Лев Никольский - «Ракета» выходит на орбиту
Впрочем, ни за кем другим мне наблюдать уже не пришлось. И вот почему. Конечно, доклад мой был приготовлен заранее и переписан в специальную тетрадку. Дома я несколько раз сам перечитал его, даже дал Свете, чтобы она окончательно расставила запятые, — они её изумительно слушаются. Увидев в моих руках тетрадку с докладом, Прохор Степанович взял её.
— То, что у тебя написано, мы и сами прочтём. А ты расскажи своими словами, что знаешь и думаешь. Запнёшься, товарищи помогут. Здесь подсказывать разрешается.
Так меня обезоружили. По памяти я всё-таки продекламировал первые строчки: «Радиогазета «Ракета» была организована три месяца назад. За это время в школьном эфире прозвучало шестьдесят два выпуска. Из них…» — тут я забыл, что «из них», и остановился. Начал декламировать снова и снова запнулся.
— Давай по дням недели! — подсказала Анюта.
Я посмотрел на Прохора Степановича. Он утвердительно кивнул головой.
— Понедельник можно пропустить, — посоветовал Валерик.
— Нет, нельзя! — вдруг возразил Саша Кореньков. — В понедельник мы с Фёдором Яковлевичем профилактику проводим. Пропустим понедельник, во вторник передачи не будет.
— А летучка? — подсказала Анюта.
— Да, правда. В понедельник мы, главным образом, спорим. А техники делают своё дело, — подхватил я.
— Значит, монополии капитанов конец? — спросил Прохор Степанович.
— Подготовлено шесть техников, на каждый день недели. Скоро объявим дополнительный набор, — отрапортовал Саша.
— Дайте же и докладчику сказать. А то я не знаю, что заносить в протокол, — заметил Григорий Павлович. — Что во вторник?
— Вторник? — Я уже понял, как выйти из положения. — Наш спортивный комментатор.
— Знаем, знаем, Наташа-Синявский, так, кажется?
— Не отказываюсь, — весело отозвалась Наташа и рассказала о спортивных передачах.
Среда досталась Валерику, который заменяет Свету.
За четверг я краснел. Обещали давать по две передачи малышам, они занимаются в две смены, а редко когда получается что-нибудь интересное. Зато в пятницу материал из библиотеки и клуба встреч; мы всегда уверены — Григорий Павлович поможет.
Последний день недели — суббота. Именно субботние наши передачи больше всего и обсуждали на партийном бюро. Тут вспомнили и нашего неряху, и брючки, и нищего у доски.
— Система, — говорил Кузьма Васильевич. — Система — вот что хорошо и заслуживает поощрения. У них свой твёрдый календарь со своими особенностями. Этот календарь вошёл в ритм школьной жизни.
Фёдор Яковлевич показал чертежи, разработанные с помощью Лёни Фогеля Сашей Кореньковым и Костей Маревым. Ни мало ни много — переоборудовать радиорубку в студию звукозаписи.
— В каких отношениях редакция «Ракеты» и редакция «Вымпела»? — спросила Анюта, хотя она отлично знала все наши отношения.
— Они не понимают критики, — последовала реплика Антонова.
— А ты сам как относишься к критике? — вспылил я.
— Мне не нравится эта перепалка, — впервые строго сказал Прохор Степанович. — У меня, в свою очередь, ряд вопросов. Почему во вторник «Ракета» не даёт обзора нового номера стенной газеты? Газета вывешивается сначала на втором этаже, туда с других этажей на переменах дежурные не пускают. Дайте же возможность всем ребятам сразу узнать, что интересного в свежем номере стенгазеты. Почему в стенгазете не помещать лучших материалов, переданных по радио. Пусть тот, кто не услышал, прочтёт.
Прохор Степанович выступал последним. Так уж полагается, на то он и секретарь партбюро.
— Самое важное — «Ракета» вошла в жизнь школы. Она помогает воспитывать у ребят добрые чувства, зовёт на большие дела. Вы делаете общешкольное дело, то есть дело общественное. Но делать-то его нужно ещё интереснее, живее, изобретательнее. И дружно, вместе со стенной газетой, которая, кстати, вырастила тебя, Слава.
— Я не боюсь говорить с вами на серьёзные темы, — продолжал Прохор Степанович. — Вы пришли на заседание партийного бюро. Ваша «Ракета» выходит на орбиту. Пожелаем ей верного пути и долговечности. А для долговечности надо уже сейчас подумать о смене. Кто может быть редактором после Славы Рябинкина? Как думают члены бюро и приглашённые? Как ты сам думаешь, Слава? Как думает комсомольский секретарь?
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЁРТАЯ
ОБСУЖДЕНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Рассказывает Слава
Пока я раздумывал, Дима Андреев, как всегда, неторопливо и веско изрёк:
— Теперь Валерик годится редактором.
Тут и произошло неожиданное. Дагмара подскочила и зашипела:
— Что еще предложит комсомольский секретарь? Валерик не будет редактором. Это невозможно.
— Почему? — возмутилась Анюта.
— Почему невозможно? — загремел Фёдор Яковлевич.
И все ребята зашелестели:
— Почему? Почему!?
— Послушаем ваши соображения, — заинтересовался Прохор Степанович.
Но прежде чем Дагмара успела что-нибудь сказать, вскочил Валерик и стал объясняться:
— Я действительно не могу быть редактором. Я раньше очень хотел и думал, что достаточно клея и ножниц. Но теперь-то вижу, что главное не в этом, а какой человек редактор. Это очень трудно. Ещё не дорос, — вздохнул Валерик и сел, добавив грустно: — Опять не дорос…
— Трудно тебе или не трудно, — перебила Дагмара, — это никого не касается. Должен работать, куда поставят. Доверили тебе возглавить санитарный актив, а ты не оправдал доверия. И я принуждена была сказать, чтобы ты не смел появляться после того, как несколько раз прогулял заседания совета дружины. Не оправдал доверия, понимаешь?
— Значит, Валерика Серёгина ребята выбрали в совет дружины, а вы, Дагмара Дмитриевна, его единолично выгнали? — переспросил Прохор Степанович. — Как же пионерская демократия?
— Но ведь это же дети! — возмутилась, в свою очередь, Дагмара.
— Значит, их не нужно уважать? — вступился Фёдор Яковлевич.
— Опять, — вздохнул Григорий Павлович. — Высказывайтесь же по порядку. Я просто не могу вести протокол.
Прохор Степанович постучал по столу карандашом.
— Ну, а как вы, Анна Васильевна, смотрите на всё это? — спросил он, обращаясь к Анюте.
— Может быть, я и не права, — отвечала Анюта. — Но я рассуждала так. «Ракета» не менее важное дело, чем конкурс классных санитаров, сбор макулатуры. И если Валерик добровольно взялся за него, пускай покажет, на что способен. Девочка, которая теперь отвечает за санитарное состояние классов, за цветы и всякое такое, справляется лучше Валерика.
— Ясно, — сказал Прохор Степанович, поглядывая на часы.
— Мне так и не дали высказаться, — взорвалась Дагмара. — Я совершенно не согласна с нашей старшей вожатой. Валерик не может быть редактором. Вы, наконец, вынуждаете меня представить документы, говорящие о моральном облике этого слишком резвого мальчика.
Она вытащила из сумочки какую-то записочку, потом заметку, написанную от руки, которую мы с Володей Антоновым сразу узнали, и листок, вырванный из блокнота.
— О каком, позвольте, облике? — переспросил Кузьма Васильевич.
— О моральном, или, если хотите, об аморальном, — отвечала Дагмара.
— Это, пожалуй, другой вопрос, — возразил Прохор Степанович. — Нужно ли его сейчас обсуждать, пусть решают члены партбюро. Что же касается «Ракеты», то мы выяснили всё необходимое. Благодарю всех, принявших участие в обсуждении: докладчика, его товарищей, конечно, и тебя, Валерик. Все приглашённые свободны. На несколько минут попрошу задержаться вожатых и комсомольского секретаря.
Мы вышли. Я остался ждать Диму. Мне было не по себе. А на Валерика просто жалко смотреть. Он подошёл ко мне и сказал:
— Слава, Дагмара там размахалась запиской, которую Света мне писала ещё месяца три назад. И откуда она эту записку выкопала? Но ведь ты знаешь, как по-хорошему мы дружим со Светой.
— Ничего, Валерик, всё образуется, — сказал я. — Не болтай лишнего. Иди, а то дома беспокоятся.
Ждал я Диму, пожалуй, не меньше часа. Или время так долго тянулось…
Когда он наконец вышел, то был взъерошен и сердит. Мы молча спускались по лестницам. Только на улице Диму наконец прорвало.
— Анюта сказала ей, что она просто сплетница, ничего не понимающая в детской душе — это её глубокое внутреннее убеждение, — и напомнила, что писал Добролюбов.
— Добролюбов?
— Прохор Степанович даже попросил повторить эту цитату. Я не помню точно, но примерно так: «Всякий, кто поступает против внутреннего своего убеждения, есть жалкая дрянь и тряпка и только позорит своё существование».
Он сжал мне руку и, уже улыбаясь, добавил:
— Эффект был потрясающий, хотя Анюта только цитировала классика. «Дрянь и тряпка!» И ещё добавила, что ей противно работать со своей бывшей подругой.
