Софья Могилевская - Марка страны Гонделупы
Ладно. Пусть.
В переменки Петрик ходил совершенно один. Опанас же и Кирилка были вместе. Они смотрели на Петрика и о чем-то шептались.
Петрик исподтишка наблюдал за ними. Ему было грустно и одиноко и совсем не хотелось бегать.
На третьей переменке он вспомнил вдруг про Леву. Вот до чего он забывчивый! Ведь он еще вчера решил спросить у Левы, бывают ли ошибки на географических картах. А если бывают, не одно ли это и то же — Гваделупа и Гонделупа? Вчера он нашел наконец на карте какую-то Гваделупу. Может, это и есть то самое?
Он сбегает за Левой Михайловым на второй этаж, и они пойдут рядышком, беседуя, как двое настоящих друзей. А может, Лева захочет поговорить с ним о марочках? Или поменяться?
Петрик был очень доволен, увидев, что Кирилка с Опанасом тоже побежали следом за ним на второй этаж. Что ж, пусть знают, что он может обойтись без них и навязываться им не подумает!
Они столкнулись лицом к лицу — Лева и Петрик. Прямо на лестнице. Лева спускался вниз, Петрик бежал наверх.
— Лева! — воскликнул Петрик, нежно порозовев. — Лева, подожди!
Лева остановился.
— Ну? — проговорил он и, по своей всегдашней привычке, вскинул голову. — Чего тебе?
— Лева, — продолжал Петрик, доверчиво трогая Леву за рукав, — давай о чем-нибудь поговорим…
Лева стоял на одну ступеньку выше, и потому Петрик казался особенно крохотным.
— С тобой? — переспросил Лева, слегка прищурившись.
Петрик сразу почувствовал себя самым ничтожным существом в мире. Ему больше не хотелось говорить с Левой, и вообще было лучше им не встречаться.
Но рядом, на лестнице, стояли Кирилка и Опанас. Они не спускали с них глаз, с Петрика и с Левы. Они слушали каждое их слово. И потому Петрик, стараясь не робеть, сказал:
— Я хочу поговорить с тобой, — и совсем тихо прибавил: — насчет страны Гонделупы…
Лучше бы ему совсем не упоминать про эту несчастную страну. Лева вдруг взбесился, покраснел, оттолкнул Петрика и крикнул вне себя от злости:
— Петрик Николаев, что ты ко мне пристаешь? Ты мне надоел, как тысяча чертей! Не лезь… Предупреждаю тебя… а то… честное пионерское, я тебя так вздую… Ты дурак, понимаешь?
Оглушенный и испуганный, Петрик смотрел на Леву и ничего не понимал. За что? За что он на него кричит? И как он смеет? Никто никогда так не обращался с ним. Ни один человек. Закусив губы, чтобы не расплакаться, Петрик все же не мог удержаться, чтобы не взглянуть на Кирилку и Опанаса, своих бывших товарищей. Неужели они будут смеяться над ним?
На лицах мальчиков, застыло удивление и несомненный испуг. Но Петрику показалось, будто оба насмешливо и торжествующе улыбаются.
Этого вынести он не мог. Слезы брызнули у Петрика из глаз, и он кинулся вверх по лестнице на второй этаж.
Хотя зачем ему нужен был теперь второй этаж?
Глава двадцать первая. Драка на лестнице
Мальчики переглянулись.
— Вот дрянь! — сказал Опанас.
— Дрянь! — хотя и тоненьким голоском, но твердо повторил Кирилка.
— Это вы кого, шпингалетики? — добродушно проговорил Лева, поровнявшись с мальчиками. — Стыдно ругаться. Нехорошо… Ай-ай-ай!..
— Это мы про тебя, — сердито сказал Опанас.
— Это ты дрянь! — тоненько повторил Кирилка.
— Да, — запальчиво крикнул Опанас, — это ты дрянь… и ты вор!
— Вор! — повторил Кирилка и вдруг потряс своим маленьким веснущатым кулачком.
Сперва Лева как-то растерянно и глупо улыбнулся. Но тут же глаза у него стали круглые и бешеные. Он побледнел и проговорил шопотом, наступая на Опанаса:
— Повтори… повтори, что… ты… сказал?..
Сердце Опанаса прыгнуло куда-то в пятки. Он отступил на нижнюю ступеньку. Может, лучше не связываться?
Но Опанас никогда не был трусом, и только на мгновенье страх овладел его сердцем. Если Леве так хочется, он может повторить все с начала до конца, потому что все это самая настоящая правда.
— Ты вор и дрянь! — сказал он тихо, но отчетливо. — Еще раз повторить?
Нет, больше не нужно. Ошибиться невозможно. Ясно и громко сказано самое постыдное из человеческих слов. Вор…
Лева стоит растерянный и оглушенный.
Вор…
Он, Лева Михайлов, отличник, ученик третьего класса «Б», вор?
Он, пионер Лева Михайлов, вор?
