Николай Федоров - Сказано — сделано
— Ага, застрял, дебошир, — злорадно сказал небритый.
— Как бы ему там еще свет погасить, — сказала старушка. — Пусть бы в темноте посидел.
Тут вернулась девушка, которая бегала за лифтершей.
— Нет лифтёрши на месте, — сказала она.
— Вот сломал лифт, — сказала женщина с портфелем, — так и сиди теперь там всю ночь.
— Свет бы еще выключить, — снова сказала старушка.
И люди стали расходиться.
— Сидишь? — спросил я.
— Сижу, — ответил Генка из лифта.
— Ничего, Генка, не расстраивайся. Ты зато двадцать восемь раз накатал.
— Правда? Ну, как ты думаешь, рекорд?
— Конечно. Кто ж еще столько раз без остановки катался.
Генка просидел в лифте еще целый час и установил новый рекорд по сидению в лифте.
Стоять в стороне и смотреть, как Генка мировые рекорды устанавливает, я, конечно, не мог. И потому утром в школьной раздевалке сказал:
— Генка, иду на рекорд. Сегодня весь день буду ходить на одной ноге. — И прямо из раздевалки запрыгал наверх в класс.
Сначала все шло хорошо, и я даже в столовку сумел доскакать. Но на географии мой рекорд чуть было не рухнул. Людмила Ивановна вызвала меня отвечать. Я встал и стою на одной ноге, как цапля.
— Подойди же сюда, — говорит она.
Делать нечего, я запрыгал к доске.
— В чем дело, Серёжа? Почему ты скачешь? У тебя нога болит?
— Ага, — говорю, — болит.
— Так что же ты, голубчик, сразу не сказал. Надо сейчас же в медпункт. Ребята, помогите ему.
— Не надо, — говорю, — мне помогать. Не болит у меня нога.
— В чём же тогда дело?
Я молчу. Только равновесие стараюсь удержать. Потому что, если ни за что не держаться, на одной ноге трудно долго стоять. Стою, балансирую. Ребята хихикают.
— Вот что, Лапин, иди в коридор и там попрыгай. А потом поговорим.
В общем, рекорд я отстоял. Вернее, отскакал.
С этого все и началось. Мы с Генкой забыли обо всём на свете и целыми днями только и думали, какой бы еще рекорд установить.
Я прочитал пятьдесят шесть раз стихотворение Лермонтова «Бородино». Вслух.
Генка ответил тем, что молчал четыре часа.
Я провёл мелом самую длинную в мире линию.
Генка съел пирожок за девять секунд.
Я написал слово «мыло» восемьсот шестьдесят три раза.
Генка сто двенадцать раз мигнул на уроке русского.
Я смотрел не мигая полторы минуты.
Генка разобрал пылесос с закрытыми глазами…
К концу недели на моём счету было девяносто шесть рекордов, на Генкином — девяносто семь. А последний рекорд мы установили в субботу.
На классном собрании Людмила Ивановна сказала:
— Петров и Лапин, попрошу встать. Пусть на вас весь класс полюбуется.
Мы встали, и все повернули головы, чтобы на нас полюбоваться.
— Вот, посмотрите на них, — продолжала Людмила Ивановна, — все рекорды побили.
— Рекорды? — встрепенулся Генка. — А откуда вы про наши рекорды знаете?
— Тут и знать нечего. Достаточно журнал открыть. У тебя, Петров, за неделю девять двоек, а у друга твоего — восемь. Хороши, нечего сказать. Чтобы в понедельник в школе были родители! Надо в этом разобраться.
Когда мы шли домой, Генка сказал:
— А у меня все-таки больше.
— Чего больше? — не понял я.
— Ну, этих… двоек. У меня девять, а у тебя восемь. Рекорд за мной.
Магнитофон
В тот день я пошёл учить уроки к Генке.
Генка открыл дверь и стремительно потащил меня в комнату. На столе, сияя никелированными пластинами, стоял магнитофон. Но не просто магнитофон, а переносный, кассетный, чуть больше коробки из-под пирожных.
— Гляди, — сказал Генка, — дядя Игорь подарил. «Салют» называется. Ух, теперь заживём! Хочешь — музыку записывай, хочешь — себя. А главное — маленький. Идёшь так по улице, а он тебе песенки играет.
И Генка, взяв магнитофон, изобразил, как он пойдёт по улице.
— Но ты ещё самого главного не знаешь, — продолжал он. — Скоро мы с тобой отличниками станем. Ты что-нибудь про обучение во сне слышал?
— Вроде слышал.
— Ну так вот. Записываем на плёнку какой надо параграф, включаем магнитофон и ложимся спать. Просыпаемся — и всё выучено. Уловил? А теперь давай послушаем, какой у тебя голос на магнитофоне.
Генка достал микрофон, подключил его и, покрутив какие-то ручки, сказал:
— Ну, говори.
— А что говорить-то? — спросил я.
