Лябиба Ихсанова - Цветы тянутся к солнцу
— Тетя, тетя, проснитесь, я боюсь, — прошептала она.
У соседки оказался чуткий сон. Как только Газиза коснулась ее руки, она открыла глаза и спросила ласково:
— Ну что случилось, сестренка?
— Я боюсь, тетя.
— Не бойся, девочка, дай мне ручку, — сказала соседка и сжала горячей рукой холодные пальчики Газизы. — Не бойся. Это просто воздух тяжелый, оттого и дышать трудно. А ты не бойся и попробуй заснуть…
— Я пробовала, а все равно не могу, — прошептала Газиза.
— Ну, а ты еще попробуй. Только не бойся. Нечего бояться.
И, как ни странно, горячая рука, сжимавшая ее пальцы, и мягкий, спокойный голос подействовали на Газизу. Минуты не прошло, она уже спала крепким, спокойным сном.
С того дня дела у Газизы пошли на поправку. Скоро ей разрешили вставать с постели, потом разрешили ходить по палате. Тогда она превратилась в добрую маленькую нянечку для всех лежачих больных. Тому воды принесет, тому подаст лекарство. Если нужно позвать сестру или врача — Газиза тут как тут.
Но чаще всех и охотнее всех помогала Газиза своей соседке.
Соседка так и лежала с тех пор с ногой, привязанной к спинке кровати. Лежала на спине, не могла ни встать, ни повернуться. Нелегко так лежать, а она и виду не подавала.
— Ничего, — шутила она, — у меня шкура крепкая. Насквозь не пролежу. А пролежу — новая вырастет. А вот если нога короче получится, тогда плохо. Не понравится это Муллахмету.
Звали соседку Тагирой. А Муллахмет — это ее муж. Они до войны жили в Петербурге. Тагира учила детей в заводской школе, а Муллахмет работал на железной дороге.
Когда тете Тагире стало получше, она много и интересно рассказывала Газизе о петербургских дворцах, о мостах, о фонтанах, о белых летних ночах, когда там совсем не бывает темноты.
Она так умела рассказывать, что Газиза как будто видела и широкую Неву, и красивые памятники, и прямые улицы Петербурга. И не одна Газиза слушала тетю Тагиру. Другие больные тоже подолгу слушали ее и потом дружно благодарили за интересные рассказы.
Заслушался этими рассказами и доктор. И как-то, когда Тагира кончила свой рассказ, он спросил:
— А Ленина вам не довелось видеть?
— Однажды видела, — сказала Тагира. — Как-то Муллахмет вернулся с работы, стал собираться куда-то и меня повел с собой. Я спрашиваю: «Куда?» А он говорит: «Сегодня Ленин приедет из-за границы. Пойдем встречать его». Я очень обрадовалась. О Ленине я много слышала. А вот увидеть его никогда не приходилось. Идем. А народу на улицах, как в праздник. Идут колоннами, с песнями, с плакатами, с флагами. Насилу мы пробрались к Финляндскому вокзалу. На площади народу столько, что яблоку негде упасть. Кое-как пробрались на перрон. Ждем. Все кричат: «Едет, едет!» А поезда нет. Уже и темнеть стало. Откуда-то появились горящие факелы на площади. Вдруг все взволновались. Кричат: «Приехал! Ура!» Кричат и на вокзале и на площади. Приехал, а мы и не увидели. И так досадно было, что просмотрели. А тут вдруг Ленин поднялся на броневик. Встал. Пальто расстегнуто. Лицо-то его я и не рассмотрела как следует. А вот голос… голос и сейчас звенит у меня в ушах…
И в тот день и после не раз рассказывала Тагира про Ленина, про большевиков, про то, как они с Муллахметом оба записались в красную гвардию и как их направили в Казань.
Особенно подружилась Газиза с тетей Тагирой, когда та узнала, что чуть ли не в один день их ранили. Газизу на дамбе, а Тагиру у самого кремля, осколком разорвавшегося снаряда. Потом узнала Тагира, что и мужа ее знает Газиза, что носила ему бумагу из казарм и что видела его на берегу в день боя.
— Сейчас, — сказала Тагира, — Муллахмет со своим отрядом сражается с кулаками в районе Чистополя. Там кулаки поднялись против Советской власти, и пришлось послать туда отряды красной гвардии.
Газизе интересно послушать про бои. А Тагира не любит рассказывать про войну. Только начнет, вспомнит о своем Муллахмете и загрустит. А больше всего любит она говорить о том, как они будут жить, когда кончится война. Вот тут у нее и глаза блестят, и голос звенит повеселее…
Как только Газиза увидела учительницу, так сразу узнала ее и вспомнила, как они лежали рядом в больнице.
Тетя Тагира прошла в угол к вешалке, на которой висела одежда ребят. Она разделась, поправила прическу и подошла к доске.
