Юрий Сальников - Шестиклассники
— Безвыходное положение. Придется помочь. Аня, помоги, пожалуйста, Галкину встретиться с его мамой, а то она так и не узнает никогда, что у нас в понедельник собрание.
Хуже не могло быть! И ведь, как назло, опять на его беду навязывается Анька! Нет! Без неё не удаётся и шагу ступить: не в одном, так в другом! Теперь, конечно, вообще всё пропало: сегодня же она известит мать о собрании, и рухнут все надежды избежать домашнего скандала! Ну что ж, чему быть, того не миновать!
Когда Таисия Николаевна отпустила класс на перемену, Лёня встал и нарочно небрежным тоном бросил Смирновой:
— Учти! Моя мать поздно приходит. И услышал ответ:
— А ты ей сам скажешь.
— Я?
Он взглянул на Аню, уже не скрывая насмешки. Неужели она в самом деле думает, что он проспал всё на свете и только потому не успел сообщить о собрании?
Но он увидел, что Аня смотрит на него в упор, серьёзно, и прочитал в этих больших тёмных глазах под густыми ресницами то, что не могло быть высказано словами: она всё понимала!
И всё-таки ещё раз повторила:
— Ты, Лёня, сам скажешь.
И тогда почему-то он, беспечный, суетливый Галчонок, с детства презирающий всех этих «писклей-визглей», не выдержал спокойного девчоночьего взгляда, повернулся и выбежал из класса.
Все остальные уроки он просидел притихший и молчаливый, стараясь не глядеть на Смирнову.
Но она теперь попадалась на глаза чаще обычного.
Во время большой перемены он видел её около классного шкафчика. Перебирая одну за другой вещи, принесённые на выставку, она что-то записывала на отдельном листке. Потом у неё был какой-то спор с Гроховским. Лёня издали видел, как Стас от чего-то отказывался, небрежно отмахиваясь, а Шереметьев, стоявший рядом, засмеялся Смирновой прямо в лицо, и она резко ответила. Димка так и застыл с открытым ртом — видать, хорошо отбрила его!
Перед последним уроком она появилась в классе с длинным рулоном белой бумаги.
И перед последним же уроком произошло её столкновение с Эммкой Жарковой.
Случилось так, что Жаркова, пролив на парту чернила и вытерев их тряпкой, не отнесла тряпку на место, а нацелилась и бросила её в Валерия Петренко, который стоял у доски. Тряпка угодила прямо в лицо, и Петренко сразу стал фиолетовым. Придя в себя от изумления, он стремительно подлетел к Жарковой и начал дубасить её по спине. Она, конечно, завизжала. В этот момент в класс заглянул дежурный учитель, физик Геннадий Сергеевич.
— Гм, гм, что ты делаешь?
— А что она? — начал Валерка.
— Пошли, — приказал Геннадий Сергеевич. — За драку тебе, гм, не поздоровится…
Тогда выступила вперед Смирнова. Она спокойно сказала учителю, что если Петренко и виноват, то Жаркова виновата больше — она нарочно бросила грязную тряпку.
— Нечаянно, нечаянно, — нахально заспорила Эммка.
Но все, кто видел, как это случилось, тоже закричали, что она кинула тряпку нарочно. Геннадий Сергеевич потребовал, чтобы класс был немедленно освобожден: в перемену надо быть в коридоре, но по школе уже дребезжал звонок, учитель вышел, а ребята стали занимать свои места.
Жаркова вскочила и набросилась на Аню с упрёками, но ребята заступились за старосту, и Жаркова вынуждена была замолчать. Она вернулась на место красная от злости.
А Смирнова тоже села, готовая расплакаться. Всё-таки обидно получать незаслуженное оскорбление!
Невольно наблюдая за Аней целый день, Лёня видел, что она беспрерывно о чём-то заботится, занимается неотложными делами, которых у неё полон рот, а ребята, не задумываясь, обижают её.
Лёне вдруг стало жалко Аню. Разумеется, лезть к ней с разными сочувственными словами он не мог. Он просто встал, оглянулся на дверь, нет ли ещё учителя и, подойдя к Эммке, молча саданул её кулаком в бок.
Эммка ойкнула.
— Что дерешься?
Лёня ответил:
— Знаю что!
И сел на место, косясь на Аню. Но та ничего не заметила.
— Алгебру переписал? — спросил Зайцев,
— Да нет ещё…
— А мне надо.
Нахмурившись, Лёня отдал Зайцеву тетрадь и сразу услышал:
— Возьми у меня.
Аня протягивала свою, аккуратно обернутую в синюю бумагу с белой наклейкой посередине. Он подумал и взял, не сказав ни слова. А когда кончился последний урок, Аня попросила:
— Подожди меня.
Подбежав к шкафчику, она вытащила из него рулон, который принесла во время уроков.
Лёня понял, что Смирнова всё-таки надумала идти к нему домой.
