Лия Симонова - Круг
— Но рот нам никто не заткнет! — быстро выкрикнула по-русски Клубничкина.
Все снова истерически захохотали.
Не успела завуч покинуть класс, вслед за нею вышел и Лев Ефимович. Он не мог позволить себе оставаться со столь распустившимися учениками. И не желал обсуждать с ними их поведение. Свой протест он выражал молчаливым действием. Ребята остались в классе одни.
— Кися, — громко позвал Прибаукин, — признавайся честно, Цица ты наша ненаглядная, ты заложила?
Вздернутый носик Киссицкой задвигался от возмущения:
— Как ты смеешь?! Ты… ты…
— Не ссорьтесь. — Холодова, не медля, бросилась гасить небезопасный для всех скандал. — Не время ссориться. Надо сегодня же пойти к Столбовым, все объяснить и извиниться.
— Так их же вечером не бывает дома, — попробовал сопротивляться Венька.
— Значит, завтра утром. Встречаемся у их дома в восемь. И чтоб Алешка был тоже, как штык! — приказала Холодова и посмотрела сначала на Вениамина, а потом на всех остальных невозмутимо холодно. — Понятно?
— Что ты выступаешь? — подключилась к обсуждению вопроса Клубничкина. — Тебе что, больше всех надо?
— Да, мне надо! — отрезала Холодова. — Мне надо. Если вы не придете, я расскажу там обо всем сама. — Она привычно быстро схватила свой портфель и вылетела за дверь.
— А она ведь, дружбаны, пойдет и одна! Так что собираемся все в восемь! — объявил Прибаукин.
— Кися! — вернулась к тому, что беспокоило всех, Клубничкина. — А все-таки: Виктория у тебя о чем-нибудь спрашивала?
— И у тебя спрашивала, и у всех. — Киссицкая заметно волновалась.
— И ты ей намекнула? Ну, скажи честно родному коллективу, а?
— Отстаньте вы от меня! — уже со слезами выкрикнула Киссицкая. — Ни о чем я не рассказывала. — Она тоже схватила портфель и побежала прочь от своих товарищей…
Они давно учились вместе и неплохо знали друг друга. Киссицкая говорила правду, она не рассказала Виктории Петровне о том, что произошло у Столбовых. Но в то же время, эта правда была неполной, половинчатой. Когда Виктория Петровна пытала ее вопросами, Киссицкая молчала. Но в конце разговора не преминула, по своему обыкновению, сгладить впечатление, попыталась утешить завуча:
— Не волнуйтесь так, Виктория Петровна, ничего особенного не случилось. Через день-другой все само собой образуется. Вы же знаете Прибаукина и Клубничкину, без фантазий они не могут.
В тот день, когда случился скандал на французском, произошло еще одно печальное событие. Порывшись в портфеле, Вениамин Прибаукин не обнаружил там своего дневника. Не того дневника, в котором Виктория Петровна изощрялась в угрожающих посланиях родителям, а личного дневника, в котором почти ежедневно делал записи сам Вениамин.
Часть третья. Расплата
1
Спрятавшись под лестницей, ведущей на чердак, в стороне от всех пыталась справиться с собою Оля Холодова. Анатолий Алексеевич объявил, что педсовет отказался утвердить характеристику, выданную Холодовой комитетом комсомола для поездки с ансамблем в Бельгию.
В чем, собственно, она провинилась? Учится на пятерки. Политинформацию проводит. Что еще? Дерзит? Бунтует? Так она защищается!.. Разве не понятно?
Дурацкая история со столбовскими вещами? Так она же и повела всех объясняться к Столбовым!
Никто и никогда не видел Холодову плачущей. Бывало, что в момент сильного волнения шея ее покрывалась красными пятнами, но разве заметишь это за высоким воротничком школьной формы? Выражение невозмутимости и холодности почти никогда не оставляло ее лица, сразу убеждая, что все возможные страсти и желания подчиняются в этом человеке воле и рассудку. И теперь она старалась заглушить рыдания…
От людей Холодова быстро уставала. Даже самые близкие мешали ей сосредоточиться на своем, для нее важном. Природой ей даровано было редкое умение оберегать и защищать свое «я», и она искренне недоумевала, когда ее упрекали в эгоизме и равнодушии.
