Владислав Крпивин - Дагги-Тиц
Инки обмер, когда подумал было, что ему придется петь на сцене. Ладно, в котенка он превратиться еще мог, но в Иосифа Кобзона или Аллу Пугачеву… Ему объяснили, что на магнитофон запишут Никиткино пение, а Оське, придется лишь делать вид, что поет.
— Это называется «исполнение под фанеру», — объяснила Зоя. — прием не очень честный, но его используют даже знаменитости, когда им лень стараться. А нам тем более простительно…
— Но орать дурным голосом придется самому, когда тебе наступят на хвост, — заметил один из близнецов, то ли Ромка, то ли Славик, оба они были не лишены юмора.
Впрочем, Инки уже знал, что эти два шестиклассника никакие не близнецы и вообще не братья. Просто «игра судьбы и природы» (опять же по словам Зои). Редкий случай свел в одном городке двух удивительно похожих мальчишек, и они подружились благодаря такому сходству. И гордились им, и порой пользовались для всяких фокусов. И мечтали о спектакле «Принц и нищий», но это, говорила Зоя, будет позже, «когда соберемся с силами»…
В компании штурманят вообще знали всё про всех. Даже то, что бесстрашный Никитка боится темноты, что меланхоличный и вроде бы неспособный к нежным чувствам Валерий Князев, одноклассник Гвидона, безнадежно влюблен в молоденькую учительницу музыки (она это и сама знала, и жалела Валерку, но что делать?). И что у Зои «хвост» по математике и родители недовольны ее возней с «этими пиратами», но махнули рукой. И что у Юрася нелады с английским и родители наняли для него репетиторшу (ведьма, как в кино «Замок на болоте» — видели?) и грозят его выдрать, если он хоть разик сбежит с занятий, а он сбегал уже два раза, но она почему-то не наябедничала…
Только про Инки знали не всё. Никому, кроме Полянки, не рассказывал он о Дагги-Тиц. Не то чтобы стеснялся, а думал, что история о погибшей мухе может показаться до невозможности мелкой и даже обидной по сравнению с гибелью Бориса. А это было совсем разное, и одна печаль не исчезает, если живет рядом с другой…
Пьеса «Бегство рыжей звезды» была не маленькая. И гораздо серьезнее «Мухи-Цокотухи». «Не в пример сложнее в психологическом плане, — высказывалась Зоя. — Здесь характеры…»
Спектакль должен был начинаться песней Солнышка — оно появлялось над крышами города. Вернее, над картонными кровлями собирался возникнуть Юрась в рыжем парике, в щетине лучей из фольги и сделать вид, что поет, а за кулисами включали магнитофон. И звучал Никиткин голос:
Ночью все кошки серы —
Это ясно, как банка консервов,
Потому что нет светлого дня,
Если нету в небе меня.
Но едва над землей начинается день,
Кошкам всем на себя любоваться не лень.
Всякий кот станет бел, полосат или рыж,
Только я появлюсь из-за крыш.
Чтоб кошки не были серы,
Я с утра принимаю меры:
Краски лью на них с высоты —
Расцветайте коты, как цветы.
«Расцветали» перед зрителями несколько пестрых кошек и среди них, на первом плане, Инки.
А я бродячий котенок Оська!
Когда сосиски несут в авоське,
Люблю их цапать, подкравшись сзади.
Одной сосиски мне хватит на день.
Не знаю мамы
И папы тоже,
Сестер и братьев не знаю я.
И часто голод мне брюхо гложет.
Зато здесь всюду
Мои друзья.
Я здесь родился, мои здесь корни,
Меня здесь любят дитя и дворник.
Меня гоняет лишь пес-бродяга,
Но до забора — всегда два шага.
Все эти крыши
И все заборы,
Домов заброшенных
Все этажи —
Весь этот город,
Да, этот город,
Мне этот город
При-над-ле-жит!
Начиналось утро на городской улице, появлялась торговка сосисками, Оське удавалось стащить у нее пару сосисок и поделиться с Беатриской. Затем они разбегались по своим делам, а на сцене появлялся лесник (то есть Валерий Князев с подушками под зеленым кафтаном и в шляпе с пером).
