Олег Алексеев - Горячие гильзы
Скотину пасли на гарях и просеках. Заслышав гудение самолёта, стадо гнали в чащу. Я боялся, что Желанную укусит змея, охотно помогал всем, кому выпадала очередь пасти. За труды получал то кружку ягод, то сухарь, то ещё что-нибудь съестное.
Всех быстрее привык к лесной жизни кот Васька. Морда его частенько была в птичьем пуху, а живот раздут, словно мяч. Василий одичал: точно рысь прыгал с ёлки на ёлку.
Медленнее привыкали люди. Костры можно было жечь только днём, да и то, чтобы дым не валил, а растекался по лесу…
Неожиданно пришли партизаны. Их было много — наверное, целый полк. Глаза у партизан были усталыми, от ватников пахло багульником и хвоей. Среди бела дня партизаны уснули как убитые. В нашем жилье с трудом устроился Василий из Перетёса — лёг с угла на угол, чтобы не поджимать ноги. Противотанковое ружьё он поставил в углу, мы с Серёгой рассматривали его, пока не надоело.
Не спали лишь часовые и не очень молодой партизан с трофейной полевой сумкой на боку. Он заходил то в одну, то в другую землянку, беседовал с жителями. Мать предложила партизану молока, но он отказался.
— Не надо. Дети голодные… А я чай пил.
Партизан хмурился, разглядывая ступы и песты, ручные мельницы.
У партизан было мясо. Его отдали людям, чтобы приготовили пищу для себя и гостей. Мать принялась готовить жаркое. У нас был лук, немного картошки, соли. Вспомнив, что жаркое бывает ещё вкуснее, если в него положить можжевеловых ягод, мать выбежала из землянки, нарвала ягод прямо с куста. Когда сели за стол, вечно голодный Серёга чуть ли не плакал от счастья, увидев мясную пищу.
Вечером в лесу раздался стук топоров. Партизаны валили деревья. Работой руководил партизан с трофейной сумкой.
— Это ваш командир? — спросила мать у Василия из Перетёса.
— Командир, только не самый главный. Начхоз, хозяйственник… Был сапёром, мины ставил, а вот теперь — одевает нас, обувает, кормит.
Деревья валили топорами, будто в давние времена. Бронебойщик Василий не работал, казалось, а воевал. Наверное, в древности русские богатыри вот так же топорами валили с сёдел крестоносцев. Василий в минуту расправлялся с огромной елиной.
Работы хватало всем. Мы, мальчишки, затирали грязью белые пни, чтобы фашисты ничего не заметили с самолёта. Женщины оттаскивали еловые лапы, складывали в косматые копны.
Брёвна относили на берег Лученки.
— Что будет-то теперь? — спросил я у матери.
— Баню хотят ставить, мельницу и хлев для скота.
— Хорошо, а вдруг не получится?
— Получится… — весело улыбнулась мать.
И даже хмурый хозяйственник, слышавший наш разговор, весело тряхнул чёрной кубанкой.
Партизаны несли брёвна вдвоём-втроём, один Василий брал сразу два: по бревну на плечо.
Мельница оказалась небольшой, чуть больше нашей землянки. Огромным было лишь колесо с дубовыми плицами. Жернова нашли где-то на пожарище. Инструменты каким-то чудом сберёг дед Иван Фигурёнок. Партизаны во всём слушались деда и своего хозяйственника. Мельницу поставили под ивами, чтобы не было видно с воздуха. Мать подошла к хмурому партизану, спросила, как будут делать плотину.
— Подрубим на берегу осины, повалим в воду. Так бобры делают.
— Значит, с хлебушком теперь будем.
— И продуктами немного поможем…
— Где их теперь возьмёшь? Не с неба же свалятся?
— Вот именно с неба — с самолёта сбросят.
— Самим продуктов не хватает, хоть партизан накормили бы!
— А здесь все партизаны, — сказал хозяйственник.
…После ужина я сразу заснул. Сквозь сон услышал, как тётя Паша рассказывает Серёге сказку:
— В конце концов старуха и попроси: чтоб было у неё новое корыто! Рыбка хвостом болтанула: всё тебе, мол, теперь будет…
Послышался весёлый смех. Я поднял голову: смеялись мать, Василий и всех громче — хмурый партизан.
Тётя Паша как ни в чём не бывало вела сказку:
— Построй мне, говорит старуха, новую деревню, а то нашу немцы сожгли…
— Что не спите-то? — спросила мать у хозяйственника.
— Отвык за два года. У хозяйственника работа ночная: днём попробуй покажись на дорогах.
