Никул Эркай - Новая родня
— Его нужно в карантине подержать, отдельно от всех… Не меньше двух недель, — сказал военврач. — Хотя у него покусов и не видно, но во рту, на дёснах, могут быть царапины.
— Две недели его ждать? — воскликнул Юка.
— А что тебе так не терпится?
— Как что… — чуть не проговорился Юка, его остановил толчок Микиного кулака.
— Я ещё подумаю, не взять ли тебя в госпиталь на прививки от бешенства, — сказал доктор. — Вот придём в дом, ещё осмотрю как следует.
По селу прошли в сумерках незаметно, а вот дома напугали Марфу, представив ей вместо сына огородное чучело в дедовом наряде.
Но это всё ещё было бы ничего, хуже оказалось военврач всё — же нашёл у Мики несколько царапин, возможно и не от волчьих когтей и зубов, а от сучков и колючек, но это были свежие царапины, полученные в схватке с волком. И доктор забрал Мику на уколы. Тоже на две недели.
ВЕРНИСЬ, КУДЛАЙ!
Скучно было без Мики. И больше всего скучал в нём Кудлай, запертый в хлеву и получавший и питьё и пищу сверху, через крышу, на верёвке. И Галинка, и Панас, и Юка заботились о храбром Кудлае, Ребята не давали унывать хорошему псу.
Но вот Юка совсем приуныл. Новая, которая уже порция фронтовых харчей у него опять заплесневела и подпортилась. А каждый раз освежить эти дорожные, запасы становилось всё трудней. А тут ещё подошло время рыхлить всходы, прорежать свёклу, поливать огурцы. К работе на огороде привлекли всех пионеров, не только девчат. Впору хоть одному на войну бежать. Только и удерживало чувство товарищества. Юка просто не знал, как и скоротать это время. Столько новых слов выучил из солдатского «разговорника», что мог бы теперь допросить целый полк гитлеровцев.
Кудлай тоже истощился. Стал скучен. Отказывался от питья и пищи. И к концу второй недели совсем отощал. Его блестящая шерсть потускнела, И все уже встревожились: не начал ли он проявлять признаки заболевания бешенством?
Галинка, лёжа на сушилах в хлеву, долго и ласково убеждала Кудлая попить-поесть за неё, за Мику, за Сандрика, за Панаса, за маму Марфу. И Кудлай ел-пил немного. Или делал вид, что пьёт-ест.
Все с нетерпением ждали возвращения Мики. Возможно, Кудлай затосковал по нему.
И вот настал день, когда Мика вернулся. Покололи его в госпитале на совесть. Всё вытерпел, как будущий боец. В награду ему даже выдали военную форму, перешитую из старых гимнастёрок и брюк. И сказали, что он достоин боевой награды за спасение командира и раненого. Ведь если бы не Мика, волк покусал бы и военврача и пограничника.
— Ты совершил настоящий подвиг, друг мой, — при всех говорил ему доктор.
Мика смущался. Любят же пошутить над мальчишками эти взрослые!
Мика всё вытерпел — и уколы шприцем, и эти шутки военврача второго ранга — и вернулся домой почти как солдат с фронта на короткую побывку/
Галинке и Сандрику он подарил сбережённые от чая конфеты. Панасу отдал компас, как будущему моряку. А матери кусочек душистого мыла.
Никого не забыл Мика. Кудлаю привёз целый пакет сахарных бараньих костей — собачьего лакомства.
Пёс, почуяв Мику, визжал от радости, прыгая на стенки сарая. Посмотрев в слуховое окошко опытным глазом, дед Аким, уже зарядивший ружьё пулей, как последним лекарством от бешенства, сказал с улыбкой:
— Здоров. Только от радости бесится! — И разрешил выпустить Кудлая из карантина.
Мика с пакетом костей в руках, радостно улыбаясь стал у дверей сарая, готовясь к встрече.
Марфа мужественно распахнула сарай.
Дверь раскрылась, и сумрачный сарай вдруг озарился ярким солнечном светом. Но где же Кудлай? Почему его нет в объятиях Мики? Мимо метнулась какая-то чёрная тень. Люди опомнились лишь тогда, когда пёс оказался у самого плетня и, как-то виновато озираясь, пробирался, ища лазейку.
— Кудлай! Кудлай, куда ты?
Мальчишки-, девчонки толпой бросились за собакой. Но Кудлай, отыскав лазейку, пролез через плетень, и наклонив голову, побежал к лесу.
Вначале подумали, что его напугала шумная толпа. Все отстали. За собакой побежали только Мика и Юка, непрерывно свистя и призывая вернуться.
Наконец остался один Мика. Он бежал, чуть не падая, и, уже не сдерживая слёз, кричал:
Кудлай, Кудлай, вернись! Это я зову тебя, это я, Мика!
Кудлай иногда приостанавливался, взглядывал на Мику глазами, полными тоски и муки. Он словно силился сказать: «Пойми ты, я хочу вернуться» но не могу… и в этом мой самый главный собачий долг перед человеком, которого я так люблю», — снова отбегал.
А когда Мика нагнал его и хотел схватить, вдруг оскалился, зарычал Предупреждающе.
Мика вернулся домой и, забравшись на печку, проплакал всю ночь.
А дедушка Аким объяснил Мике странное поведение Кудлая. Умный пёс почувствовал себя больным и поэтому не мог остаться среди людей, он должен был бежать, чтобы не покусать кого-нибудь нечаянно. Бежать — это единственное, что мог сделать Кудлай.
— Ты не отчаивайся, не убивайся. Он ещё вернётся. Говорят, собаки умеют отыскивать травы, которые их излечивают от бешенства. Глядишь, повезёт ему, вылечится и вернётся, — сказал дед Аким.
Мика затосковал.
И когда, уважая его горе, Юка намекнул всё-таки, что пора бы в путь, в ответ его друг покачал годовой.
— Не могу я сейчас, — сказал Мика, — а вдруг Кудлай вернётся, мечтая со мной увидеться, а я— фьить — сбежал? Нет, я ещё немного подожду.
Ну что же тут писать ещё? Нечего писать дальше, если так и не пришлось убежать Мике на войну. Вот если бы он всё-таки убежал и принялся там совершать подвиг за подвигом, тогда другое дело. А что же описывать жившего в глубоком тылу, в Мордовии, в какой-то безвестной деревне Курмыши самого обыкновенного мальчишку? Вот, скажете вы, какие у него подвиги? Баловство одно!
Вот так он всю войну то молоко возил на своём рогатом Коне, то капусту поливал, то морковь полол, то хвойные свечки собирал, то картошку копал. И делал ещё множество дел. А в конце войны даже стал подручным на комбайне, а потом помощником тракториста. И за рулём трактора встретил весть о победе.
