Александр Лебеденко - Первая министерская (с иллюстрациями)
— Кого они ждут? — спросил Андрей.
— Я ж тебе сказал, Савенку из Киева.
— А, и вы здесь, господа революционеры? — заорал вдруг над ухом Андрея вынырнувший из толпы Ленька Алфеев. — Только вас и не хватало.
— Чего орешь? — толкнул его локтем в бок Андрей. — Видишь, оборачиваются?
Ленька показал язык соседу-приказчику с золотыми кудряшками и без всякого смущения продолжал.
— А кого же бить будут, как не гимназистов? — трепался Ленька. — У нас же студентов нет. На бесптичье и поп — соловей.
— Ты уж больно востер на язык, как я вижу, парнишка! — сказал, поправляя пестрый галстук бабочкой, приказчик. — Как бы тебе по шапке не влетело. Ливолюционеров нашел — от горшка три вершка. Мы, ежели бить будем… найдем побольше.
— А ты тоже бить будешь, дяденька? — спросил Ленька.
— Кого надо, того будем.
— А ты бы ехал японцев бить, если у тебя кулаки чешутся.
— А у тебя затылок не чешется, ракло, босяцкая твоя морда?
— От такого слышу.
— Эх, я тебя! — развернулся приказчик. Но Ленька нырнул ему под руку, на ходу смазал по загривку и, подпрыгивая и гикая, скрылся в толпе.
— Держи! — завопил приказчик. — Христопродавец!
Но толпа в этот момент задвигалась, загудела, послышался шум подъезжающей коляски, и единственный в городе парный извозчик — лихач Филипп — подкатил прямо с вокзала киевского оратора.
Оратор в сером наглаженном пиджаке и мягкой шляпе поздоровался с Кулешом, Никитенкой, Ливановым и другими видными горожанами и прошел, не мешкая, в зал. За ним потянулась толпа народа во главе с «союзной гвардией».
Андрею и Косте так и не удалось проникнуть в зал. Ретивые слушатели даже в дверях поставили скамьи, забрались на них и всунули головы внутрь помещения, пытаясь услышать приезжего оратора.
Из переполненного испарениями зала долетали неясные, разорванные слова.
— … святая Русь…
— … престол…
— … жиды…
— … поборемся…
— … революция… -
выкрики, которые приезжий оратор бросал в переполненный зал с азартом, пафосом или деланным гневом. Зал сопел, пыхтел, рокотал, утирал пот и отвечал оратору частыми репликами.
— Ни черта не слышно. Не поймешь даже, хорошо он говорит или плохо, — сказал с досадой Андрей. — Любопытно все-таки, о чем могут толковать эти зубры.
— Не беспокойся, брат, такую философию разведут, что держись, — возразил Ливанов. — Ты бы моего папаню послушал. Начнет жарить текстами, потом философскими цитатами, комар носа не подточит. А для такой аудитории что еще нужно?
В зале громко захлопали в ладоши, а когда шум затих, послышался высокий фальцет отца Давида Ливанова.
— Братие! — надрывался священник. — Доколе поношение претерпим! Враг рода человеческого, диавол, простре крыла свои над нами, померкне солнце, и даже на престол царев паде тень.
— Ну, понес, — сказал Андрей. — О диаволе запел; хоть он и твой отец, Костя, а дурак.
— Ничего, Андрюша, я уже привык. Кончу гимназию, распрощаюсь и «до свидания» не скажу. А сейчас что же я могу сделать? Мне родителей на выбор не предлагали.
— Да ты не сердись. Но ведь правда, уж очень это что-то старомодное: «Крыло диаволово»… тьфу! Пойдем, Костя, ну их к черту!
— Катитесь, катитесь горохом по полю! — заорал на них какой-то «союзник» в картузе. — А еще гимназисты! Образованные!
Андрей хотел огрызнуться, но Ливанов потянул его за рукав.
— Брось, Андрюшка, нашел место. Видишь, бандит какой-то. Котлету из тебя сделает.
«Народ» повалил из зала гурьбой. Двое бородачей с медалями на штатских пиджаках тащили царский портрет, убранный бумажными цветами. Остановились на пороге, подняли, тряхнув бородами, портрет повыше и вынесли его на улицу.
Киевский оратор обмахивал вспотевшее лицо широкополой шляпой. Почтенные граждане утирали лица и шеи цветными платками, в которые можно было завернуть пару сапог с пиджаком в придачу. На улице сразу скопилась толпа.
— Манифестацию! — крикнул кто-то из ораторской свиты.
— Манифестацию! — подхватила толпа.
— Ванифистацию! — вопили мальчишки. Они разъезжали вокруг портрета на палочках и гоняли обручи, мотая кудлатыми, нечесаными головами в подражание филипповским рысакам.
