Михаил Коршунов - День веснушек
— Приходи в хлеборезку. Моя машина как зверь работает.
Коля кивнул — ладно, придёт.
Леванёнок спросил:
— А что за шум был? Кто-то куда-то упал, что ли?
— Это я упал. В скорлупу.
Леванёнок не стал смеяться. Он только снял Кусочки скорлупы, которые на Первыше ещё остались.
* * *
Это придумал Саша-Аркаша. Людмиле Фёдоровне его план понравился.
И вот Саша-Аркаша приглашает няньку к столу. Пускай нянька позавтракает с ребятами. Нянька вначале отказывалась: стеснялась. Но потом села.
Саша-Аркаша вместе с ребятами, которые выделены были обслуживать «зал» (это кондитер дядя Саша так говорил — «зал», хотя столовая была открытая), принесли няньке вилку и ложку. Подкатили на тележке хлеб.
На другой тележке подкатили тарелку с кашей и редиской. Вазочку с маслом и тарелку с оладьями и сметаной.
Все обслуживают няньку, стараются. Пускай поглядит, как ребята всё сами умеют делать, (lie Потом прикатили тележку с чашками и чайником. Налили няньке горячего чаю.
А под конец вышли из кухни Коля и Мада. Принесли ватрушку.
Нянька обняла их. И видно было, что она взволнована. По-настоящему. Очень! Говорить не может от волнения.
Тогда Коля сказал:
— Джеид джидан.
Нянька признала свою ошибку в отношении лагеря. Коля тоже умеет признавать свои ошибки.
Критика.
13Фестиваль лагерной песни. Конкурс. Сколько готовились, волновались…
Первый отряд единогласно решил, что солист-
кой будет Нина, хотя песню для праздника ещё не выбрали. У Нины — голос. Просто настоящий голос, которым поют настоящие певицы. Она пела этим голосом в интернациональном клубе на сцене.
«Как меняются люди…» — подумал Коля. Тамара Григорьевна в Измайлове была совсем другая, мама — здесь, в лагере, когда они катались на водяном велосипеде, а Нина — в интернациональном клубе на сцене.
Интересно, когда это происходит с ним? Когда он улучшается? В какие минуты своей жизни?
Первый отряд наконец выбрал для фестиваля песню, бодрую и весёлую, о здоровье. Вадим предложил: чтобы песня получилась совсем бодрой и весёлой, звонить в колокол. Достать для этого рельс.
— Можно, — согласился Саша-Аркаша. — Достанем рельс.
— Или кастрюлю из кухни, — сказал Митя. — Тоже колокол.
— Можно и кастрюлю, — согласился Саша-Ар-каша.
Достали рельс и начали отдельно его репетировать, без хора и солистки. Били по рельсу камнем и слушали. Баянист сказал, что ему надо настроиться под рельс баяном. Получался какой-то «симинор». А надо было не «симинор».
Попробовали большую кастрюлю из-под редиски. Митя и Гриша сбегали, принесли. По кастрюле били барабанной палочкой. Потом — эстафетной.
Всё равно минор.
Хотели ударить камнем, но Саша-Аркаша запретил. Митя и Гриша сбегали, принесли кастрюлю поменьше, из-под соуса. Ударили по ней. И вдруг получилось то, что надо, — весело и никакого минора.
От этой беготни и звона переполошился лагерь. Пришла Людмила Фёдоровна узнать, в чём дело. Ей объяснили. Она тоже не возражала против колокола в песне о здоровье и осталась на репетиции.
Настроили баян под колокол и начали репетировать уже с хором и солисткой. И тут на тебе! Несчастье: Нина охрипла. Потеряла голос…
Хрипит и хрипит, вроде Первыша, когда он чай с солью пил.
Кто-то схватился за голову и крикнул:
— Скандал!
И ещё кто-то крикнул:
— Трагедия! Пропало здоровье!
Но Саша-Аркаша поднял руку:
— Отставить панику!
И даже в колокол ударил.
Нине сказал:
— На репетиции будет петь кто-нибудь другой. А ты должна молчать эти дни, экономить голос.
Саша-Аркаша умел обращаться с певцами, совсем как Антонина Макаровна в школе. Она тоже всегда говорила, чтобы 1-й «А» отставлял панику (это когда выступали на празднике «Красная звёздочка»), потому что петь надо на хорошей нервной почве, Коля хотел сейчас сказать про хорошую нервную почву, но тут Нина хриплым голосом проговорила:
— Не могу я молчать. Я в Турграде всё время кричу, командую.
— Дмитрий Михайлович другого кого-нибудь назначит. Временно.
— Конечно, — сказала Людмила Фёдоровна.
— Это называется «врио», — сказал Митя.
— Да, — кивнула Людмила Фёдоровна. — Временно исполняющий обязанности.
Коля подумал, что в Турграде Нина не очень-то кричит, командует. Но, очевидно, ей хотелось, чтобы про неё так думали, что она кричит и командует. Может быть, ей даже казалось, что именно в эти минуты жизни она улучшается.
Но это не так. И Коля может подтвердить.
— Леванёнка в Турград, — предложил Вадим.
— Не возражаю, — согласилась Людмила Фёдоровна. — Он возмужал, окреп.
Коля очень обрадовался, что Леванёнка могут назначить в Турград. Всё как с Ревякиным: вначале кусался, а потом висел в газете чемпионом.
И Леванёнок теперь будет заместителем Дмитрия Михайловича. Пускай даже таким странным, как «врио».
Коля спросил у Людмилы Фёдоровны:
— А в газете про это сообщат?
— Сообщат.
— С портретом?
— Да. С портретом.
У Леванёнка недавно был день рождения, и Саша-Аркаша прибил над его кроватью расписание — сон, еда, сон, еда. А перед строем отряда Лева-нёнку надели медаль: плитку шоколада на ленте. И даже сфотографировали. Пусть эту фотографию и поместят в следующей стенгазете. Всё равно что Ревякин с «Олимпийской Снежинкой».
Теперь на репетициях вместо Нины пела Мада. Она давно уже выучила песню.
Мада становилась рядом с Ниной и пела. А Нина только открывала рот, экономила голос.
Песню о здоровье репетировали несколько дней.
Мада очень старалась. Под конец тоже едва не потеряла голос и начала путать вдох с выдохом.
А колокол голоса не терял. Иногда, правда, колокол забирала на кухню тётя Глафира. Но потом снова возвращала.
Коля опять бегал к Наталии Ивановне, спрашивал про мальчишку, у которого рука в гипсе.
Нет. Его ещё не выписали из больницы из Гурзуфа. Коля хотел сказать Наталии Ивановне, что этого мальчишку надо выписать из больницы, потому что он ракетчик и у него ракета. И не простая, а с двумя парашютами.
Хотел сказать, но не сказал, а ушёл. Даже убежал: в лечебнице происходил осмотр зубов. Всю дружину будут осматривать. Весь Прибрежный лагерь. Повально. И вообще пришел узнать про ракетчика, а попал к зубному врачу. Смешно! И Коля припустился бежать — только его и видели!
* * *
В день праздника Прибрежный лагерь поднялся рано.
Раздвинулись стеклянные стены: пускай ветер приносит море, запах его. Замелькали щётки, полотенца, гребешки, всякие нарядные ленточки-тесёмки, пряжки-пуговички. Застучали по лестницам парадные ботинки и туфли.
Гришин барабан на ночь был закрыт тряпкой, чтобы барабан не потерял своего голоса: с барабанами тоже такое бывает, как с певицами-солистками.
Митя начистил горн, и он стоял на тумбочке сверкающий.
Девочки нагладили кофточки и повесили их на палочках-плечиках, чтобы не помялись к утру. Этих белых кофточек висело очень много во всех отрядах. И белых рубашек висело очень много. И вымпелы для горнов и барабанов были отглажены, и отрядные флажки, и синие пилотки. И конечно, тирольки и белые парадные юбки.
Нина попробовала голос — всё в порядке. Саша-Аркаша успокоился. И с барабаном всё было в порядке. И с колоколом. Колокол даже не пробовали: в нём не сомневались.
Но главное всё-таки Нина, и тут успокоился весь отряд.
Коля опять хотел сказать про хорошую нервную почву, но в это самое мгновение его отозвал в сторону Леванёнок и, радостный, сообщил: он теперь w не «врио», а настоящий заместитель, постоянный. Дмитрий Михайлович утвердил его в этой должности. Вот и Леванёнок улучшился. А Коля, наверное, всё ещё не очень. Потому что никто никуда не назначает и ничего такого не говорит.
Только если Мада скажет? Шахиня из сказки.
Ну, а если и она не скажет, остаётся водопроводчик в Москве…
Отряды готовились к исполнению песен. Проверяли свою музыкальную часть и солистов.
Третий отряд устраивал инсценированную песню-шутку. Им понадобилась для этого змея. И они сделали её из шланга. А седьмому отряду понадобилась для конкурса сумка почтальона. Достали. А кому-то понадобился петух. Совсем настоящий, не глиняный. Достали и совсем настоящего.
В день праздника было ещё назначено соревнование ракетчиков. Объявил пресс-центр. Выпустил специальный бюллетень. Были нарисованы ракеты и самолёты. Не хватало только грузовика, стрекозы и улитки, чтобы знать, кто из ракетчиков после соревнований на чём окажется…
Хлоп! И взорвалась ракета в воздухе. На куски!
Вот тебе и улитка.
Будет и мальчишка, у которого рука в гипсе. Он, конечно, попросит в Гурзуфе, в больнице, чтобы его отпустили на соревнования. А если его не отпустят, он, конечно, убежит. Гурзуф рядом с лагерем. Убежать и прибежать обратно ничего не стоит. Болел, болел — убежал в лагерь и снова вернулся в больницу, чтобы доболеть.
