Роберт Макклоски - Приключения Гомера Прайса
- А если я не люблю кофе и натрясу в него эту штуку, значит, кофе будет еще более противным?
- Еще противней, чем ты, несносный мальчишка, - буркнул профессор. - На вот тебе...
Он быстро всучил Гомеру банку без всяких денег. "В виде премии", сказал он, еще быстрей захлопнул чемодан, повесил трость на руку, натянул перчатки, поправил шляпу - и исчез за дверью.
- Ну, я пошел, - первым нарушил молчание Далей. - Попробую дома эту штуку.
- Я поже тошел, - сказал шериф, - то есть я хотел сказать - тоже пошел.
- До свидания. Одиссей, сегодня неплокой денек, - сказал судья. Он всегда бывал вежлив не в зале суда.
- Да, да, - рассеянно ответил дядюшка Одиссей, который в это время выбирал для себя два пончика.
Оставшись вдвоем с Гомером, дядюшка Одиссей положил свои пончики на два разных блюдца и один из пончиков основательно побрызгал веществом "иещеболее". Затем он откусил от одного, от другого, снова от первого, опять от второго. Потом дотер подбородок, почесал затылок, подозвал Гомера, и они стали пробовать вдвоем.
- Нет, будь я проклят! - сказал наконец дядюшка Одиссей.
- А знаете, - вспомнил Гомер, - сегодня никто не платил ни за кофе, ни за пончики.
- Будь я проклят, - повторил дядюшка Одиссей, - и еще более!..
На следующий день, когда дядюшка Одиссей, как обычно, подремывал за своим прилавком, отворилась дверь и вошел судья.
- Послушай, судья, - сказал ему дядюшка Одиссей, еле ворочая языком. Ты что-нибудь замечаешь во мне?
Судья внимательно оглядел дядюшку Одиссея и потом казал:
- Я замечаю повышенную сонливость.
- Вот-вот, - сказал дядюшка Одиссей и зевнул, - то же говорит и моя Агнесса.
Кричит, я всегда был ленивым, а теперь стал и еще более... Только это неверно, судья. Просто я не выспался. Дело в том, что я насыпал этого "иещеболее" себе на матрас, чтобы он стал еще более мягким...
- Ну, и помогло? - спросил судья.
- Помочь-то помогло, да несколько капель попало, как видно, на ту самую пружину, которая скрипела громче всех... Ну, и она стала - представляешь себе? - и еще более скрипучей! Глаз не мог сомкнуть всю ночь... Привет, шериф!
Да, это сам шериф поспешно, словно боялся, что без него что-то произойдет, входил в кафе.
- Джентльмены, - сказал судья торжественно, - я хочу сделать заявление. Боюсь, что и во мне происходят какие-то серьезные изменения - внутренние, а также внешние. Я такой же, как всегда, но только и еще более...
А шериф печально добавил:
- Почу хризнаться, воследнее премя я и еще более сутаю плова и састо чам не догу могадаться, что я сакое тказал.
- Да, тут что-то не так, - мрачно заметил дядюшка Одиссей. - Спросим-ка у Далей.
Он тоже был с нами.
На счастье. Далей как раз в это самое время шел по городской площади, прямо по газону. Он споткнулся о столбик с вывеской "По газонам не ходить!", чертыхнулся, сплюнул, выдернул столбик из земли и швырнул его прямо в монумент. Потом зацепил ногой мусорную урну и уж только после этого направился в сторону кафе. Далей Дунер после истории с гигантскими сорняками и в самом деле стал очень нервным.
- Он такой же, как всегда, и даже еще более, - сказал дядюшка Одиссей. - Наверно, весь день поливал себя этим веществом. Может, даже пил его.
А судья и шериф закивали головами. Бам! - грохнула дверь, пропустив через себя Далей Дунера. Гомер и его друг Фредди были тут же и с любопытством смотрели на еще более сонного дядюшку Одиссея, еще более важного судью, еще более подозрительного шерифа и на еще более невыносимого из горожан по имени Далей Дунер и по прозвищу Дунер-Плюнер.
- А как себя чувствуешь ты, Гомер? - спросил дядюшка Одиссей.
- Очень хорошо, - ответил Гомер. - А вот у вас ужасно сонливый вид. Может, сенная лихорадка?
- Что ты сделал со своей банкой этого "иещеболее"? - спросил дядюшка Одиссей, с трудом отгоняя сон.
- А, с этим... - сказал Гомер. - Мы с Фредди побрызгали как следует радиоприемник, чтобы слышимость была лучше. Вроде немного помогло, но зато стало больше помех и избирательность хуже. Тогда мы взяли отвертку и вскрыли эту банку с "иещеболее".
- Ну? - спросили все.
- Ну, и вот, - сказал Гомер.
- Она была пустая, - сказал Фредди и пожал плечами.
- Вещество невидимое, - напомнил судья.
- Она пустая была! - повторил Фредди с вызовом.
- Пустее пустого, - сказал Гомер. - И еще более!
