Дэвид Алмонд - Огнеглотатели
53
Если. Если бы Кеннеди или Хрущев отдали в ту ночь приказ пустить ракеты… Если бы какой-нибудь генерал в каком-нибудь подземном бункере, или командир какой-нибудь подводной лодки на самом дне моря, или летчик в каком-нибудь самолете потерял рассудок от напряжения и сам, по своей воле, нажал на кнопку… Если бы забарахлил какой-нибудь примитивный компьютер… если бы корабли, следовавшие на Кубу, так бы и шли на Кубу… Если… если… я бы тогда не сидел здесь, рядом со старой лампой из Лурда, и не писал эту историю. И не осталось бы повести о том, что произошло в Кили-Бей осенью 1962 года. Может, и вовсе бы ничего не осталось, никакого мира, лишь обугленный, изуродованный комок отравленной земли, отравленного воздуха и отравленной воды, и он продолжал бы вращаться в пустоте и тьме космоса. Конец истории. Конец всех историй. Ни меня, ни вас — никого. Но никто не нажал на кнопку. Корабли повернули вспять. Мы сделали шаг назад от ворот ада.
Люди по всему миру вели себя так же, как и мы в нашем маленьком захолустном Кили-Бей. Мы дрожали, трепетали, тряслись от ужаса. Мы кричали: «Нет!» В каких-то местах начались беспорядки, мародерство. Даже неподалеку от нас, в Ньюкасле, были стычки на улицах. В Блайте какие-то подростки подпалили газетный киоск. Но большинство, как и мы, в Кили-Бей, держались вместе, делились едой, старались любить друг друга. Даже те из нас, кто ни во что не верил, возносили молитвы. Мы зажгли костер. Мы перебрасывались шутками, видели сны, плакали, забирались в прошлое и пытались заглянуть в будущее. И все это время на нас смотрели равнодушные звезды, напоминая, какие мы крошечные, какие ничтожные — возможно, мы и вовсе никому не нужны.
И в самом сердце этой последней ночи Макналти выступал бесплатно, не для зрителей. Он не требовал, чтобы на него смотрели, не требовал, чтобы ему платили. Он выдохнул пламя в небо, а потом совершил смертельный поступок: вдохнул его обратно.
Когда мы до него добежали, он уже был мертв. Факелы, будто свечи, перемигивались рядом. Мы встали на колени и услышали, как испуганные голоса выпевают во тьме наши имена: Бобби! Айлса! Дэниел!
Я взмахнул факелом и увидел, как приближаются их силуэты; и вскоре все переместились от пылающего огня к огнеглотателю, лежавшему бездыханно на холодном песке.
Мама закрыла ему глаза.
— Бедняга, — прошептала она.
И прижала меня к себе.
Мы смотрели на тощее, измученное тело, пока факелы не погасли; а я подумал — что, если вскрыть его, увидеть, что там внутри: молчание, тишину, загадочное исчезновение жизни.
Есть, конечно, и другие «если». Если бы в то воскресенье я не пошел с мамой на набережную Ньюкасла… Если бы папа не вспомнил, что произошло по дороге из Бирмы… Если бы Макналти не пришел в Кили-Бей… Если бы мы с Айлсой не пошли в дюны и не привели его… Если. Но все это произошло, и он умер, и эту историю уже не изменишь.
Мы ничего не могли больше сделать. Накрыли его одеялом. Посидели с ним немного. Помолились за то, чтобы он упокоился с миром.
— Простите меня, — прошептал я так тихо, что никто не услышал.
А потом мы вернулись к костру, и сидели вокруг яростно шипящих углей, и ждали, когда настанет конец этой страшной ночи.
54
Сейчас кажется — это было так давно, будто бы в каком-то другом времени, в каком-то другом мире, будто бы во сне. Однако это произошло в нашем мире, со мной и с другими людьми, такими же, как я, такими же, как вы. Это часть истории. Все это сохранилось в записях. А Макналти лежит на маленьком кладбище в Кили-Бей. Простой надгробный камень, а на нам простая краткая надпись: «Макналти. Ум. 1962. Огнеглотатель. Благослови, Господи». И на могиле всегда — букетики цветов.
Дня через два после его смерти мы с папой и мамой сидели за столом. Мы ели рисовый пудинг, поджаристая корочка, а под ней — мягко и сладко. Мы полили его вареньем и развздыхались от такой вкусноты. Тут раздался стук в дверь, оказалось — пришла мисс Бют. Она робко переступила порог, но едва села, глаза так и полыхнули огнем.
— Я не могу оставаться в стороне от этого безобразия, — сказала она, и с этого мига началась еще одна история — о том, как мы с Дэниелом вернулись в школу, и как вместе с нами стала учиться Айлса Спинк, и как она превзошла нас всех и умом, и отвагой.
А когда мисс Бют ушла, как раз Айлса-то и появилась — вся восторг и нетерпение; она вбежала в дверь, выкликая мое имя.
— Бобби! Бобби! Идем скорее, смотри!
Я бросил пудинг, вышел к ней, а она взяла меня за руку и потащила прочь. Мы промчались по берегу, мимо мыса с маяком, через сосняк — к ее дому с его дряхлыми навесами, грудами блестящего угля и ухоженным огородом.
— Смотри! — говорит и указывает в поля, которые спускаются к коперам и лесам вдалеке. — Вон, туда, Бобби. Смотри!
Глаза попривыкли, и я увидел их — двух оленей, самца и самку. Они стояли у ближайшей изгороди из боярышника, ярдах в пятидесяти от нас.
— Я видела, как они пришли через поля, — говорит Айлса. — Уже полчаса стоят и смотрят. — Ухмыльнулась. — Они за сынишкой своим пришли, Бобби.
Мы пошли в сарай, открыли дверь.
— Давай, малыш, — сказала Айлса.
Олененок встал, вышел с нами наружу. Понюхал воздух, прыгнул. Мы повели его к краю огорода.
— Гляди! — говорит ему Айлса. Указывает на оленей. — Это твои мама с папой. Они тебя отыскали. — Рассмеялась. Мы посмотрели вокруг, на бесконечные просторы. — Бог его ведает как, но они тебя отыскали. — Айлса осторожно опустила руки на спину олененка и вывела его за ограду, в поле. — Ступай. Ступай, тебя ждут.
Олененок потрусил через поле к родителям. Обернулся, глянул на нас на прощание.
— Видел, какой он стал сильный? — говорит Айлса. — Теперь-то уж точно переживет зиму.
Мы помахали ему. «До свиданья!» — кричим вслед семейству, которое отправилось к себе домой.
— Иногда, — говорит Айлса, — в мире бывает так замечательно.
Я заглянул ей в глаза.
— Верно, — говорю.
Примечания
1
Город во Франции.
2
Река в Англии.