Сюда забрел я лишь на час —
Заставили дела.
Как можно жить, спрошу я вас,
Когда кругом бедлам?
Я этой жизни не снесу,
Совсем, совсем я скис,
Поскольку жить привык в лесу,
Поскольку я лесник.
И для людей, и для зверей
Здесь, в городе, беда...
Эй, кошечка, давай скорей
Беги ко мне сюда! —
Это он появившейся Бетриске.
Она была легкомысленным созданием — не совсем еще взрослая, хотя и постарше Оськи. И подошла к Леснику, от которого пахло вкусной домашней пищей. Тот сгреб беспризорницу и отнес в свой лесной домик.
Сперва Беатриске у Лесника понравилось: свежей рыбки и молока — сколько угодно, кругом прекрасная природа. И Лесник оказался добрым дядькой. Но… она была уличным созданием и долго не выдержала. Загрустила по мусорным кучам, по городскому шуму, по Оське и даже по вредному псу Бурбону, который готов был «р-разорвать всех на свете котов и кошек», но не разорвал ни одной, а, наоборот, отбивал их от живодеров.
Но от двух хитрых жуликов отбить Беатриску Бурбон не сумел. И через какое-то время было объявлено, что на кошачьей выставке появится новая «звезда» небывалой красоты.
Директор выставки (опять же Валерий Князев) солидно извещал зрителей:
Выставка, выставка,
Вдоль забора — клетки.
Кошки пожилые,
Кошки малолетки...
Кошки в клетках ему подпевали:
Гладкие, пушистые
И короткохвостые —
Все мы соответствуем
Требованьям ГОСТа.
Прочитай внимательно
Наши имена ты.
Мы теперь не просто кошки,
Все мы — экспонаты.
Директор продолжал:
Кошки из Австралии,
Кошки из Италии.
Сразу после выставки
Всем раздам медали я.
Кошки из Ангорры,
Кошки из Сиама!
Но кого сочтете вы
Самой-самой-самой?
Дружно вмешивались зрители:
Лучше всех, конечно,
Эта иностранка.
Эта королевская
А-на-ло-станка!
Беатриска была особой не только легкомысленной, но и честолюбивой. Сидя в позолоченной клетке, она соглашалась со зрителями:
Ах, как получилось все чудесно.
Я была худой и беспризорной,
А теперь я стала всем известной,
Сделалась особой благородной.
На меня глядит толпа народа,
На обед дают деликатесы.
Про меня восторженные оды
Пишут городские поэтессы.
Подо мной тюфяк из мягкой ваты,
Здесь не отлежу свои бока я…
Но тут голос ее менялся:
...Только почему-то скучновато,
Ну да к скуке быстро привыкают...
Нет, не привыкла:
Только вдруг припомню на минутку
Мусор и бидоны у киоска...
Странно, что уже вторые сутки
Почему-то не приходит Оська...
Но зато есть сливки и сметанка,
Много мяса и медаль в награду,
И теперь я кошка-дипломантка...
Но совсем мне этого не на-адо-о!
Оська (то есть Инки со всеми своими кошачьими ужимками) рано утром проникает за колючий забор, дергает засов клетки, хватает Полянку за руку, кричит без всякой музыки:
Беатриска, ты совсем рехнулась?
Хорошо, что я тебя услышал!
…Хорошо, что Солнышко проснулось —
Красит в рыжий цвет котов и крыши.
Удирай отсюда, Беатриска!
Надо вольно жить на белом свете!
Счастье жизни вовсе не в сосисках —
Это знают все коты и дети!
И дети-зрители (специально подготовленные, конечно), и все, кто на сцене, подхватывают хором, уже с мелодией:
Нас вы не заманите в квартиры,
Нас вы не накроете сетями!
Даже полицейские мундиры
Кошки могут изодрать когтями!
А жадюгу, вора и бандита
От обжорства разнесет на клочья!
Пусть он даже золотом набитый,
Пусть он и кефирный, и молочный…
Конечно, заключительное четверостишие было «пришей кобыле хвост», это самокритично признавала Зоя. Но в то же время и она, и все остальные ни за что бы от него не отказались. Потому что последнее слово там было не «молочный», а «Молочный»