Оля Холодова упорно старалась забыть свое детство. Тогда она была другой. Воспоминания мешали ей осознать себя сегодняшнюю. Когда-то и ей, как Нике Мухиной и Киссицкой, хотелось во всем участвовать. С удовольствием соглашалась она быть звеньевой, членом совета отряда, а как-то ее выбрали и председателем. Она произносила речи, требовала от ребят, чтобы хорошо учились, хватала за руки всех, кто сбегал с пионерских сборов, проводила линейки, смотры строя и песни, тимуровские рейды, походы за макулатурой и металлоломом…
Больше всего ей нравился кукольный театр, который организовал Славик Кустов. Тот, прежний Славик, не хмурый, сутуловатый подросток, а радостный и добродушный мальчик. И еще походы по дорогам боевой славы, в которые их водил географ, прошедший с боями всю войну до Победы. Когда они приезжали на места сражений, он так рассказывал о них, что Оля чувствовала себя участницей давних событий, будто сама переживала их. Вместе с учителем географии они создали в школе музей боевой славы. Это было настоящее, не придуманное дело.
Потом что-то произошло с ней. Наверное, не сразу, а скапливалось постепенно, прежде, чем пришла уверенность, что фальши и показухи она для себя не хочет.
Кукольный театр начинался с того, что Славик принес из дома кукол. Их ему дарили, или он сам шил их вместе с мамой и младшим братом. Всех желающих Славка научил кукол оживлять. Разыгрывали русские народные сказки или сами сочиняли смешные коротенькие пьески, добродушно высмеивая школьные проказы. Постепенно куклы научились не только двигаться и говорить, но петь и танцевать. Олино умение подыгрывать куклам на балалайке обеспечило ей свое особое место в небольшой, состоящей из мальчишек труппе.
Спектакли показывали в школе, в соседнем детском саду и по очереди во всех дворах домов, где они жили. Старшая пионервожатая вечно носилась по школе, как ошпаренная, и не принимала в их театральных делах никакого участия. Они сами по себе со своими спектаклями, она со своими непонятно какими нагрузками. Ну и пусть бы. Да только однажды, когда в школу приехали из райкома комсомола и всю дружину собрали на пионерскую линейку, пионервожатая «отчитывалась» перед гостями и их кукольным театром. Куклы перестали казаться Оле живыми, превратились в игрушки, с которыми пора проститься.
После занятий все пионеры из их школы бегали по соседним домам, унижались, просили: «Тетенька, не найдется ли у вас лишней макулатуры?», «Дяденька, макулатура у вас не завалялась?». Иногда их щедро одаривали, иногда перед носом захлопывали дверь. Случалось, вежливо объясняли, что за макулатуру получили уже «Королеву Марго».
Оля так неловко чувствовала себя во время этих выпрашиваний и так уставала, таская тяжелые пачки грязной и пыльной бумаги, что вечером долго не могла прийти в себя и плохо спала ночью. Каждый день старшая вожатая обещала, что машина заберет их внушительный вклад в «Миллион — Родине!» — для новых книг, учебников и тетрадей. Но обещанная машина не приезжала, и макулатура сгнила под дождем и снегом. А в душе, словно ржавым колесом проехались по живому, остался след, который и сейчас еще не порос травою.
Несколько лет участвовала Оля в шумных тимуровских рейдах по домам ветеранов под лозунгом: «Приносить радость людям!» «Вам не нужна помощь?» — настырно спрашивали они, врываясь в благоустроенные квартиры. «Спасибо, миленькие, — отвечали им старики и старушки, порою умиляясь до слез. — Слава богу, у нас дети, внуки, все хорошо». Иногда одинокие люди просили о чем-то: сходить в магазин, в аптеку, но доставляло ли это им радость? Большей частью ребята не успевали даже запомнить имена этих людей, так как выданные им пионервожатой адреса постоянно менялись. Когда же в Олином подъезде парализовало одинокую женщину, никто не знал об этом целую неделю! С тех пор Оля возненавидела «добрые дела» под лозунгами и по разнарядке.
Потом их бывшая директриса, эта «госпожа министерша», прогнала из школы пионервожатую. Говорили, за то, что она позволила себе возражать на педсовете. Хоть и не больно много значила старшая вожатая в их жизни, но все же… Отрядного вожатого у них и вовсе не было. Его заменяла их любимая учительница по математике, их классная, но и ее вскоре прогнали.
Жизнь пошла совсем скучная. Девчонки стали собираться возле церкви, по соседству со школой, чтобы послушать колокола и посплетничать. Однажды они заметили странных по виду людей, которые прятали что-то в церковной стене.
Времени у девчонок оказалось предостаточно, энергию девать некуда, и они изо дня в день после уроков и даже на переменах исследовали каждый сантиметр церковной стены, обнаружив в конце концов тайник. В тайнике незнакомцы оставляли записочки, содержание которых девчонки не понимали, а спросить разъяснений дома или в школе не решались. Кому они были нужны с их записочками?
