Николай Кузьмин - Где найдёшь, где потеряешь (Повести)
Ожидаемый звонок внезапностью сразил. Дрожащей рукой Саша снял трубку.
— Да, я слушаю, слушаю!..
— Сашу, будьте любезны.
— Я, я! Не сомневайтесь, это я!
— Бонжур, мальчонка.
— Семью семь — сорок семь. Здравствуйте.
— Что скажешь новенького?
— Товар на старте. Если на ночь не угонят, берем.
— Ша! Ясненько. В любом раскладе мой человек будет где полагается. После одиннадцати. Маршрут не забыл?
— Нет, что вы! От Майорова до «Ватрушки». Остановит мужик с палочкой. Спросит…
— Добре, добре! Без лишних слов, голубок. У тебя феноменальная память, хе-хе… Своего ковбоя впрягаешь?
— Да. Контора!..
— Ну, вроде все. Желаю удачи, как говорится.
— Спасибо.
— Ну, все.
— Все. О'кэй!
Медленно, с облегчением положив трубку, Саша поднял глаза и поразился: оперативников будто подменили. Один, совсем молодой, простодушный и гордый своей ответственной ролью, обратился к Саше примирительно:
— Кино! Даже не верится, настоящее кино. А до чего хитер твой шеф! Акула преступного мира… Но клюнул, теперь на крючке!
— Ладно, Тарасов, — сказал товарищ постарше. Повернувшись к Саше, продолжал: — Значит, такая вам инструкция, Донец. Во-первых, до одиннадцати из дому ни шагу. Во-вторых, когда выйдете во двор, вас встретит вот этот Тарасов под видом соучастника. Мало ли преступники захотят контролировать угон с самого начала? Так что ведите себя естественно, будто в настоящей краже, как в прошлый раз.
— Ой, — подала голос Донцова мама, — а это опасно?
— Об этом нужно было думать несколько раньше, — снова замкнувшись в неприязни, сказал оперативник.
А Василий влачился по затихающей улице и ругался, благо нет вблизи посторонних ушей. Кого он ругал? За что? Неизвестно. Живоглота ли, себя ли, собственную пропащую жизнь? Он спросил время, сказали: половина одиннадцатого. Он зашел во двор дома, где жила его обездоленная семья. Поглядел на окна, повздыхал. Потом слазил в подвал и достал припасенную стариковскую трость. Опираясь на нее — а ведь впору! — вышел он снова на улицу, к ближайшей остановке побрел, как на казнь. Потом сел в трамвай и поехал без билета. Три копейки имелись, но пожалел…
В то же время с другого конца города катила в такси, не жалея рублей, молодая особа, которую Живоглот называл своим глазом, красавицей, дорогушей.
Что ж, пускай так и будет — «Дорогуша», — ибо нет нужды в имени ее. Дорогуша курила сигарету за сигаретой, кусала крашеные губы, теребила сумочку на коленях.
— Опаздываете? — поняв попросту, спросил участливый шофер.
Она ответила, как облаяла:
— Да, да, да! Везите знайте! Пятерку кину. Тоже мне!
На этом попутная беседа, разумеется, прекратилась. Теперь Дорогуша могла переживать свое тайное без помех. И она провалилась в неурядицы, беды и заблуждения, как в гнилое болото, в пору кричать «караул!». Закричала бы, да нельзя, хуже будет, пожалуй. Ведь до чего докатилась, дура нескладная! Кто поверит? Сама не поверила бы год назад.
Все имела, хорошего мужа имела и будущее нормальное. Заелась… Мало показалось… А теперь что? Любовница противного старика, жулика, негодяя, да еще и сообщница его в придачу. Кошмар!..
Она вылезла из такси и пошла по набережной Фонтанки. Было пять минут двенадцатого на золотых часиках, которые, кстати, подарил Живоглот. Подарил!.. Как сразу не догадалась, чем пахнет? С них, с проклятых часов, все и началось.
Перейдя мост, Дорогуша снова пошла навстречу транспортному движению, чтобы издали видеть машины, их номера. Всякий раз набегающий автомобиль нужной окраски приводил ее в трепет, тем не менее Дорогуша успевала несвязно и неуместно думать при этом — полумысленно, полувслух рассуждать. Стенографически получилось бы: «Волга». «Волга». «Москвич», кажется… Двадцать три года — не старость. Ну и что — восьмилетка? Дальше могла… «Жигули», да не те… Швея-мотористка. Юлька институт кончила, а толку? Ни одного парня. Бедняжка! Если бы я любила Самойлова… Ой, боженьки, едут! Вишневая! Фу, цифры совсем другие. Мне надо шестнадцать — десять, а тут совсем сорок пять — шестьдесят два… Надо было сказать: «Не пойду, Костя». Что, если б сказала? Зачем ему пистолет? Еще «Волга». Все больше «Волги», «Волги»… Какая же я несчастная! С моими данными, с квартирой… Вот встречу парня — высокого, сильного, в голубых джинсах. Он ему покажет Францию. Ой, «Жигулёнок» вишневый! Неужели?.. Точно!.. Это уже они!».
