объяснял Шура. – Ее так просто не разорвать.
– Дуй в две дудки, – уговаривал его я. – Это душу укрепляет.
Так обнимались мы под метелью, и, когда обнялись окончательно и Шура скрылся за углом, Орлов вытащил из-за пазухи овальную жестянку.
Красная краска на ней местами облупилась, проржавела, но хорошо видна была парусная лодка и надпись белым по красному:
ЧАЙ
Т-во Чайная торговля
В. ВЫСОЦКИЙ и Ко
Москва
Глава IV
Ночное плавание
Перед нами была старинная вывеска. Но как попала она в подвал? И как попал сюда бамбук?
– Ты знаешь, чего я думаю, – сказал Орлов, – я думаю, что в этих бревнах раньше перевозили чай. Насыпали внутрь сухого чаю и перевозили вот на таких лодках, которые называли «чайный клипер».
Более нелепого предположения предположить было невозможно. Художник Орлов пытался одним махом объединить чай, бамбук и лодку на вывеске прямой линией. Он пошел кратчайшим путем к истине и промахнулся.
Орлов просто-напросто устал. Его оглушила потеря граммофона. Ведь он мог запросто уносить сейчас под мышкой граммофон, а вместо этого возился с моим бамбуком.
Была уже глубокая ночь. Снег валил со всех сторон.
Мы замерзли и долго связывали бамбук веревкой, связали, взвалили на плечи. Связка получилась громоздкой, руки соскальзывали с гладких лакированных бревен.
Переулками мы вышли на Сретенку. Снежные волны выкатывались вслед за нами из темных подворотен, схлестываясь под фонарями, и улетали кверху – громыхать на крышах, выть на чердаках.
– Воет, как граммофон, – недовольно ворчал Орлов, который шел впереди.
– Право руля! – кричал ему я.
Метель то подталкивала нас в спину, то налетала сбоку и разворачивала поперек улицы. Мы неловко маневрировали, напоминая баржу. Это было первое плавание самой легкой лодки в мире.
– Левая, загребай! Правая, тарань! – покрикивал я и вдруг услышал сзади:
– Стоп-машина!
В первую минуту я подумал, что это нас догнал зачем-то милиционер-художник. Но ошибся. Нас догонял не художник, но – милиционер.
– Суши весла! – крикнул я, и мы повалили связку на снег.
Милиционер-нехудожник оглядывал и нас и бамбук с крайним подозрением. Из-под его погон сыпалась снежная труха. В свете уличного фонаря кокарда на его шапке, до блеска начищенная метелью, сверкала как утренняя звезда. Милиционер молчал.
Орлов постучал ботинком по бамбуку, потопал ногами, попрыгал.
– Метель-то какая, а? – сказал он милиционеру.
Милиционер не захотел вступать в пустой разговор. Не выпуская нас из поля зрения, обошел он бамбуковую связку, посветил фонариком в черные жерла бревен.
– Попрошу документы.
– Документов нет.
– Попрошу накладные на стройматериалы.
– Ничего такого у нас нет.
– А где вы это… гм… взяли?
– Это бамбук, – чистосердечно ответил Орлов. – Нам его милиционер-художник подарил.
На мой взгляд, ничего глупее этой фразы придумать было невозможно.
Фраза озадачила милиционера, несколько секунд переваривал он ее и сказал неожиданно:
– Это Шурка, что ли?
– Шура. Который на Сретенке стоит.
– Да откуда же у Шурки бамбук? Где ваши накладные?
– Накладные остались у Александра, – вставил я. – Необходимы дополнительные печати.
– Какие еще печати? Откуда бамбук?
– Он лежал в Сухаревском переулке, – принялся объяснять Орлов. – У милиционера-художника в подвале. Мы там и вывеску нашли.
Он достал из-за пазухи вывеску «Высоцкий и Ко», которая делу особо не помогла.
– Пройдемте до отделения, – сказал милиционер.
– Да что вы! Пойдемте лучше ко мне в мастерскую, – приглашал Орлов. – Заварим чаю, разберемся.