- Выходит, нас окунули, то есть обманули! - закричал шериф. - Я все время так думал!
- Наше богатейшее воображение, - сказал судья, - увело нас немного в сторону.
- Профессор здорово облапошил нас, - произнес дядюшка Одиссей несколько более оживленно.
- Вот, судья, - сказал Далей, вручая ему свою банку с "иещеболее", теперь мы в расчете, и я больше не должен вам пятьдесят центов.
- Угощайтесь пончиками, ребята, - ласково предложил дядюшка Одиссей Гомеру и Фредди.
Чаще всего он делал это, прежде чем попросить о чем-нибудь.
- Вот что, ребята, - сказал он потом, - главное, смотвите, чтоб не узнал папаша Геркулес. А то нам всем житья не будет.
Гомер немного поколебался, но не очень долго, и как только он и Фредди запаслись пончиками в достаточном количестве, Гомер тихо сказал:
- Он уже знает.
- Что?! - вскричали шериф и дядюшка Одиссей. - Ага. Когда мы приделали обратно крышку, я подумал, лучше отдать банку дедушке Геркулесу. Он ведь любит такие цтуки, вы знаете.
- Ну, и что сказал этот карый стозел... то есть старый козел? - спросил шериф.
- Он сказал... - ответил Гомер, - что, когда он был молодой, эта штука продавалась навалом и куда дешевле. И никому в голову не приходило собирать ее в банки и закрывать крышкой...
- Так-так, продолжай, молодой человек, - сказал судья.
- Еще он говорил, - продолжал Гомер, - что никогда жизни не пробовал это самое "иещеболее" и что он хочет осмотреть, не сделалось ли оно слабее, чем раньше...
Ну, и продал ему свою банку за доллар...
- Да, ты мой племянник! - воскликнул дядюшка Одиссей. - И еще более!
- Нас всех обманули! - повторил шериф. - Жаль, я не упрятал его за решетку!
- У нас нет такого закона, - сказал судья. - У нас свобода торговли.
- Привет всем! - услыхали они, и в дверях кафе появился сам папаша Геркулес.
- Как поживаете? - спросил его судья.
- Лучше всех, - ответил папаша Герк.
- Куда вы ее девали? - спросил Далей.
Папаша Герк удивленно посмотрел на него, а потом сказал:
- А, ты, наверно, про эту банку с "иещеболее". Я долго думал... Ведь такой старый человек, как я, не может израсходовать эту вещь как попало. Он должен истратить ее на самое, самое, пресамое главное... И вот, после долгих раздумий, я понял, что же мне делать... И я вышел в сад и нашел там свободный кусочек нашей доброй, старой земли. И я стал трясти эту банку над землей, пока у меня рука не заболела. А потом я снял крышку и налил в банку воды, и эта вода была, конечно, и еще более мокрая, и еще более влажная, чем всякая другая...
- Ну, и что же? - спросил дядюшка Одиссей.
- После этого, - сказал папаша Герк, - я полил этой и еще более мокрой водой кусочек нашей доброй, старой земли, и земля промокла почти насквозь, до Китая...
А потом я с трудом выпрямился и поглядел вокруг. И я увидел, как все кругом прекрасно - как зеленеет трава, и цветут деревья, и поют птицы. И мне стало так радостно... так хорошо... И еще более! И я подумал:
В каком хорошем мире мы живем! Только сделать бы нам его еще лучше... и еще более. Привет всем. И папаша Геркулес вышел из кафе.
Глава 9. "РЕЖЬТЕ БИЛЕТЫ".
Дядюшка Одиссей стоял почти у самого выхода из своего кафе, небрежно облокотившись на блестящий корпус новенькой автоматической музыкальной машины.
Пока он так стоял, глядя через витрину кафе на потонувшую в сумерках центральную площадь города Сентерберга, лицо его потеряло вдруг свой обычный розовый оттенок и сделалось багровым, как свекла. Но и этот цвет продержался недолго, его сменил бледно-лиловый, который, в свою очередь, уступил вскоре место зеленому и сочному, как первая весенняя трава.
Нет, не подумайте, что дядюшка Одиссей почувствовал тошноту или что-нибудь в этом роде. Вовсе нет! Просто уже несколько дней, с тех пор как в кафе привезли и установили новейший музыкальный автомат, уже несколько дней дядюшка Одиссей почти не отходил от этого автомата... А в автомате все делается автоматически:
ставится и начинает вращаться пластинка, опускается на нее игла, а полукруглое стеклянное окошко, за которым все это происходит, автоматически освещается разного цвета лампочками, свет от которых и падает на лицо дядюшки Одиссея, как, впрочем, и на все другие лица, находящиеся не дальше футов десяти от музыкальной машины...
Итак, дядюшка Одиссей не ощущал никакой тошноты, но зато чувствовал некоторое нетерпение, потому что ему давно уже хотелось отлучиться в парикмахерскую, но Гомера все не было и не было. А ведь обещал прийти пораньше.
