Луиза Олкотт - Юность Розы
— Дитя, ты пока не понимаешь этих вещей, но должна чувствовать ответственность в отношении семьи и беречь наше доброе имя. Ты представляешь, что сказала бы наша благословенная прабабушка леди Марджет, если бы старший из наших мальчиков женился на девушке из приюта?
С этими словами тетушка Изобилие боязливо покосилась на один из старых портретов, которыми была увешана ее комната. С него мрачно и строго смотрела старуха в огромной шляпе, напоминающей опрокинутое блюдо.
— Леди Марджет умерла двести лет тому назад. Какая разница, что бы она сказала, тем более что у нее вид ограниченной и высокомерной особы. Гораздо важнее, что скажет мисс Изобилие Кэмпбелл, потому что она добра, великодушна и кротка. Эта старушка и мухи не обидит, не то что славную девушку, которая была для меня сестрой. Что она скажет? — продолжала Роза, зная, что тетушка Изобилие в той или иной степени заправляла всеми делами в семье.
Между тем мисс Изобилие надела чепчик и почувствовала себя настоящей леди. Расправив его как следует, она приобрела какой-то воинственный вид и выпрямилась, готовая к бою.
— Я исполню мой долг, Роза, и надеюсь, что другие сделают то же самое. Довольно слов. Я должна все обдумать. Все произошло так неожиданно, что требует серьезного размышления.
С необычной для нее важностью мисс Изобилие взяла ключи и вышла из комнаты, оставив внучку мучиться в неизвестности — чем кончится ходатайство о близком ее сердцу деле.
Она немного приободрилась, услышав голос Фиби из рабочего кабинета. Если дядя Алек примет их сторону, то все пойдет хорошо. Но надежда Розы угасла, когда та вышла к завтраку. Распухшие от слез глаза и бледные щеки Фиби не предвещали ничего хорошего. Доктор Алек между тем был беспристрастен, как судья, и бросал на Розу вопросительные взгляды, как бы желая угадать, как племянница смотрит на это дело.
Атмосфера за трапезой была тяжелой, хотя все старались вести себя как обычно и пытались говорить о вчерашнем концерте. Но хрупкий мир мог быть нарушен единственным словом, — так расходятся круги от маленького камешка, брошенного в стоячую воду пруда. Тетушка Изобилие от рассеянности будто нарочно опрокидывала все, за что бралась, и вдвое уменьшила количество предметов в любимом чайном сервизе. Доктор Алек нелюбезно уткнулся в газету. Роза вместо сахара положила соли в овсянку и, не чувствуя вкуса, продолжала есть, полагая, что даже сладость утратила свой вкус. Фиби с трудом проглотила чашку чая, раскрошила булочку, потом извинилась и ушла, твердо решив не быть яблоком раздора для семьи, которую так любила.
Едва дверь за ней затворилась, как Роза отодвинула тарелку, подошла к дяде Алеку и взглянула на него с такой мольбой, что он поспешил отложить газету в сторону.
— Дядя, это очень серьезное дело, и мы должны принять в нем участие. Вы как опекун Фиби, я как ее сестра, — торжественно начала Роза. — Вам часто приходилось разочаровываться во мне, но я в вас не разочаруюсь никогда. Вы слишком умны и добры, чтобы из-за светской гордости или расчета лишить вашего расположения Арчи и Фиби. Ведь вы не оставите их?
— Никогда! — твердо сказал дядя Алек.
— Благодарю вас! Благодарю! — воскликнула Роза. — Раз вы и бабушка на нашей стороне, нечего бояться!
— Тише, тише, дитя мое. Я не намерен покидать наших влюбленных, но им необходимо все хорошенько обдумать. Конечно, я расстроен: Арчи слишком молод, чтобы распоряжаться своей жизнью, да и Фиби готовилась к другой судьбе. Но ты же знаешь, пожилых людей всегда расстраивает, когда ломаются их планы, — прибавил он уже веселее, потому что Роза помрачнела от его слов.
— Тогда зачем пожилые люди строят планы за молодых, а потом сами расстраиваются? Мы вам очень благодарны, но в юности нельзя все время быть трезвыми, осторожными и благоразумными. Лучше уж вообще ничего не планировать, — Роза рассуждала об этом, не сомневаясь, что даже у «самого лучшего на свете дяди» есть планы на ее счет.
— Ты совершенно права, мы не должны этого делать, но удержаться трудно, — искренне сознался доктор Алек и поспешно прибавил, снова возвращаясь к молодым людям. — Я рад, что Фиби прямо обратилась ко мне сегодня утром и рассказала все, как на духу. Она не говорила, но я и так понял, что она любит Арчи всем сердцем. Однако она готова отказаться от своей любви, потому что встретит сопротивление родни. Она намерена тотчас уехать и тем кончить все дело. Как будто можно что-то исправить, бедное дитя!
Мягкосердечный дядя глубоко вздохнул, отчего негодование Розы, вызванное дикой фантазией Фиби так бессмысленно уничтожить свою любовь, как-то ослабло.
— Вы-то не считаете, что ей нужно уехать?
— Думаю, что она все равно уедет.
— Мы не должны отпускать ее.
— Мы не имеем права ее удерживать.
— Дядя! Ну, как же! Фиби наша, мы все так ее любим!
— Она взрослая, мы не имеем над ней никакой власти. Мы помогали Фиби в течение нескольких лет, но это не дает нам права обременять ее нашим благодеянием. Мы должны предоставить ей полную свободу. Если она уедет, несмотря на любовь Арчи, мы должны отпустить ее с божьим благословением.
Тут внезапно вмешалась тетушка Изобилие. Она заговорила как человек, пользующийся авторитетом. Верная старым традициям, она искренне полагала, что даже любовь следует им подчинять.
— Семейство должно собраться и решить, что лучше для детей. А они, конечно, обязаны будут покориться голосу разума и не совершать необдуманных поступков. Что касается меня, я так поражена этим известием, что ничего не могу сказать, пока не увижу Джесси с сыном. Джейн, убирай со стола и подай мне горячей воды!
На этом утреннее собрание окончилось, и старая леди могла теперь собраться с духом за мытьем чашек. Роза ушла к Фиби, а доктор Алек к себе, смеясь в душе над крушением брачных планов дяди Мэка.
Кэмпбеллы никогда не рассказывали о своих делах посторонним, но, будучи очень дружной семьей, обсуждали сообща всякое событие, касающееся членов семьи. Каждый высказывал свое мнение или чистосердечно давал совет. Поступок Арчи шокировал родню, в особенности теток; они гомонили, как стая птиц, когда птенцы впервые вылетают из гнезда. Добрейшие женщины с утра до вечера усиленно кивали чепцами, обсуждая дело со всех сторон, но все-таки не могли прийти к какому-то одному решению.
Мальчики приняли известие гораздо спокойнее. Мэк единственный открыто высказывался в пользу Арчи. Чарли считал, что предводителю следовало быть умнее, а Фиби назвал «сиреной, околдовавшей благоразумного юношу». Стив был возмущен и долго разглагольствовал о долге, о чести семьи, об опасности неравных браков. Правда, его возмущение было не вполне искренним: в душе он сочувствовал Арчи, потому что сам был влюблен в Китти Ван. Уилл и Джоржи, которые, к несчастью, оказались дома на каникулах, называли это славной штукой, а маленький Джеми страшно досаждал старшему брату, допрашивая его, что чувствуют люди, когда они влюблены.
Отчаяние дяди Мэка было до того комично, что даже привело дядю Алека в веселое расположение духа: он один знал, как глубоко огорчился старик оттого, что не состоялось сватовство, о котором он так долго мечтал.
— Я никогда больше не стану предаваться глупым мечтам, пускай эти юные бездельники женятся, на ком хотят. Теперь я ко всему готов. Если Стив приведет в дом дочь прачки, а Мэк убежит с нашей хорошенькой горничной, я скажу: «Да благословит вас Бог, дети мои!» Это все, что остается делать современным родителям, — произнес он с грустной покорностью. После этих трагических слов дядя Мэк умыл руки и заперся в своей конторе, чтобы переждать бурю.
Бедняга Арчи в это время втайне разделял детское желание Розы — чтобы теток было не так много. Каждое слово заинтересованных в этом деле родственниц все дальше и дальше отдаляло его от возможности счастливого исхода дела. Он с радостью поселился бы на необитаемом острове, чтобы спокойно наслаждаться своей любовью.
Все, что говорилось в доме, подкрепляло решение Фиби уехать и доказывало Розе, как она жестоко ошибалась, надеясь склонить членов семьи на свою сторону. У добрых теток, как у большинства женщин, предрассудков было предостаточно. Вскоре Розе стало совершенно ясно: доказывать им, что любовь Арчи к Фиби не преступление, так же бессмысленно, как биться лбом об стену.
Мать Арчи в душе надеялась назвать дочерью Розу — не ради состояния, а потому что по-настоящему любила племянницу. Теперь ей пришлось расстаться со своей мечтой, и она достойно скрыла разочарование. Из любви к сыну она старалась быть приветливой с Фиби. Однако девушка сразу почувствовала, что ей не очень рады, и окончательно утвердилась в своем решении уехать.
Тетя Джейн называла все это романическими бреднями и советовала тете Джесси быть «мягкой, но непреклонной». Тетя Клара была ужасно озабочена, «что скажут люди, когда наш мальчик женится неизвестно на чьей дочери». Тетя Майра в самых мрачных красках изображала неизвестных родственников Фиби как людей дурной репутации. Она предрекала, что они явятся, откуда ни возьмись, как только прознают, что влюбленные поженились.