— Что хочешь, то и говори.
Но у меня в голове ни одной мысли. Слова все куда-то разбежались.
— Не знаю, что говорить, — сказал я.
— Ну хоть полай.
Я залаял.
— Хватит, — сказал Генка. — Разлаялся. Ты лучше спой чего-нибудь.
— А чего?
— Откуда я знаю. Чего-нибудь.
И я как можно громче запел:
— «В такую шальную-ую пого-оду нельзя доверяться волнам…»
Но тут Генка стал чихать, и я перестал петь.
— Теперь послушаем, что получилось, — сказал он.
Запись вышла хорошая, и мы смеялись до слёз. Особенно здорово записалось моё пение и Генкины чихи.
— А сейчас — за дело, — сказал Генка. — Что там на завтра учить?
— Я думаю с географии начать. Помнишь, Людмила Ивановна грозилась тебя спросить. Да и у меня всего один трояк.
— География так география, — бодро сказал Генка. — Что там задано?
— Реки Западной Сибири.
Я открыл учебник, и Генка медленно, с выражением прочёл страницу об этих реках.
— А теперь — спать.
Он лёг на кровать, я — на диван. Сначала я слушал запись, потом перестал, но уснуть не удавалось.
— Генка, — сказал я, — не уснуть никак.
— А ты постарайся, — ответил он с кровати. — Учиться всегда тяжело.
— Магнитофон мешает, — сказал я.
— Мне тоже мешает, — признался он.
— Знаешь что, — сказал я, — давай пока его выключим. Когда я усну, ты его включишь. И я один во сне поучу. Потом ты меня разбудишь. Тогда я подежурю, а учить во сне будешь ты.
— Идёт, — сказал он.
Магнитофон замолчал, и сразу стало так хорошо, тихо…
Разбудила нас Генкина мама. На улице уже горели фонари, а по телевизору должен был начаться детектив.
— Что-то я ничего не запомнил, — буркнул я.
— А ты и не мог ничего запомнить, — мрачно сказал Генка. — Пока я ждал, когда ты уснёшь, я и сам уснул. А магнитофон молчал.
— Что же делать?
— Есть идея. Тебя ведь завтра не обязательно спросят.
— Могут и не спросить.
— А меня точно спросят. Так вот. Берём завтра в школу магнитофон с записью этого материала. Когда меня вызовут, ты незаметно включишь магнитофон, и все подумают, что я отвечаю.
— Но ведь ты должен будешь рот открывать?
— Ерунда. Рот я открывать буду. А чтобы не заметили, что это не я говорю, я голову пониже опущу. Будто думаю.
Генкина идея мне понравилась, и мы пошли смотреть телевизор.
На следующий день география была первым уроком. Мы с Генкой сидим на последней парте, и спрятать магнитофон было просто. Все расселись, вошла Людмила Ивановна и первым, как мы и ожидали, спросила Генку.
— Сейчас Петров расскажет нам про реки Западной Сибири, — сказала она.
Генка встал, опустил голову и зашевелил губами. Я врубил звук и включил магнитофон. Через несколько секунд оттуда послышался мой сдавленный голос:
«А что говорить-то?»
«Что хочешь, то и говори», — отвечал Генкин голос.
«Не знаю, что говорить», — сказал мой голос.
«Ну хоть полай», — сказал Генкин голос.
Я похолодел. Генка перепутал кассету, и вот из магнитофона понёсся лай.
— Выключай скорей! — шипел Генка.
Но я так растерялся, что забыл, как выключать. Кассета крутилась, я лаял, пел, Генка чихал, а в классе стоял такой хохот, что я думал, стены обвалятся. Даже Людмила Ивановна так смеялась, что не поставила Генке двойку.
После этого мы решили учить уроки по-старому. Но всё-таки мы не в обиде. Магнитофон — вещь хорошая.
Осенняя простуда
Тихо в классе.
Пыхтит впереди меня Санька Сапырин. Пыхтит и скребёт затылок. Значит, застрял. Аня Суркова наклонилась и роется у себя в портфеле. Она вечно что-нибудь забывает или теряет. Татьяна Сергеевна делает ей замечание, и Аня продолжает писать.
Тихо в классе. Идёт самостоятельная работа.
Урок подходит к концу, а я ещё и половины не сделал. Нет вдохновения. Я сижу и рисую на бумажке верблюдов. Рядом со мной на парте пусто. Там должен сидеть Генка, но его нет. Он болеет уже вторую неделю. Сначала я ему даже завидовал. Ведь хорошо так иногда поболеть. Сиди себе дома, книжечки почитывай, апельсины жуй. Ни тебе контрольных, ни уроков. Но Генка что-то долго болеет. Не выписывают его. Температура, говорят, прыгает. И чего она прыгает?
Я перестаю рисовать верблюдов и смотрю на Генкино место. Интересно: что он сейчас там, дома, делает? Скучно ему, наверное. И мне без него как-то неуютно.