Конечно, рассчитывать на то, что он сам сообщит о собрании матери, ей не приходится, а задание учительницы когда-нибудь выполнять надо. Ну и пусть идёт! Матери дома всё равно нет, не опасно.
Он молча вышел из класса, спустился вслед за Аней по лестнице.
И вот они снова на крыльце школы, на том самом месте, где вчера отбивал чечётку Андрюшка.
Лёня хмуро огляделся. Субботний вечер светел и шумен. Много гуляющих. Откуда-то издалека доносится музыка. Золотится закатом безоблачное небо. Значит, и завтра будет хорошая погода. Недаром Кузеванов только что опять громогласно напоминал о походе в лес.
Аня задержалась, поправляя на голове вязаную шапочку. Ей пришлось для этого низко согнуться, потому что длинный рулон, зажатый под мышкой, нырял вниз, а обе Анины руки были заняты: в одной— портфель, в другой — пачка толстых книг.
Лёня кивнул на рулон:
— Зачем он тебе?
Она ответила:
— Для выставки. Таблички писать.
— Какие таблички?
— Надписи на экспонаты. Кто принес.
— Сама будешь?
— Сама, — вздохнула Аня.
— А Димка что же? Он про выставку всё кричал.
— Не хочет теперь. Говорит: «Я только для своего звена буду».
— А Гроховский? Он ведь умеет рисовать. И ты с ним…
Лёня хотел сказать, что видел, как Аня говорила сегодня с Гроховским, но раздумал признаваться, что следил за ней, и заметил:
— Ты с ним давно уговаривалась, чтоб нарисовал.
— И он не хочет. Торопится тоже для выставки рисунки кончить, чтоб их звено на первое место вышло.
— Оба, значит, о себе заботятся, а ты как хочешь? Так, что ли?
— Ничего, — примирительно произнесла Аня. — Как-нибудь. Я вот, Лёня, у тебя спросить хотела.
— Ну?
— Про подпись к вашему альбому. Гроховский мне заявил, что совсем от него отказывается. Галкин, дескать, со мной теперь не разговаривает, пусть и фамилии моей на альбоме не будет, а то, говорит, может, ему не понравится. Вот я и хотела узнать, как теперь быть: тебя одного писать или с ним?
— Вот ещё! Раз делал, значит пиши. Как Таисия Николаевна решила, так и пиши!
— Ну и правильно, — обрадовалась Аня. — Я знала: ты одного себя не захочешь!
— Вот ещё! — повторил Лёня.
Аня ударила по сползавшему рулону портфелем и пошла.
Лёня посмотрел на неё растерянно:
— Стой! А зачем мне ждать велела?
— Да вот про альбом спросить.
— И всё?
— Всё.
Он молчал, явно не зная, что ещё сказать.
— Попросила бы всё-таки про надписи-то, — надумал он наконец.
— Кого попросишь?
— А давай мне!
— Тебе?
Он сам не понимал, как у него вырвались эти слова. И сразу сделал независимое лицо, шаря глазами по земле, чувствуя, что Смирнова смотрит на него пристально, в упор.
— А ты разве умеешь?
И прежде чем он собрался ответить, она торопливо заговорила сама:
— Это, конечно, не трудно, сумеешь… Только сейчас я сделаю, а ты потом ещё… Ладно?
— Ладно, — согласился он с облегчением, искренне благодарный ей за то, что она выручила его из глупого положения, в котором он оказался по собственной вине: никогда не рисовал и вдруг напросился! Правда, уж очень хотелось хоть чем-нибудь помочь Аньке. А то хлопочет, хлопочет и даже спасибо ни от кого не дождётся!
— Ладно, — повторил он, продолжая глядеть в землю.
— А в лес с нами ты пойдешь? — спросила Аня.
— Пойду….
Она зашагала по тротуару, придерживая локтем сползающий рулон.
Лёня остался на месте.
Андрюшка Лядов ждал сейчас у себя — ведь условились опять смотреть вместе кино. Только к Лядову идти не хотелось.
Лёня направился к своему дому следом за Аней, но не догоняя её.
И весь этот вечер он просидел за столом, переписывая алгебраические выражения из Аниной тетрадки, такой аккуратной и чистой, что к ней было боязно прикасаться руками.
Глава 21
«СКОРЕЕ НА СБОР!»
Воскресенье выдалось на славу. Лёня приподнял с подушки голову и посмотрел в окно. Во дворе между корпусами ещё лежали холодные синие тени. Небо чистое и голубое, тоже казалось холодным, но чувствовалось: солнце обогреет—ночная прохлада исчезнет бесследно.
Лёня решил ещё поспать, но встала мать, начала ходить по комнате, стучать посудой, хлопнула дверью, а соседка за стенкой включила радио, и сон уже не шёл, хотя Лёня упорно не открывал глаз и ворочался с боку на бок, натягивая на уши одеяло. Наконец прозвучал голос матери:
