Вэши Куоннезина - Саджо и ее бобры
Шепиэн бережно свернул доллары, сунул их обратно в мешочек и спрятал на груди, под рубашкой.
Это был выкуп за свободу Чикени, и эти деньги должны быть у него все время под рукой.
А на полу Чилеви наслаждался купанием в лоханке. У бобренка было еще другое торжество в этот вечер: он досыта наелся хлебом, который ему дал хозяин. Недоеденные куски превратились в мягкую липкую массу, и поверьте мне, что ковер, покрывавший пол, не стал от этого более красивым.
В ту ночь никому не спалось. Маленькому бобренку — потому, что было слишком много новых вещей под кроватью и в разных углах комнаты; дети же были взволнованы ожиданием завтрашнего дня — самого замечательного дня в их жизни, ради которого они пошли навстречу опасностям, испытали так много лишений и которого так долго ждали.
Завтра они получат Чикени.
Ни один из них, казалось, не задумался над тем, что хозяева парка могут отказать, что они не отдадут бобренка, поскольку он попал в их руки и они считают его своим. У Шепиэна, быть может, и возникали какие-то сомнения, но Саджо, уверенная, что ее сон сбывается, ни на минуту не теряла надежды и все время повторяла:
— Завтра мы будем с Чикени, я это знаю!
Глава XV
Сбылась мечта
На следующее утро Пэтрик О’Рейли, как и обещал, зашел за Саджо и Шепиэном. Дети думали, что ирландец сразу поведет их в зоопарк к бобренку, но оказалось, что сначала нужно зайти в большой дом, в контору владельца парка.
По дороге, боясь, как бы чего-нибудь не случилось с деньгами, Шепиэн все время нащупывал мешочек, который висел у него на груди, под рубашкой; он им очень скоро понадобится, поэтому, естественно, мальчик беспокоился. В другой руке он нес корзинку с Чилеви. Рядом еле поспевала за братом Саджо, закутанная в пеструю шаль.
В контору они поднялись на быстром лифте, но детям лифт не очень понравился. Потом они вместе с Пэтом очутились перед письменным столом, за которым сидел человек. От него зависела судьба бобренка.
Саджо, так непоколебимо верившая в свой сон, вдруг задрожала как листок: что делать, если он не отдаст Чикени? Девочке захотелось закричать и убежать. Но она не пошевелилась, решив, что останется до конца, что бы ни случилось.
У молодого человека за письменным столом было бледное, длинное лицо и маленький подбородок. Он неприятно прищуривал один глаз, чтобы в него не попал дым от папиросы, которая торчала сбоку изо рта, так что смотреть он мог только одним глазом, и поэтому казалось, будто он косой. Молодой человек разговаривал, не вынимая папиросы, и в упор уставился на детей тем глазом, который смотрел. Очень бесцветный и неприветливый был этот глаз.
— Что вам нужно? — резко спросил бледный человек.
На минуту водворилось молчание — гнетущее, напряженное молчание. Саджо и Шепиэн, казалось, даже перестали дышать. А потом...
— Сэр,— раздался голос ирландца,— вчера я звонил мистеру Нельсу, беседовал с ним насчет этих детей, моих друзей. Мы договорились встретиться здесь, чтобы обсудить небольшое дельце насчет...
— Можете доложить ваше дело мне, — прервал его молодой человек официальным тоном. — Мистер Нельс в настоящее время занят.
Он взглянул на дверь, которая вела в соседнюю комнату и была полуоткрыта.
— Ну-с, дело у нас такого рода... — снова заговорил Пэт, в то время как молодой человек взглянул на часы и еще раз прервал его:
— Нельзя ли поживей? Мне сегодня некогда.
Пэт, немного покраснев, снова начал свою речь, на этот раз удачно. Это была речь, над которой он долго трудился накануне вечером, — рассказ, который, по мнению ирландца, должен был тронуть до слез даже человека с «каменным сердцем». Но надо думать, что у молодого человека не было и каменного сердца, потому что он не пролил слез, а только несколько раз взглянул на часы, пока говорил Пэт, и прикурил новую папиросу от своего окурка. Ирландец почувствовал себя обескураженным, но все-таки закончил свой рассказ довольно торжественно:
— Эти маленькие граждане желают купить у вас свою скотину, и, осмелюсь сказать, вы сотворите доброе дело, если уступите им бобренка.
Сделав все, что было в его силах, Пэт замолчал и стал вытирать пот с лица своим большим красным платком. Молодой человек поправил бумаги на столе и откинулся на спинку стула.
— Это все? — сухо спросил он.
— Да, — растерянно ответил Пэт; у него уже закрадывались опасения, что его красноречие пропало попусту.
— Что ж, благодарю вас, — снова заговорил служащий. — Должен сообщить вам,— его слова звучали так, словно куски льда падали на стеклянное блюдо, — что этого бобра мы купили за наличный расчет, и не от этих оборванцев, а от уважаемого представителя американской меховой фирмы. Мы заплатили за него пятьдесят долларов — эта сумма значительно превышает действительную стоимость такого ничтожного зверька — и согласились бы перепродать его только в том случае, если бы получили изрядную прибыль на этом деле. — Делец посмотрел на маленьких индейцев.— Судя по тому, как выглядят твои краснокожие друзья, я сильно сомневаюсь, чтобы они располагали такими деньгами, — добавил он.
Пэт покраснел еще гуще, но, догадываясь, что только одни
деньги могут убедить этого крепколобого, толкнул Шепиэна вперед и хрипло прошептал ему:
— Деньги... Дай ему деньги!
Шепиэн понял почти все. Взволнованный и подавленный, он вышел вперед, порылся с минуту в мешочке и выложил на письменный стол маленькую пачку денег — все свое состояние.
Делец взял бумажки, пересчитал их и процедил сквозь зубы:
— Здесь только четырнадцать долларов.— Он протянул деньги обратно.— Ничего не выйдет.— И для того чтобы всем стало ясно, добавил: — Не годится. Нет.
Все поняли его. Все до одного.
Никто не говорил. Никто не шевелился. И Шепиэн почувствовал, что все кончено. Тишина словно навалилась на него. Бледное лицо человека за письменным столом становилось все больше и больше и быстро поплыло у него перед глазами. Пол пошатнулся под ногами у Шепиэна. Неужели он потеряет сознание, упадет в обморок, как девочка?.. Он закрыл глаза, чтобы не видеть бледного, злого лица, не видеть этих холодных глаз, стиснул зубы, сжал кулаки, выпрямился и принял привычную гордую осанку. Обморочное состояние прошло, но Шепиэн чувствовал озноб и дрожал как в лихорадке.
Между тем взволнованный и растерявшийся ирландец вытирал лысину красным платком и бормотал про себя хриплым голосом:
— Жалость-то какая! Обида! А я, старый дурень, надеялся и детишкам-то голову вскружил! Что станешь теперь делать?..
А Саджо? В мучительном ожидании она следила за каждым движением, и глаза ее метались от одного лица к другому, как две испуганные птички в клетке. Она все поняла. Ей можно было ничего не объяснять. Все пропало. В две минуты все кончилось.
Девочка тихонько подошла к Шепиэну.
— Я все знаю, брат, — сказала она совсем спокойно и таким странным голосом, что Шепиэн в изумлении взглянул на сестру и обнял ее.
Она подняла глаза на брата и продолжала:
— Теперь я знаю. Он не отдаст нам Чикени. Я неправильно разгадала свой сон. Мы должны были приехать в город не для того, чтобы взять отсюда Чикени, нет, мне кажется, мы должны были привезти к нему Чилеви. Наверно, это мне хотела сказать мама. Они должны быть вместе, чтобы больше не тосковать. Правда, Шепиэн? — Ее детский голос дрогнул и перешел в шепот, черная головка опустилась. — Скажи этому человеку: я... даю ему... Чилеви. Пусть берет.
Девочка поставила корзинку с бобренком на стол и отступила назад. Ее лицо стало совсем бледным, а широко раскрытые глаза горели лихорадочным огнем.
О'Рейли прервал свои замечания и замер. Что же произойдет теперь?
— А это еще что? — сердито воскликнул служащий.
— Еще одна бобр. Чилеви,— ответил ему Шепиэн. — Братишка будет. Братишки нет. Чикени плохо. Бери Чилеви. Такие слова сестренка сказала мне. Моя... — Голос его оборвался, он не мог больше говорить.
— Вот как? — сказал делец, улыбнувшись в первый раз, хотя улыбка не украсила его лица. — Это другой разговор! Ну что же, давайте покончим скорее эту сделку. — И он потянулся за пером.
— Нет! — вдруг воскликнул ирландец громовым голосом и ударил кулаком по столу что было силы.
Все вздрогнули. А на столе подпрыгнула чернильница, разлетелись в стороны карандаши и ручки. Даже бледнолицый человек подскочил на своем стуле, побледнел еще больше и выронил папиросу изо рта.
— Нет, этого не будет! — бушевал Пэт. — Ни один из сыновей О'Рейли не допустит, чтобы при нем обирали малых ребят! Грязная твоя душа! Мерзавец! — ревел он.
— Я блюститель порядка! Я арестую тебя за оскорбление, за грабеж, за насилие, за...
Хрипя от гнева, Пэт наступал на бледнолицего человека, который в испуге пятился к дверям соседней комнаты.