– Уж если разбираться, так в отделении.
– У нас чай со слоном. А можем чаю-медведя сделать. Согреетесь.
– Уж поверьте нам, – уговаривал я. – Не крали мы этот бамбук. Пойдемте, посмотрите, где мы живем, и если надо, арестуйте.
Некоторое время уламывали мы милиционера, и наконец он согласился, помог взвалить бамбук на плечи. Мы снова двинулись вперед, а милиционер-нехудожник важно шагал сбоку. Его присутствие сделало наше плавание более торжественным и величавым. Мне было приятно, что в первом плавании самой легкой лодки в мире участвуют сопровождающие корабли.
– Вы знаете, – сказал я милиционеру, – вы участвуете в первом плавании самой легкой лодки в мире.
– Как это так?
– Из этого бамбука мы построим самую легкую лодку планеты.
– На легкой-то далеко ли уплывешь? Да и зачем она вам? Рекорды, что ль, бить?
– Да надо бы их побить, – веселился я. – Чего глядеть-то на них?
– Делайте плоскодонку. У нас в Мещере все на плоскодонках плавают. Из осины долбят.
Пока мы шли к мастерской, милиционер-нехудожник вспоминал, как делают лодки у них в Мещере, как выбирают осину, как долбят, как парят, как разводят ее.
Когда мы пришли в мастерскую, заварили чай и уселись за стол, милиционер сказал:
– Накладные – бог с ними. Но где же все-таки хоть какие-то документы?
Никаких документов Орлов найти не сумел. Нашел квитанцию за уплату электроэнергии, показал милиционеру, фамилия которого оказалась Оськин.
– Хорошо, что вы платите за энергию, – говорил Оськин. – И чай хорош, и вправду коричневый, как медведь. Но все-таки другой раз ночью бамбук не таскайте. Увижу – заберу.
Оськин-милиционер немного отогрелся, снял форменную шапку, расстегнул шинель.
– Я бы вас сразу в отделение повел, – признавался он. – Да там места мало – бамбук некуда девать. Поэтому я с вами и пошел, но, если б вы, ребята, вздумали бежать, пришлось бы мне кое-что применить.
Раз пять заваривали мы чаю-крепача. За окнами выла метель, а мы сидели красные, распаренные, ели столовыми ложками варенье из банки.
– Хорошо, что вы не побежали, – продолжал Оськин. – Это молодцы. Тут один недавно вздумал убегать…
Мы сидели на кухне под абажуром, сделанным из разноцветных стекляшек-палочек. Напротив Оськина на столе висели пять старых медных чайников, связанных вместе. Здесь же стояла скульптурная группа «Люди в шляпах», над которой Орлов работал последние четыре года.
– Что это они все в шляпах? – спросил Оськин. – Сделал бы хоть одного в кепке.
– Такие люди кепок не носят, – возражал Орлов. – Это люди серьезные. Вот вы, например, какой носите головной убор, когда снимаете форму?
Оськин хмыкнул, зацепил из банки варенья.
– Тюбетейку, – сказал он.
Шесть бамбуковых бревен лежали на полу. В кухне они не уместились, и концы их вылезали в коридор. Снег, облепивший бревна, растаял – на золотистых боках сверкали янтарные капли.
– Одного не пойму, – говорил Оськин. – Как бамбук попал в подвал?
– Чай и бамбук – одного поля ягоды, – отвечал Орлов, помахивая вывеской «Высоцкий и Ко». – Поверьте мне, где чай, там и бамбук.
– Видимо, в этом подвале были чайные склады купца Высоцкого, – рассуждал я. – Вместе с чаем он привез и бамбук. Хотел, наверно, построить бамбуковый домик, чтоб чай в нем пить.
– Бамбук применялся для упаковки, – спорил со мной Орлов. – Этими бревнами обшивали тюки с чаем. Они работали как спасательный пояс, чтоб чай не утонул, если корабль перевернется.
Так болтали мы о чае и бамбуке, и чай заваривался в чайнике, бамбук лежал на полу, и мне ясно было, что он занимает в мастерской слишком много места.
