Астрид Линдгрен - Приключения Эмиля из Леннеберги
— Бедное мое дитя, — сказала она. — Как тебе в таком виде людям на глаза показаться! А тут, как назло, гости. Эмиль, сбегай-ка к Крюсе-Майе и попроси ее прийти нам помочь.
Все в Леннеберге очень любили пить кофе по воскресеньям, и потому на всех окрестных хуторах очень обрадовались, когда получили от мамы Эмиля письмо, где было написано:
Милые соседи! Мы приглашаем вас к нам в это воскресенье на чашку кофе.
Милости просим.
Альма и Антон Свенсон. Катхульт, Леннеберга.После завтрака папа и мама Эмиля отправились в церковь, чтобы потом вернуться домой вместе с гостями.
А Эмиль послушно пошел к Крюсе-Майе, чтобы передать ей мамину просьбу. Утро было ясное. Весело насвистывая, шагал он по тропинке к домику Крюсе-Майи, который стоял прямо в лесу.
Если ты когда-нибудь бывал в Смоландском лесу ранним июньским утром, ты наверняка помнишь, как кукует кукушка, как заливается жаворонок, как солнце пригревает затылок и как мягко ступать босыми ногами по усыпанной хвоей тропинке. Идешь и вдыхаешь смолистый воздух и глядишь, как цветет земляника на лужайке. Поэтому Эмиль не торопился. Но в конце концов он все же дошел до ветхой избушки Крюсе-Майи, такой маленькой и потемневшей от времени, что ее едва можно было увидеть сквозь листву деревьев.
Крюсе-Майя сидела на скамеечке и читала газету. Видно было, что новость, которую она узнала, ее и пугала, и радовала.
— В Юнчепинге вспыхнула эпидемия тифа, — сказала она, как только поздоровалась с Эмилем, и сунула ему под нос "Смоландскую газету", чтобы он сам в этом убедился.
Там действительно было написано, что двое жителей Юнчепинга заболели тифом. Крюсе-Майя радостно закивала головой и сказала:
— Тиф — ужасная болезнь. И скоро он дойдет и до Леннеберги, уж поверь мне!
— А как этот тиф может к нам попасть? — спросил Эмиль.
— Пока ты стоишь здесь, он летает над всем Смоландом, как пух одуванчика, — сказала Крюсе-Майя. — Килограммы семян тифа, представляешь, и если они пустят у нас корни, то беда! — Что это за болезнь? Вроде чумы? — спросил Эмиль.
О чуме Крюсе-Майя ему уже рассказывала, она обожала говорить о болезнях и эпидемиях. Чума, уверяла Крюсе-Майя, самая ужасная из всех болезней, и когда-то, давным-давно, от нее погибли почти все люди, жившие в Смоланде. И если тиф на нее похож… — Крюсе-Майя немного подумала и сказала:
— Да, вроде чумы. Я точно не знаю, но, кажется, сперва у больного синеет лицо, а потом он умирает… Да, тиф — ужасная болезнь, ох, ужасная!
Но тут Эмиль ей рассказал, что у Лины болит зуб и что обе ее щеки похожи больше на воздушные шары, чем на щеки, и она не может показываться на люди, а у них, как назло, сегодня гости. Услышав все это, Крюсе-Майя забыла про тиф и обещала прийти в Катхульт как можно скорее.
Вернувшись домой, Эмиль застал Лину в слезах. Она сидела на ступеньке кухонного крыльца и стонала от боли, а рядом стояли Альфред и сестренка Ида и не знали, как ей помочь.
— Тебе, верно, придется пойти к Сме-Пелле, — сказал Альфред.
Сме-Пелле — так звали кузнеца в Леннеберге. Вооружившись огромными страшными клещами, он вырывал, когда надо было, зубы у местных жителей.
— Сколько он берет за выдранный зуб? — спросила Лина между стонами.
— Пятнадцать эре в час, — ответил Альфред. И Лина содрогнулась: как дорого это стоит, а главное, как долго длится!
— Я вырву зуб быстрее и лучше, чем кузнец, — сказал Эмиль. — Я уже придумал как.
И он тут же изложил свой способ:
— Мне для этого нужен только Лукас и еще длинная суровая нитка. Я обвяжу ниткой твой больной зуб, Лина, а другой конец привяжу себе к поясу, вскочу на Лукаса и помчусь галопом. Нитка натянется — оп! — и зуба как не бывало.
— Тебе легко говорить: оп — и все! Нет уж, благодарю покорно! — с негодованием воскликнула Лина. — Меня твой галоп не устраивает.
Но тут зуб заныл пуще прежнего, и Лина, тяжело вздохнув, покорилась.
— Ладно, давай все же попробуем. Бедная я, бедная. Может, получится по-твоему, — сказала она и пошла за суровой ниткой.
И Эмиль сделал все, как говорил.
Он привел Лукаса, а когда оба конца суровой нитки были крепко-накрепко привязаны — один к зубу, другой к поясу, — он вскочил на лошадь. Бедная Лина стонала и причитала, сестренка Ида тоже плакала, но Альфред их успокаивал:
— Все будет в порядке! Ждать долго не придется. Оп — и готово!
