Георгий Струмский - Наско-Почемучка
Наско засмеялся и стукнул меня по плечу:
— Нашли! Нашли, Ванка!
Мы нашли… ремонтно-тракторную станцию. На широком дворе стояло больше пятидесяти тракторов. А рокот доносился с поля. Наско нахмурился:
— Здорово нам наврала подружка. «А как же! Конечно».
Со двора РТС, где мы находились, всё Велиново было видно как на ладони. Мы облокотились о железную ограду, усталые, расстроенные. Наско поднял бинокль и просто так глядел на центральную улицу. Вот школа. Рядом — новый Дом культуры.
Гостиница, ресторан, комбинат бытового обслуживания. По улице громыхал самосвал. А над всем этим немилосердно пекло летнее солнце.
— Это он! — Наско весь напрягся. — Ванка, это он!
— Что ты кричишь? Кого увидел?
Наско отшвырнул бинокль, и он на ремне повис у него на шее.
— Беги за мной! Быстрее!
Отбежав немного, он обернулся и крикнул:
— Это Иван! Я его видел!
Никогда ещё не бегал так быстро. Мы настигли и обогнали самосвал. Сердце билось у меня уже где-то в горле. Наско бежал впереди и через каждые двадцать метров оборачивался, чтобы меня подбодрить. Я зацепился за какой-то корень и едва не растянулся в пыли.
— Быстрее, Ванка! Сюда!
Наско ринулся в ворота высокого здания с вывеской «Управление кооперативного хозяйства». Мы влетели внутрь. Наши подошвы гулко шлёпали в тихом коридоре. Я вдруг на минутку потерял Наско из виду и увидел его в конце коридора, вставшего на цыпочки перед табличкой «Председатель».
— Он сюда вошёл, — сообщил Наско.
Из комнаты не доносилось ни звука. А может быть, я не слышал, потому что у меня слишком сильно билось сердце.
Рассказывает Младен
А сейчас поставьте себя на моё место. Голова моя горела, как в огне. И не только от солнца, которое палит немилосердно по пятнадцати часов в сутки, но и от забот по хозяйству. Сезон в разгаре. Жатва уже у ворот. Тысячи гектаров, конца им не видать.
Только вошёл в кабинет — звонят с базы. Кончил разговор, окно распахнул. Хочется мне хоть на минуточку дух перевести и собраться с мыслями. Но дверь за спиной у меня начинает поскрипывать. Оборачиваюсь. Дверь полуоткрыта, а за ней — шушуканье.
— Наско, ты первый погляди.
— Ладно, если не веришь.
Из-за двери показывается мальчишеская голова и заглядывает в кабинет. Останавливает свой взгляд на мне и изучает меня.
— Он? — спрашивает нетерпеливый голос за дверью.
Очкастая курносая рожица с бесчисленными веснушками улыбается. Из-за неё выглядывает другая рожица, очень загадочная и любопытная.
— Это он!
Дверь распахивается настежь. Мальчишки бросаются ко мне. По дороге сбивают маленький столик, но даже не задерживаются, чтобы его поднять, хватают меня за руки, кидаются мне на шею.
— Здравствуй, Иван!
— Знаешь, как мы тебя долго искали!
— Я Ванке говорил, что мы тебя найдём, что ты жив, а он не верил.
— Как же, не верил!
Никак не могу прекратить этот поток слов.
— Всё хорошо, — наконец удаётся вставить слово и мне. — Не хотите ли присесть? Заодно расскажете, кто вы такие.
Не хотят садиться и рук моих не выпускают. Точно боятся, что убегу, и представляют друг друга:
— Наско-Почемучка.
— А это Ванка.
— Ты нас не помнишь, а мы тебя помним. Самое главное — что мы тебя нашли, Иван!
Гляжу в их сияющие глаза и ничего не понимаю.
— Хорошо, ребята. Вы меня нашли. Очень вы симпатичные. Очень рад вас видеть, хоть я вас и не знаю. Только я не Иван.
Ребята разом отпускают мои руки. Потом начинают хитро подмигивать. Ждут, когда я признаюсь, что пошутил. Но я улыбаюсь им и пожимаю плечами.
— Честное слово, я не шучу. Какой же я Иван, ведь ещё с рождения меня назвали Младеном. Имя моё и на дверях на писано, но вы так спешили, что не успели прочесть. Там ясно сказано: Младен Иванов.
Ребята переглянулись.
— Значит, ты Младен?
— Значит, мы ищем твоего отца!
— Ивана, который водит русский трактор!
Оба смеются, довольные.
— Отца? Ну, это другое дело. Но только он…
— Он жив? — перебивает меня Ванка.
— Конечно, жив! — удивляюсь я. — У него гости из села Струмского. Несколько ребят и двое учителей.