В большой комнате сидели ребята разного возраста. Справа уселись те, что постарше, слева — младшие. Тетя Тагира разделила доску пополам. Справа написала задачу и велела старшим ребятам решать ее. Ребята достали маленькие грифельные доски, грифельки и принялись за работу. Тогда учительница обернулась к младшим ребятам и сказала:
— А с вами мы сегодня научимся читать и писать новое слово.
И тут она заметила сидящую среди ребят Газизу. Учительница обрадовалась так, как будто встретила родную сестру, и спросила весело:
— И ты, Газиза, пришла учиться? Вот это хорошо.
А Газиза, которая все время внимательно следила за каждым движением учительницы, даже растерялась, когда та обратилась к ней.
Ребята подталкивали Газизу, а та молчала, во все глаза глядя на тетю Тагиру. И только когда Тагира подошла к девочке и, положив руку на ее плечо, повторила вопрос, Газиза немного успокоилась и тихонько сказала:
— Да, тетя…
Учительница улыбнулась. Ребята, сидевшие в классе, стали оборачиваться, стали перешептываться, стали разглядывать Газизу.
— Не шумите, ребята, — сказала Тагира, подняв руку. — Мы с Газизой старые друзья. Мы с ней вместе лежали в больнице. И не думайте, что она такая тихая. Она уже успела пролить кровь за победу революции. Когда она выполняла боевое задание, ее ранили на дамбе.
В классе сразу стало тихо-тихо. Ребята во все глаза смотрели на Газизу. Одни верили, другие не верили. Матали, Галия и Совенок сидели, гордые тем, что так говорят об их подруге. А сама Газиза, покраснев, опустила голову и готова была разреветься от волнения.
— Ну, ребята, об этом мы еще поговорим после уроков, а сейчас давайте учиться, — сказала тетя Тагира.
С неделю простояли теплые дни, а потом такие морозы ударили, каких давно и не было. Да ладно бы одни морозы, а то с ветром. Выйдешь на улицу — ветер до костей пробирает, и тут не знаешь, что и делать: нос оттираешь — руки леденеют, руки греешь — нос, того и гляди, отморозишь.
В эти дни ребята не ходили в школу. Гапсаттар тоже сидел дома и скучал. От нечего делать он рисовал ногтем цветы на стеклах, покрывшихся толстым слоем льда, рисовал солдат, пулеметы. Но и возле окошка долго не просидишь: холод так и валит от окна, так и гонит к печке.
Холодно у них в подвале и темно. Окна, зарывшиеся глубоко в землю, и летом мало света пропускают, а теперь и вовсе. На стене вокруг двери нарос белый иней. И над окном полоска инея.
Вот у печки, там другое дело. Там и посветлее. Смолистая лучина горит, потрескивая, бросает в полумрак неверный желтый свет.
Ребята целый день жмутся к печке, весь мел стерли спинами, и рыжая глина тут и там проступает грязными пятнами.
Гапсаттар рассказывает братьям сказки. А когда надоест это, ребята играют в «колечко». Один кладет сложенные ладошки в руки другому, и кто-нибудь поет:
Снизу яблочко, сверху алое,
Сверху яблочко, снизу алое.
Руки так и мелькают: сверху, снизу, сверху, снизу. Тот, кто поет, все чаще повторяет те же слова, переходит на скороговорку. Уже как горох сыплются слова. И руки мелькают, как заводные, и вдруг поющий путает порядок, руки ударяются друг о друга, все путается, и ребята дружно хохочут.
Того, кто не уследил за словами, ждет наказание. Приговор обсуждается всеми играющими.
— Этому что?
— Под столом пройти на четвереньках.
— Там холодно, под столом.
— Тогда пусть лает собакой.
— Подумаешь, наказанье — собакой лаять. Да я и так полаю.
— Ну тогда пять щелчков…
Провинившийся малыш покорно подставляет лоб. Гапсаттар нацеливается грязным ногтем. Раз, два, три… Но, должно быть, не рассчитал Совенок, слишком больно щелкнул малыша.
Раздается отчаянный рев. Средний братишка, босой, в одной рубашонке, из-под которой торчит живот, бежит жаловаться матери:
— Мама, Гапти бьет Хасана.
— Да не бью я, это же игра, — говорит Совенок.
Но мать не слушает оправданий. Всем троим досталось, и все трое удовлетворены. Потирая больное место, ребята смеются, снова садятся играть, но игра больше не клеится. А тут младший братишка — плакса — опять начинает хныкать:
— Я есть хочу…
Гапсаттар тихонько показывает братишке кулак и шепчет злым шепотом:
— Не мучай маму, не проси, чего нет. Подождешь до вечера. Нет же ничего.
Но малыш ничего не понимает. Он уже ревет во весь голос. Средний брат присоединяется к младшему…