И Эмиль припустил лошадь галопом.
— Ой, сейчас, сейчас будет "оп"! — радостно завопила сестренка Ида.
Но этого не случилось. Потому что галопом помчалась не только лошадь, но и Лина. Она так смертельно испугалась этого "оп", которое произойдет, как только натянется суровая нитка, что от страха заскакала вприпрыжку не хуже Лукаса. И сколько Эмиль ей ни кричал, чтобы она остановилась, все зря. Лина неслась как угорелая, нитка провисала, и никакого "оп" так и не вышло.
Но Эмиль решил во что бы то ни стало помочь Лине избавиться от больного зуба, а он был не из тех, кто отступает после первой неудачи. Поэтому он перемахнул на Лукасе через садовую изгородь.
"Не станет же Лина скакать, как козел", — думал он. Однако, представь себе, он ошибся. Лина от страха тоже с разбегу перепрыгнула через изгородь. Сестренка Ида никогда не забудет этой сцены. Да-да, до конца дней своих она будет помнить, как Лина с раздутыми щеками и висящей изо рта ниткой перескочила через изгородь и закричала:
— Стой, стой! Я не хочу, чтобы было "оп". Потом она, правда, стыдилась того, что все испортила, но было уже поздно. Она с несчастным видом снова сидела на ступеньках крыльца и стонала. Но Эмиль не пал духом.
— Я придумал другой способ, — сказал он.
— Только, пожалуйста, не такой страшный, — попросила Лина. — Чтобы я не ждала этого "оп". Зуб можно вырвать и без "оп"!
Раз Эмиль предложил другой способ, значит, он точно знал, как надо действовать.
Он усадил Лину прямо на землю под развесистой грушей. Альфред и сестренка Ида с любопытством глядели, как Эмиль, взяв длинную веревку, крепко-накрепко привязывал Лину к стволу.
— Ну вот, теперь тебе не удастся убежать, — сказал он, взял суровую нитку, которая все еще висела у Лины изо рта, и привязал к ручке точила, на котором Альфред точит косу, а папа Эмиля — топор и ножи.
Все было готово, оставалось только крутануть ручку.
— Теперь не будет никакого "оп", а только "дрррр" — в общем, как ты хотела, — объявил Эмиль.
Сестренка Ида дрожала мелкой дрожью, Лина охала и стонала, но Эмиль с невозмутимым видом взялся за ручку точила. Суровая нитка, которая сперва валялась на земле, стала натягиваться, и чем больше она натягивалась, тем больший ужас охватывал Лину, но убежать она не могла.
— Ой, сейчас, сейчас будет "дррр"! — воскликнула сестренка Ида.
Но тут Лина завопила:
— Стой! Не хочу! Не хочу!
И прежде чем кто-либо успел опомниться, она выхватила из кармана передника маленькие ножницы и перерезала натянутую суровую нитку.
Потом она снова стыдилась и огорчалась, потому что и в самом деле хотела избавиться от больного зуба. Получалось как-то нелепо. Эмиль, и Альфред, и сестренка Ида были очень ею недовольны.
— Ну и сиди со своим больным зубом! Пеняй на себя! Я сделал все, что мог! — сказал Эмиль.
Но тут Лина взмолилась, чтобы Эмиль попробовал еще один-единственный раз, — она клянется больше не делать никаких глупостей.
— Я согласна на все, только вырви этот зуб, — твердила Лина. — Привязывай снова суровую нитку.
Эмиль согласился еще раз попробовать. Альфред и сестренка Ида этому очень обрадовались.
— Тебе годится только очень скорый способ, — объяснил Эмиль. — Надо сделать так, чтобы ты не успела помешать, даже если опять струсишь.
И Эмиль, с присущей ему находчивостью, тут же придумал, как это устроить.
— Вот что, — сказал Эмиль. — Ты залезешь на крышу хлева и спрыгнешь оттуда в стог сена. Ты и опомниться не успеешь, как зуба не будет.
Однако, несмотря на все свои обещания, Лина снова уперлась — никак не хотела лезть на крышу хлева.
— Только тебе, Эмиль, может взбрести в голову такая глупость, — сказала она и не сдвинулась со ступеньки.
Но зуб так болел, что в конце концов она, глубоко вздохнув, встала.
— Ну, давай все же попробуем… Хотя, чувствую я, мне этого не пережить.
Альфред тут же принес стремянку и прислонил ее к стене хлева. Эмиль влез на крышу, не выпуская из рук суровой нитки, которой снова обвязал больной зуб Лины, так что он вел ее за собой, как собачонку на поводке, и она послушно влезла вслед за ним, не переставая стонать и охать.
Эмиль прихватил с собой молоток и большой гвоздь, который тут же вбил в опорную балку, потом привязал суровую нитку к гвоздю. Все было готово.
— Теперь прыгай! — скомандовал Эмиль.
Бедная Лина сидела верхом на коньке крыши, глядела с ужасом вниз и громко стонала. Там, внизу, Альфред и сестренка Ида, задрав голову, глядели на нее: они ждали, что сейчас она, словно комета, пронесется по небу и угодит прямо в стог. А Лина стонала и стонала все громче:
