Вильям Козлов - На старой мельнице
– Уже эти... фонды отпустили.
Митька не знал, что такое фонды, но это непонятное слово сразу заставило поверить.
– На Калинке? – спросил Митька.
– Понятно, – сказал Стёпка. – Батя говорил, что у вас тоже будет свет. На всех улицах фонари зажгут, как в городе.
Митька вдруг вспомнил: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет...» Враньё все это, оказывается! Вот построят электростанцию, тогда действительно будет свет. И без бога обойдутся. Включат рубильник – и будет свет.
– А ты точно знаешь, что их отпустили? – спросил Митька.
– Что?
– Ну, фонды.
– Отпустили, – сказал Стёпка.
Митька немного помолчал и снова спросил:
– А вдруг их не хватит?
– Чего?
– Ну, фондов.
– Вот человек! – рассердился Стёпка. – Говорят, хватит. .. На каждом столбе лампочку повесят.
Стёпка тоже не знал, что такое фонды, и боялся, что Митька спросит.
– Стёп, а ты попроси батю, чтобы повесили хоть две лампочки в лесу! Всё равно ведь провод будут через рощу тянуть.
– Это можно, – согласился Тритон-Харитон. – Знаешь что? Давай помолчим: учительница на нас смотрит.
После звонка Митька стал не спеша собирать свои книжки и тетрадки. Класс опустел, а он всё ещё сидел за партой.
– Ну, чего ты копаешься? – заглянул в дверь Тритон- Харитон. – Пошли!
Митька заглянул в портфель: до сих пор пахнет свечками! Куда идти? Домой? С полицаем в одной избе он жить не будет. И на мельницу больше – ни шагу. Мало того, что окрестили, так ещё надумали какую-то сатану гнать. Нашли дурака!
На спортплощадке Митьку поджидал Огурец. Он стоял у шведской стенки и насмешливо улыбался. На голове у него красовалась новенькая в красную шашечку тюбетейка.
– Эй, Богомол, скажи, Земля круглая иль нет? – крикнул Огурец и захихикал.
Стёпка незаметно подтолкнул Митьку и, насвистывая, пошёл вперёд. Он даже не глядел в Петькину сторону, а тот состроил противную рожу и снова крикнул:
– Богомол, вертится Земля иль нет?
Стёпка изловчился и поймал Петьку за локоть.
– Сейчас, Огурец, узнаешь, какая Земля... круглая или нет, – торжествовал Тритон-Харитон. – Лесник, иди, бить будем.
Митька подошёл к Петьке, лениво размахнулся… и опустил руку.
– Бей! – подзадорил Стёпка.
– Неохота, – сказал Митька. – Заплачет.
Огурец, приготовившийся было зареветь, приободрился.
– Прими грабли, – сказал он Стёпке и попытался выдернуть руку.
– Ябедничал? – спросил Тритон-Харитон. – Получай!
И хлёстко шлёпнул ладонью Огурца по щеке.
– Дразнился?
И вторая звонкая пощёчина разнеслась по двору, вспугнув с забора стайку воробьёв.
Новенькая тюбетейка слетела с Петькиной головы, длинное лицо сморщилось, губы задрожали.
– Хва-а-тит... Тритонище!
– Ну что, Земля вертится? – спросил Стёпка, награждая Огурца подзатыльником.
Петька заревел.
– А теперь иди жалуйся! – Стёпка повернул Огурца спиной и напоследок дал ему хорошего пинка.
– Плачет? – спросил Митька, который уже успел отойти на порядочное расстояние.
– Не будет капать, – сказал Тритон-Харитон.
– И Землю зачем-то приплёл?
– Дурак он, – сказал Стёпка. – Дурак в тюбетейке.
– А если опять наябедничает?
– Пускай...
Даже расправа с Огурцом не подняла Митькино настроение. Петька поплачет, позлится – и домой придёт. А куда ему, Митьке, деться?
– Хорошо, бы в футбол сыграть, – сказал Митька,
– Камера спустила... Дырка.
– Заклеим...
– Клею нет... А потом, трава мокрая. Кончился сезон. Теперь до весны.
У магазина остановились. Дед Андрон был на месте. Видно, с утра сидит тут. Он перешёл на зимнюю форму: закутался в красный длинный тулуп, а сверху прикрылся своей любимой фуражкой с отломанным козырьком. Из тулупа торчали борода, усы да толстый красный нос.
– Дедушка, скоро всем электричество проведут, – сообщил Митька. – И тебе над головой лампочку повесят... Чтобы воров было видно.
– Дай бог, – сказал дед.
– А бога-то, оказывается, нет, – сказал Митька. – Бога древние люди выдумали... Это когда они совсем как обезьяны были.
– Обезьяны выдумали? – толком не расслышав, переспросил дед. – Обезьяна тоже божья тварь.
– Чего это ты, дед, в тулуп завернулся? Озяб? – спросил Стёпка.
– Кровь не греет, – сказал сторож. – Моё дело табак.
Дед Андрон сегодня был опять не в духе. Фуражка прямо сидела на его голове. Он глядел мимо ребят и о чём-то думал.
– Дедушка, а филин – божья тварь? – спросил Митька.
– Ну зачем чёрт принёс его сюда? – сердито взглянул сторож на Митьку. – И жил бы на Колыме.
Митька со Стёпкой переглянулись.
– Кого чёрт принёс? – спросил Митька.
– Ишь придумал... Борода! Мне сразу его обличье показалось знакомым. Рыбачок!
Митька, наконец, сообразил, о ком речь.
– Деда, он у немцев полицаем был. Да?
– Внучонка с невесткой отправил в неметчину, – сказал сторож. – Сгинули. А он жив-живёхонек. Рыбку, язви его в душу, удит.
– Мамка сказала, чтоб он уходил от нас... Полицай он.
– Внучонок-то мой сейчас уж школу бы кончил... Там, в Германии, пропал... А он, гляди-ко, пришёл и рыбку удит.
– Пойдём, Мить, – потянул приятеля за рукав Стёпка. – Переживает дед...
Андрон ещё глубже забрался в свой тулуп. Глаза его были красными и часто моргали.
До рощи дошли молча. На лужайке вокруг кола бродила коза. Митька чувствовал, что Тритон-Харитон что-то хочет сказать, но не решается.
Странный какой-то сегодня Стёпка! В школе Митька несколько раз ловил на себе его пристальный взгляд. И сейчас идёт, всё время сбоку поглядывает на Митьку, как будто год не виделись. Митька спросил:
– Нос у меня в чернилах, что ли?
– Нос в порядке, – сказал Стёпка.
– Ну чего ты на меня всё время глаза таращишь?
– Куда хочу – туда и гляжу.
– Смотри лучше на небо, а на меня не надо, – сказал Митька. – Не люблю.
Стёпка посмотрел на небо, вздохнул и вдруг спросил:
– Хочешь быть моим братом?
– Братом? – изумился Митька. – Как это?
– Ну так... – сказал Стёпка. – Будешь жить у нас и всё такое... Не надоело тебе такую даль в школу ходить?
– А мамка?
– Мамка, – повторил Стёпка. – У ней бог.
Митька на лету поймал падающий с берёзы лист, рассеянно положил его в рот и стал жевать. Даже не заметил, что горько. В лесу тихо. Деревья стоят молча. Не шевелятся и не шумят. На редких листьях блестят дождевые капли. Пахнет муравьиной кислотой. Не слышно и филина. Днём филин спит. А как только стемнеет, – выберется из своего дупла и давай людей и птиц пугать. И почему у него такой голос противный? Не то плачет, не то смеётся – не поймёшь!
– Так как, Мить?
Хороший парень Тритон-Харитон. Такого брата одно удовольствие иметь. И дядя Гриша, помнится, звал. Будете, говорил, со Стёпкой спать.
– А ты где спишь? – спросил Митька.
– Что? – удивился Стёпка и расплылся в улыбке: – На кровати... Она ужас какая широкая, Мить! Втроём можно спать – не вывалишься.
24. ПО РЕКЕ ЩЕПКИ ПЛЫВУТ
Толстая вековая сосна вздрогнула, пошатнулась и, рассекая колючими ветвями воздух, со свистящим обвальным шумом грохнулась на берег. Гулкое лесное эхо обрадованно ахнуло и пошло гулять вдоль берегов Калинки.
На розовом срезе крупными каплями выступила янтарная смола. Любопытная лесная муха опустилась на пень, жадно сунула свой хобот в смолу и увязла.
Плотники, оседлав шершавый красный ствол, весело затюкали топорами. Смолистые сучья с треском падали в росистую траву. Ствол дрожал, звенел. Тягучие прозрачные нити тянулись от него к земле.
– Плачет сосна, – сказал Митька.
– Их тут много навалят, – усмехнулся Стёпка.
– Как ты думаешь, – спросил Митька. – Когда построят гидростанцию, рыба уйдёт?
– Рыба шум не любит.
– Какие у плотины окуни водились!
– В омуте?
– Ага, – сказал Митька.
Они стояли на берегу, и ветер трепал их волосы. Из лесу доносились визгливый звон пилы, дробное постукивание топоров, голоса рабочих.
Из Митькиного дома вышел невысокий бородатый человек с тугим зелёным вещевым мешком в руках. Брюки его были заправлены в новые сапоги, на голове новая коричневая шляпа с чёрной лентой. Скользнув холодным равнодушным взглядом по лицам ребят, он стал смотреть на плотников. Упала ещё одна сосна. Когда вдали заглохло эхо, человек вскинул мешок на плечо и поднялся на мостик. Здесь он снова остановился. Перегнувшись через берёзовые перила, посмотрел на мельницу.
– Никак богу молиться хочет?
– Отмолился, – сказал Митька.
Пестрецов сплюнул в воду и зашагал по тропинке. Мокрые кусты захлестали по голенищам.
– Крикни ему чего-нибудь, – подтолкнул приятеля Стёпка.
– Полицай, – сказал Митька, не отрывая взгляда от покачивающейся спины бывшего квартиранта.