Мальчишки снова отпускают мои руки и бледнеют. Не понимаю, что их так смутило.
— Из села Струмского? — переспрашивает Наско.
— Да, так они сказали.
— А взрослые как выглядят?
— Один высокий, в очках. А другой поменьше, в зелёной куртке. Они показались мне не то озабоченными, не то сердитыми.
Лица у мальчишек залились краской. На столе опять зазвонил телефон.
— Отец мой довёл их к русскому трактору, — продолжал я.
— Нам сейчас же необходимо туда идти, — говорит Наско и переходит со мной на «вы». — Вы нас не проводите туда?
Телефон снова начинает трезвонить, но я не беру трубку. Мальчишки нетерпеливо переминаются с ноги на ногу, не хотят есть конфеты, которыми я их угощаю. Я обнял их.
— Ну, раз говорите, что надо сразу же идти, пойдёмте, я готов.
Выходим на улицу. Стало прохладнее. Солнце свалилось за горы и больше не печёт так немилосердно. Жаркий день кончается. Наско-Почемучка за моей спиной шепчет Ванке:
— Как мы теперь оправдаемся перед товарищем Николовым?
Последний листок из блокнота писателя
Я мог бы много порассказать, чего Наско и Ванка ещё не знают, но лучше отложим на другой раз. Они так утомились, что лучше уж я, начав рассказывать эту историю, её и завершу.
Как только я тогда утром вернулся в палатку, я тут же сообразил, куда направились оба приятеля. Я догадался не по их записке, а по матрёшке, которая неизвестно кем была забыта на моём столе.
Самая большая — Матрёна Ивановна — стояла передо мной в цветастом сарафане, румяная, круглолицая. Возле неё, повторяя её черты и улыбку, стояло шестеро дочек, самая маленькая — величиной с горошину.
Так вот, история, которая началась в лагере «Три бука» в Осогове, закончилась на другом конце Болгарии, в селе Велинове.
Вот он, «дед Иван».
Пооблезла голубая краска с его прямоугольной кабины, гусеницы поржавели.
У него теперь много молодых и красивых побратимов. Но и сегодня, будто только что нарисованная, алеет на нём звезда с серпом и молотом.
А тракторист Иван?
И он почти такой же, как на фотографии в газете. Всё такой же стройный, и глаза у него весёлые. Только на усы и на волосы насыпало ему белого-пребелого снегу, который теперь уже никакое солнце не сможет растопить. Рядом с Иваном стояли Милчо Техника и Цветанка. Латинка набрасывала на листе бумаги новую картину.
По улице идут оба наших героя, пыльные и разморённые. Наско и Ванка бредут медленно, поглядывают украдкой на меня и на хмурого Николова. Я им подмаргиваю с заговорщическим видом и киваю головой: мол, идите сюда.
Милчо Техника направился было им навстречу, но Иван его опередил. Он встречает их на полпути, широко раскинув руки:
— Вот они, мои путешественники!
А Наско и Ванка устремляются прямо к нему. Уткнулись ему в грудь своими курносыми носишками, забыли обо всех нас, толкуют что-то Ивану, что-то говорят, перебивая друг друга.
Иван их обнимает за плечи и ведёт к притулившемуся под навесом трактору.
— Но раз уж я обещал вам, что не умру, нечего вам было и бояться. Раз уж обещал, значит, не умру. Как видите — цел.
Только вот поседел теми ночами… Насчёт газеты-то? Ну, кое-что там присочинили, а в основном всё верно. Верно, — вздыхает Иван. — И седина моя всё подтверждает, ребятки мои. А вот и «дед Иван» — поглядите на него, какой молодец!
Вдруг Наско начинает смеяться и толкает локтем своего приятеля:
— Говорил я тебе, что знаю его, говорил, а ты не верил!
Ванка поглядел на него с укором, потому что не мог понять причины столь радостного смеха.
Но Наско и сам торопится всё объяснить, обращаясь к Ивану:
— Я только сейчас вспомнил. Вы и были тот «тракторист из трактористов», о котором говорил дядя Кольо.
— Вы были прошлым летом у нас в селе на одном собрании?
— Может быть, — кивает Иван. — Ездил я в прошлом году в ваши края, на открытие мемориальной доски Мефодию.
— Говорил я тебе, говорил! — торжествует Наско.
И седой тракторист тоже смеётся, опускает свои тяжёлые ладони на мальчишечьи руки, прижимая их к стальной броне трактора. На руках у мальчишек пульсируют тонкие синие жилки.
…И вот июльским вечером собрались мы пёстрым кругом возле горящего костра. Отблески пламени падают на лица, деревья отбрасывают ночные тени.
Младен уже познакомил Милчо Технику, Латинку, Цветанку и Данчо с велиновскими пионерами.
Ребята быстро нашли общие песни, и Милчо дирижирует новым объединённым хором.