— Хорошо, соглашается золотая рыбка, — вновь пробился голос тёти Паши. — Всё тебе, старая, будет. А старику ничего не надо? Как ничего — пулемёт и мешок патронов! Хорошие вы люди! — говорит золотая рыбка…
Осины, нависшие над Лученкой, поручили валить Василию. Ещё двое партизан помогали ему — упирались жердью в подрубленное дерево. Первой рухнула старая дуплистая осина, загородила поток, остановила воду. Рядом с первой осиной легли вторая и третья…
Лученка на глазах стала глубже и шире. Закипел рукотворный омут…
Дед Иван открыл водоход, мельничное колесо дрогнуло, покачнулось, повернулось словно бы нехотя, потом чуть побыстрее и пошло, пошло кружить как заведённое. Заходили, запели корявые жернова. И — чудо: белой струйкой потекла, слилась в мешок мука, тёплая, мягкая, словно ивовый пух…
Вскоре были готовы и банька для мытья, и хлев для скотины.
А потом вдруг появились соль и спички. Мать дала мне коробок спичек, я спрятал его за пазуху, словно что-то бесценное. Мать и тётя Паша кромсали ножницами грузовой парашют, шили наволочки — на весь лесной лагерь.
Торопясь в баню, я увидел хозяйственника: он спал под елью, положив голову на моховую кочу. Я пожалел, что нельзя узнать, как его зовут, сказать «спасибо» за всё сделанное.
А ночью партизаны ушли…
ФЛЯЖКА
Весь день за озером шёл бой. Женщины ходили встревоженные: у кого сын, а у кого брат в партизанах. Мы знали, что фашисты бросают против партизан всё больше солдат и наши несут тяжёлые потери…
В вечерней тишине озеро доносит каждый звук: мы слышали крики команды — на русском и на немецком языках, стрельбу, стоны раненых. Потом все эти звуки заглушил рёв моторов и грохот орудий. Это шли немецкие танки. Даже нам, в глухой чаще, за озером, стало страшно…
Наутро нигде не стреляли. Чуть свет примчалась конная разведка партизан. Женщины бросились к разведчикам.
— Что там было? Кого убили? Что с нашими?
Старший из разведчиков резко остановил коня.
— Когда наши отходили, двое остались — с гранатами, с пулемётом. Полчаса ещё немца держали. Танк подбили, а сколько пехоты положили — не счесть, поле было зелёным от мундиров…
— А живы остались? — спросила тётя Анна Павлова.
— Нет, их гранатами забросали…
— А как звали парней-то? — пробилась поближе к говорившему Матрёна Огурцова.
— Не знаю, — вздохнул разведчик, — не из нашей бригады.
И конная разведка умчалась по просеке…
Первыми на месте боя побывали мальчишки. Саша Андреев отвёл меня за ель, дал пригоршню автоматных патронов.
— Там их сколько хочешь… И немецких, и наших… Петька из Носовой Горы запал нашёл, полосы всех цветов, ну, радуга просто! А ваш Серёга…
Я редко обижал брата, не бил никогда. Но такое прощать было нельзя.
В полях мины, да и сколько мальчишек погибло от того, что возились с гранатами и снарядами.
Братишка хотел прошмыгнуть мимо меня, но я успел схватить его за рубашку. Под рубашкой было что-то спрятано.
— А ну, покажи, — велел я Серёге.
— Это не граната, а фляжка. Воду можно носить.
— А что в карманах?
— Вот, ничего, пустая лента от пулемёта, кольцо от «лимонки»…
Я взял фляжку, повертел. Она была из алюминия, выкрашена зелёной краской. Завинчивающаяся крышка — на тонкой цепочке. На боку фляжки было выцарапано «О. Д. 1943 г.».
К нам подошла наша мать, взяла фляжку в руки.
— «О. Д.». Уж не Мити ли Огурцова эта штука? Кто её нашёл?
— Я-а… — до корней волос покраснел Серёга.
— Хорош гусь… Скоро без головы домой явишься! Где нашёл-то?
— В лесу, около Лёхинского болота.
— Надо Матрёне показать, побегу…
Увидев флягу, Матрёна прижала её к груди, заплакала:
— Сердце чует, что Митина. Сынки, ведите туда, где нашли… Скорее!
Заслышав плач, подошла тётя Анна. Всё поняла, закрыла глаза ладонью. Пошли вшестером: Матрёна, тётя Анна, наша мать, Саша и мы с Серёгой. Вёл сначала Саша, но перепутал тропинку, и тогда вперёд вышел Серёга.
Вышли к пожарищам. Цвели сады. Над обугленной землёй, казалось, стоит белое-белое облако. На чёрно-белой берёзе сидели чёрные, как угли, скворцы, словно и они обгорели на пожаре.
Сразу же за деревней шумел лес. Земля в нём была изрыта окопами, распахана гусеницами танков. Один из окопов был возле болота, что начиналось сразу за лесной гривой.
Серёга остановился возле окопа, показывая, что привёл нас туда, где нашёл фляжку. В пустоте желтели гильзы, возле бруствера гильз лежало столько, что не видно было земли. И ни одного целого патрона.
— Ты и кольцо от гранаты здесь нашёл? — спросил я у Серёги.
