Людмила Матвеева - Дарю тебе велосипед
Так считают мама и папа. Обаятельная.
Ну почему, почему другие люди не относятся к нам так хорошо, как мама и папа?
Вот Курбатов. Он ходит мимо, даже не посмотрит в Сашину сторону. Как будто это не Саша, а воздух, пустое место.
Валя Туманова ехидничает и злорадствует. «Ах, девочки, как мне надоел этот настольный теннис. Каждый день, каждый день одно и то же. Сколько можно? Костя просто помешался на этом настольном теннисе. Пунктик у него, наверное». И — зырк на Сашу.
— А ты не ходи, — сказала Саша. — Он позовёт, а ты откажись. Чего ж ты? Скажи — не хочу! Слабо?
— Глупая ты, Саша. Девочка, а хуже мальчишки. Резкая какая-то, — и отвернулась Туманова, ушла.
…Но сегодня — родительский день. Начало начал.
И радость с самого утра наполняет Сашу.
Пирамида и лента длиной в километр
Родительский день — это праздник, и ни на какие другие дни он не похож.
На утренней линейке старший вожатый Дима сказал:
— Две просьбы ко всем. Третий отряд! Стойте спокойно, к вам это тоже относится. Просьба первая — не объедайтесь. Попадёте в изолятор — что хорошего? Просьба вторая — не распускайтесь. Порядок есть порядок, режим есть режим, дисциплина есть дисциплина. Никаких воплей! Никакой взбудораженности. Никаких конфетных бумажек не бросать. По газонам по-прежнему ходить воспрещается. Словом, цирк не устраивать. Намёк понят?
Все загудели:
— По-о-онят!
— Третий отряд! Вы тоже поняли?
— Да-а! — протянул третий отряд.
«А что — третий отряд? — обиженно подумала вожатая Тамара, которая стояла вместе со своим третьим отрядом и видела каждого все вели себя почти тихо. — Почему это, как чуть что — так третий отряд?»
Старший вожатый Дима, наверное, умел читать мысли на расстоянии. Тамара только подумала, а он ей ответил в микрофон, на весь лагерь:
— Нечего обижаться, Тамара. Дисциплина. Пойми.
Потом все разошлись с линейки, быстро позавтракали и стали ждать родителей. В последние минуты всегда обнаруживаются недоделанные дела. Кто-то из девчонок доглаживает юбку. Валя Туманова в новой зелёной жилетке вплетает в свою роскошную косу зелёную ленту. Дежурное звено вычёсывает граблями из травы фантики и крышки от бутылок, в которых была вода «Байкал». А над всем лагерем несутся звонкие голоса. «Раз дощечка, два дощечка — будет лесенка, раз словечко, два словечко — будет песенка. Вместе весело шагать по просторам, по просторам, по просторам…» Это самый младший отряд репетирует в последний раз, чтобы спеть на большом концерте и показать родителям, как они научились замечательно петь. «Раз дощечка, два дощечка» теперь уже все эту песню поют, хочешь не хочешь, а пристала.
Саша бежит мимо кустов сирени и вдруг видит: там, за кустами, Гена Воблин длинную голубую ленту разматывает. Чего это он такое делает? Почему километры ленты по воздуху мотаются? Остановилась Саша, а Генка перед её лицом зачем-то руками помахал и вдруг стал голубую ленту изо рта вытаскивать — тянет, тянет, и конца ей нет.
— Ген! Ну ты настоящий фокусник! Прямо Кио!
— Кио, — невнятно отвечает Генка, у него за щекой ещё целый моток этой ленты. — Фокусник, конечно. А ты думала?
— Как ты это делаешь, Ген?
— Тайна, — сквозь ленту отвечает Генка. — Иди, а то тебе будет неинтересно.
Вот так всегда. Другие люди почему-то лучше нас знают, что нам интересно, а что неинтересно.
На спортивной площадке маленькие мальчики готовили, конечно, пирамиду. Так уж полагается. В родительский день обязательно бывает концерт. А на концерте обязательно бывает пирамида.
Саша остановилась, чтобы посмотреть. Хотя много раз видела, всё равно хочется посмотреть.
Два мальчика посильнее встали друг против друга и сцепили свои сильные руки. К ним на руки встал мальчик полегче. Рядом стоят ещё двое, а на их плечах ещё кто-нибудь, не очень тяжёлый. А в середине, на самом верху — самый маленький с флажком. И внизу, в ногах у всех, ложатся голова к голове ещё два мальчика. Когда они всё это соорудят, зрители замирают — всем кажется, что пирамида непрочная, что ребятам тяжело и что сейчас пирамида обязательно распадётся. Но пирамиды никогда не распадаются. А продержавшись достаточное время, по команде вожатой вся пирамида хором выкрикивает что-нибудь праздничное. Сегодня они крикнут: «Да здравствует родительский день!» Вон как у них дружно получилось. И только после этого вожатая скомандовала: «Пирамиду разрушь!» Тогда все попрыгали на землю, а тот, который стоял на самой верхушке с флажком, сказал Саше:
— Ты чего смотришь? Тебе будет неинтересно.
Совсем маленький, а научился. Ишь ты.
Гуся Ильинская попалась навстречу.
— Саша! Ты разве не выступаешь?
— Не, у меня талантов нет, ни одного.
— Как — ни одного? — Тусе стало жалко Сашу. — А мостик?
— Мостик все умеют. А ты что будешь делать?
— Танец «татарочка» танцевать. Только баянист дядя Слава с малышами занят, а я без музыки репетировать не могу. Попой мне, Саша. Знаешь «татарочку»?
Ну кто же не знает «татарочку»? Во всех лагерях на всех концертах обязательно есть девочка, которая танцует этот танец.
Саша стала петь и ритмично хлопать в ладоши. Туся танцевала свой танец. Тут прибежала вожатая Тамара и сказала:
— Туся, скорее на эстраду. Там будешь репетировать под баян. Что ты перед Сашей танцуешь раньше времени? Ей же будет неинтересно! Ну что ты, Саша, хохочешь? Что смешного?
Тамара уволокла Тусю, а Саша осталась на полянке. Светлой полянке. Солнечной и радостной. Она обязательно приведёт сюда маму и папу и скажет: «А это моё самое любимое место. Видите, как тут хорошо? Трава высокая. Сосны красные. А вечером сквозь эти сосны виден закат. Иногда розовый. Иногда жёлтый, иногда лиловый. Вот придёт вечер, сами увидите». Скорее бы они приезжали.
И тут чей-то очень громкий голос завопил на весь лагерь:
— Приехали! Родители! Ура!
И все помчались, обгоняя друг друга, к воротам, а там стояли родители, они вошли в лагерь все сразу, потому что приехали на одной электричке.
И поднялась кутерьма:
— Мама!
— Бабушка!
— Папа!
— Я вот он!
— Миша!
— Катя!
— Здрасте!
— Вырос!
— Похудел!
— Потолстел!
Саша стояла в толпе, и толпа постепенно таяла. Ребята разбирали своих родителей. Родители разбирали своих детей. Саша разглядывала каждое лицо. Она знала — сейчас она увидит маму и папу. Они стоят позади, их загораживают. Или они приедут через некоторое время, на другой электричке. И всё равно сейчас покажутся на дороге. И мама издали крикнет: «Саша!» — и быстро, почти бегом бросится навстречу Саше. Папа помашет рукой, чтобы Саша знала, что он видит её и радуется этому. Она стояла и ждала. А они не появлялись. И медленно, очень медленно до неё доходила мысль, с которой так не хотелось соглашаться: «Не приехали».
Всегда есть кто-то, к кому не смогли приехать. На этот раз это была Саша.
Она постояла, постояла и медленно, не спеша, пошла от ворот. Не бежала, не кричала, а тихо шла, опустив голову. И длинная чёлка закрывала грустные жёлтые глаза…
А потом на открытой эстраде начался большой концерт. И на всех скамейках сидели ребята вместе со своими мамами, или папами, или бабушками. Некоторые сидели в обнимку. Некоторые просто рядом. Валя Туманова жевала что-то вкусное. Она спросила:
— Саша, а к тебе никто не приехал? Бедненькая. На тебе шоколадку, — и протянула кусочек шоколада в серебряной бумажке.
— Детям вредно есть шоколад, — сказала Саша, — от него можно получить аллергию. Разве не знаешь?
Туся Ильинская позвала:
— Саша, иди к нам. Я тебя с бабушкой познакомлю.
Высокая нарядная женщина шла вместе с Курбатовым. Они сели недалеко от эстрады, и она сказала:
— Мне так приятно, что ты на доске Почёта. Знаешь, это каждой матери одно удовольствие.
А Курбатов Константин ответил:
— Ничего особенного. Просто я чемпион лагеря. И школы. Вот будет осенью первенство района — может, и там золото возьму.
— А чего? И возьмёшь. В нашей семье все настойчивые. Слушай, а кто у вас Лагутина Саша?
Саша сидела недалеко, она вздрогнула.
— Зачем она тебе? — спросил Курбатов. — Вон она сидит, в зелёном.
— Кудрявая? Какая прелесть, — сказала его мама.
— Нет, кудрявая — Валя Туманова. А Лагутина вон та, лохматая.
— Девочка, — позвала мама Курбатова. — Саша! У меня для тебя посылочка, твоя мама передала.
Саша перелезла через скамейку, подошла к ним. На Курбатова она старалась не смотреть. Его мама сказала:
— Вот, возьми, — и достала из сумки свёрток в целлофановом пакете. — Там и записка. Мама не смогла приехать, у вас ремонт. Говорят, ремонт и пожар — стихийные бедствия. А мы с твоей мамой в одном отделе работаем, ты на маму похожа.