— Нифистацию! — кричал, прислонившись к забору, чей-то малыш, фыркая и брызгая слюной.
— Устами младенцев глаголет бог, — пропел, дирижируя перстом, отец Ливанов. — Во благо будет пройти с ликом царским и священными хоругвями по всему граду до днепровской пристани. Пусть тысячи присоединяются к патриотическому шествию.
— Что ж, неплохо, — снисходительно поддержал киевский гость. — Надо срочно составить телеграмму в «Киевлянин» о могучем патриотическом порыве граждан вашего города. Срочную. Заметка еще может попасть в завтрашний номер.
— Хорошо бы с упоминанием фамилий, — откровенно закинул удочку Никитенко.
— Обязательно, обязательно. Страна и престол должны знать видных патриотов.
Он вынул большую записную книжку в шагреневом переплете и начал писать на отрывном листе.
— Вот, пожалуйста. На телеграф, срочно. А вот деньги.
— Не извольте беспокоиться, Анатолий Иванович, — заегозил Никитенко. — Это уж мы обделаем! Вы — наш гость.
— Ну что ж. Дело ваше, вы — хозяева, — любезно улыбнулся киевлянин и спрятал бумажник.
— Надо послать людей в собор за хоругвями. Пусть встретят нас на площади, — предложил Ливанов.
По незамощенной, утонувшей в пыли, со следами пересохших луж, прямой жаркой улице двинулась небольшая толпа. Впереди несли портрет Николая в гусарской курточке и полковничьих погонах. На громоздкой раме горбом поднимался золоченый герб. Одна лапа у орла была отбита. За портретом, неестественно откинувшись назад плечами, обливаясь потом от тяжести хоругвей, шли союзники. Между ними вертелись мальчишки, которые то забегали вперед, то иглой шныряли между рядами. Дальше по-военному шагали члены Союза русского народа.
Кроме «союзников» и мальчат, желающих купаться в родной пыли не было. Чиновники, женщины, гимназисты, военные тянулись цепочкой по тротуарам, стараясь не попадать в поднятое грузными сапожищами «союзников» облако пыли.
На одном из углов к манифестации подскакал на рыжей кобыле помощник исправника, местный лев и покоритель дамских сердец, Майский. Играя носками начищенных сапог, подбоченившись, он поехал впереди манифестации. За ним на жеребой кобыле, неестественно широко раздвинув ноги, передвигался коренастый городовой с огненной бородою.
На Соборной площади толпа удвоилась. Здесь устроили летучий митинг и двинулись дальше. Теперь уже и некоторые чиновники сошли с тротуаров и присоединились к ряду манифестации.
Младший гимназический педель, Макарий Карпович Ярощук, по-видимому, решил, что настал и его час проявить усердие и показать себя. Он пылил посредине улицы, не жалея праздничных темно-синих брюк, и то и дело забегал вперед, оборачивался лицом к портрету, поднимал руку с тросточкой вверх и кричал во всю силу легких:
— Да здравствует самодержавие!
Толпа ревела «ура!»
Затем Ярощук выкрикнул:
— Да здравствует его императорское величество государь император Николай Второй!
Толпа опять рявкнула «ура!»
На углу главной улицы Ярощук вновь вылетел вперед и неожиданно заорал:
— Долой жидов и социалистов!
Толпа ответила неистовым воем, свистом, хрюканьем, гулом голосов…
Почти мгновенно захлопнулись двери соседних магазинов. Некоторые чиновники и женщины на тротуарах повернули назад, стараясь сделать отступление незаметным.
Через минуту по всей Дворянской улице слышался железный шелест быстро опускаемых на окна жалюзи.
— У, гадюки, ховаюця! — завопил какой-то «союзник».
— Ничего, достанем! — лихо выкрикнул Ярощук. — Из-под земли достанем.
— Андрюшка, неужели потасовка будет? — тревожно спросил Ливанов.
— А черт его знает! Видишь, какое настроение у этой банды.
Манифестация спускалась теперь к Днепру по широкой мощеной улице между гимназией и городским садом.
— Смотри, Дуська, директор!
На балконе своей квартиры стоял директор в мундире с орденской лентой во всю грудь и махал манифестантам белым платком.
Ярощук сорвал с головы шапку, бросил в воздух и закричал «ура!». Но потом нашел, что этого мало, и завопил на всю улицу:
— «Ура» его превосходительству, господину директору!
Даже Савенке презрительно поморщился.
— Ну и обалдуй же! — возмутился Ливанов.
— Да, ничего себе… — ответил Андрей.
— Смотри, смотри, а там что?
Под балконом двухэтажного перенаселенного дома собралась толпа. Слышались крики:
— Какой квартиры? Кто такая?
Андрей и Костя помчались к дому. Голова манифестации быстро шла книзу, но хвост почти весь задержался у дома.