И действительно, никакой ошибки: мимо Дорогуши проносятся те самые «Жигули». За рулем Саша Донец, на заднем сиденье — сотрудник угрозыска Тарасов. Переодевшись, взлохматив прическу для перевоплощения в образ напарника по угону, он умудрился к вечеру еще больше помолодеть. Как раз то, что надо. Совсем мальчишка! И волнуется он по-юношески темпераментно: подскакивает на месте, поучает водителя, старается заглянуть вперед. Видно, потому Саша спрашивает:
— Простите, у вас какое звание? Что кончали, если не секрет?
Оказывается, секрет. Увиливая, Тарасов отвечает:
— Хорошо рулишь, Донец. Права имеешь? Учился где?
— Когда-то во Дворце занимался. Но больше сам. У нас своя колымага с детства. Бати… То есть, я говорю, мой отец приучал к баранке с четырнадцати лет…
«Жигули» сворачивают, пролетают по мосту, сворачивают опять. Тарасов хмурится сурово и мужественно, включает радиосвязь:
— Я — «Калуга-четыре». «Калуга-четыре», слышите меня? Докладываю. Слышите? Пошли на третий круг. Никого нет. Похоже, никого и не будет. Слышите?
— «Калуга», «Калуга»! — голос из аппарата. — Не нервничать. Продолжайте курсировать, да помедленней вы там! Время есть, слышите?
— Вас понял, понял. Слушаюсь, товарищ капитан!
В сквере, угол Московского и Фонтанки, сидит, нахохлившись, Василий и думает с надеждой: «Вдруг опять не получится, не придется рисковать? Хорошо бы, как в прошлую пятницу. Тогда вынырнет сам Костя Живоглот, отвалит пятерку за напрасное беспокойство, и будь здоров — до следующего раза. А там снова какая-нибудь неувязка, еще пять рублей как с куста…»
Василий усмехается даже, веселеет немного. Но в этот миг:
— Не видели, здесь собачка не пробегала? — И дева стоит, пикантная гражданочка, откуда взялась?
— Кошку видел, — злобно отвечает Василий, — рыжую. Годится? Такую же напуганную, как ты. Да садись, не маячь!
— Полегче, дядя, — говорит гражданочка, присаживаясь. И продолжает деловито: — Машина тут. «Жигули» вишневого цвета, номер…
— Да знаю, знаю. Ты о главном давай. Деньги на бочку!
— Вот, пожалуйста. — Дорогуша вынимает из сумочки конверт. — Это им, а тебе на месте, по уговору. Костя сам отдаст, когда пригонишь. Запоминай, куда надо, сейчас объясню.
Василий прячет в карман хрустящий пакетик, и в то же мгновение его озаряет соблазнительная мысль. А что — взять и удрать с подарочком? Кому пожалуется Живоглот? Как разыщет, не зная адреса? Ведь за двенадцать лет один раз встретились случайно. Другого раза может и не быть…
— Значит, поедешь на улицу Тельмана, — говорит Тем временем Дорогуша. — Веселый поселок, знаешь? Вот… Школа там. Поставишь машину против школы, на противоположной стороне. Там такие деревья, вот… Вылезай, никого не дожидаясь. Как вылезешь, бросишь машину, иди к остановке на Дальневосточном. Знаешь? Понимаешь? Повторить?
— Не надо. Пока все ясно, дурочка…
— Сам дурак! — войдя в роль, дерзит Дорогуша. Она боится Василия, но ей нравится приказывать, повелевать. — Значит, будешь идти, идти, а Костя будет смотреть незаметно. Ну, это не твое дело. Ты по сторонам не глазей, вот… Он сам подойдет когда надо.
— А если не подойдет?
— Как это? Ты чего это? Костя сказал…
— Сказал! — хмыкает Василий. — Эх, дочка… Плохо знаешь его.
— Нет, что вы говорите такое?
— То самое. Машину хапнет, а нам — шиш.
Растерянная Дорогуша задумывается. Василий мрачнеет, кряхтит. Всевозможные подозрения заводят в его трезвеющей голове бешеную чехарду. И ему становится жаль эту красивую гражданочку, и тех, что в машине сейчас, и себя, конечно. Он почему-то с полной уверенностью предвидит: всем им крышка сегодня, казенный дом. Здесь вроде бы надо встать и расплеваться, пока не поздно. Однако Василий произносит:
— Ну ладно, чего уж теперь. Пошел…
— Я тоже пошла, — следуя указаниям Живоглота, хитрит Дорогуша. И добавляет непреднамеренно, от сердца: — До свидания. Не берите в голову плохое. Он не обманет. Ну, не может этого быть! Вот…
Василий, сгорбатившись, опираясь на палку вовсе не для блезира — ноги заплетаются, — переходит через дорогу к парапету. Он идет навстречу машине, которая вот-вот подкатит со стороны Майорова. А Дорогуша, не теряя из вида потрепанную фигуру, хоронится в телефонной будке на углу. И звонит, как приказано ей.
