Любовь Воронкова - Девочка из города (сборник)
Аниске не хотелось идти в деревню. Она встала у пруда и прислонилась к ветле. Что-то случилось с ее сердцем, что-то как будто сломалось в нем. Светлана уехала – вот еще следы колес видны на дороге… За что было Аниске так любить ее? Но так уж устроен человек – любит и сам не знает за что. И даже когда поймет, что напрасно, то и тогда все еще любит, хотя и не ждет ничего.
Аниска стояла в пустом поле, у темного неподвижного пруда, и ей казалось, что она сейчас совсем одна на всей земле…
Что-то зашумело в небе, легким шелестом зашумело над головой.
Аниска посмотрела вверх – над нею летела стая диких гусей. Они летели вереницей и тихонько покрикивали. Если бы Аниска могла обернуться сейчас же птицей! Как бы весело, как бы радостно было лететь вместе с ними в этой дружной большой стае, вместе со всеми радоваться утреннему солнцу! Аниска была бы такая же, как все, – хорошая, добрая, веселая! И никто бы не называл ее Косулей!
И вдруг тоска, словно костер, охватила Аниску. Она выбежала на открытое поле, подняла руки к улетающей стае и закричала:
– Гуси-лебеди! Бросьте мне по перышку! Бросьте, бросьте мне по перышку!
Но гуси-лебеди, все так же медленно взмахивая крыльями, улетали все дальше и дальше… Все глуше и глуше становился в небе негромкий птичий разговор… Вот уж и пролетели над полем. А вот и совсем растаяли в холодной небесной синеве…
Тихо стало кругом. Только жесткая осока шуршала под ветром да сизая верба роняла узкие листья в неподвижную темную воду.
Аниска, понурив голову, брела по стерне.
Чей-то тонкий голос доносился к ней с дальнего края поля, кто-то кричал, звал, аукал… Кто кричит? Кого зовут? Аниска не прислушивалась – ее звать никто не станет.
– Анис-ка-а! Ау-у!
Аниска остановилась. По полю мелькало пестрое платье – это Катя бежит, это ее пестрое платье и пушистая, как одуванчик, голова…
– Куда она, – прошептала Аниска, – зачем?
Катя бежала к ней.
– Ну, чего ты! – накинулась на нее Катя, еле переводя дух. – Кричу, кричу! Глухая ты, что ли?
Аниска молча глядела на нее широкими затуманенными глазами.
Катя молча глядела на Аниску спокойными, ожидающими глазами. Солнце просвечивало сквозь ее белесые волосы, торчавшие над голубой ленточкой, и голова ее была похожа на пушистый одуванчик.
– Пойдем. Чего одна тут ходишь? Тебя ищут, а ты ходишь тут!
– Кто ищет?
– Анна Дмитриевна пришла. Велела всем завтра в школу. Будет беседу с нами проводить.
– Со мной-то беседу проводить не будет. Чего ей со мной-то?
– А вот и будет. Сама сказала. Всех пионеров соберем, говорит, и всех, кто еще не пионер. Принимать будем скоро, на Октябрьскую, говорит. Вот.
Аниска незаметно вздохнула:
– Меня-то принимать не будут…
Катя рассердилась:
– Не знаешь ничего. Бегаешь тут и не знаешь ничего. Танюшка только начала было: «А наша Аниска драчунья – как же ее принимать?» А Анна Дмитриевна: «Надо же разобраться – почему драчунья? А может, она дерется потому, что беззащитного защищает?» Так и сказала. Вот.
Аниска внимательно посмотрела на Катю. Правду говорит? Придумывает?
Но Катя не стала больше разговаривать. Она подала Аниске руку и повела за собой. И рука у Кати была крепкая и теплая, какою всегда бывает рука друга.