Кто смеет бросать ему такое отвратительное обвинение? И такое несправедливое обвинение! И даже если оно брошено какими-то сопляками-первоклашками, все равно он не намерен терпеть.
Лева крепко сжимает кулак, даже ногти впиваются в ладонь, и с силой ударяет Опанаса в ухо.
Опанас покачнулся. Охнул.
Лева сжимает в кулак другую руку.
— Получай еще…
Но рука помимо воли останавливается на полдороге и опускается вниз. Это Кирилка. Он подпрыгивает и всей тяжестью своего тела виснет на замахнувшейся руке.
Лева стряхивает Кирилку ударом свободной руки. Но маленький Кирилка вновь подпрыгивает и снова повисает на Леве.
Маленький Кирилка вновь подпрыгивает и снова повисает на Леве.Ага, сразу с двоими! Он готов. И он им покажет, этим первоклашкам! Не посмотрит, что их нельзя трогать.
Все трое, сцепившись в плотный клубок, тяжело дыша, награждая друг друга безжалостными тумаками, со ступеньки на ступеньку то поднимаются вверх, то опускаются вниз и вдруг с размаху налетают на пионервожатую Зину, которая сбегает по лестнице.
— Ребята, — кричит Зина, — вы с ума сошли! Сейчас же прекратите…
Но они ничего не слышат и ничего не понимают. Драка распалила всех троих. Они не могут остановиться. Опанас короткими ударами молотит Леву по спине. Кирилка молча с побледневшими щеками и крепко стиснутыми губами беспрестанно подпрыгивает и хватает Леву за руки. Лева бросается из стороны в сторону, машет руками наподобие ветряной мельницы, стараясь изловчиться и достать руками Опанаса. Кирилку он пока не трогает. Сначала нужно разделаться с одним, с Опанасом.
— Что они делают? — кричит Зина и сама старается растащить сцепившихся мальчиков.
Но одной ей никак не справиться.
— На помощь! Сюда! Помогите разнять! — кричит она, и троих драчунов, красных, вспотевших, растаскивают наконец в разные стороны.
— Как вы смели? — кричит Зина, сверкая глазами. — Какое безобразие… А тебе как не стыдно! Колотишь младших ребят… второклассников… Позор!
— Мы из первого . А», — говорит Опанас и вдруг заливается громким плачем.
— Они распустились вконец, эти дрянные первоклашки! — кричит Лева. — Думают, они маленькие, так им все можно! Они… они обозвали меня… меня вором… — и тоже громко ревет.
— Он и есть вор! — кричит Опанас, размазывая кулаком липкие слезы. — Вчера мы узнали в «Гастрономе» все… все… все…
— В «Гастрономе»? — восклицает пораженная Зина.
— Вранье, сплошное вранье! Ничего они не могли узнать… сплошное вранье, — уже совсем не владея собой, хрипло кричит Лева.
— Не вранье… Кирилка взял у тетки деньги… и мы… — кричит Опанас.
— Ты действительно взял у тетки деньги? — спрашивает Зина.
Кирилка бледнеет.
— Да, — говорит он шопотом, — тридцать рублей…
Зина хватается за голову.
— Что ж это такое? — говорит она почти шопотом и по очереди смотрит на Кирилку, на Опанаса, на Леву.
Непременно нужно выяснить это дело. И сегодня же. Но когда? После уроков она должна посмотреть стенгазету в пятом . А». Затем будет собрание в восьмом «Б», затем она должна зайти к завучу насчет отстающих; кроме того…
Сколько дел! Сколько дел! Прямо голова пухнет. Сколько дел! Все нужно успеть… И все нужно самой. А теперь эта история с тридцатью рублями. Неужели этот маленький рыженький… У него такие испуганные глаза…
— Сегодня в три часа приходите в пионерскую комнату, — строго говорит Зина, — ты, ты и ты…
И она по очереди тычет пальцем в Опанаса, Кирилку и Леву.
— А теперь бегите на урок. Не слышите разве? Звонок!..
Глава двадцать вторая. Петрик изгнан из класса
Когда Кирилка с Опанасом вбежали в класс, Петрик уже сидел на своем месте. Он спустился по другой лестнице, пробежав весь коридор второго этажа. И даже успел сполоснуть водой и вытереть носовым платком глаза и щеки, чтобы не было заметно слез.
Конечно, обо всем происшедшем на лестнице он не знал и знать не мог. Понятия не имел он о том, как друзья вступились за его посрамленную честь, в защиту справедливости и дружбы, и потому сидел пасмурный, мрачный, с сердцем, полным обиды и разочарования. Он больше не верил ни во что. Он больше не верил в дружбу… Раз у него нет больше товарищей, он проживет один. Пусть.
И когда Кирилка сел рядом, Петрик нарочно отодвинулся на самый краешек парты, показывая, что с этой минуты между ними все кончено и лежит пропасть, через которую перешагнуть невозможно.
