Анастасия Перфильева - Лучик и звездолёт
Посылаю всё для Жени. Внизу подарки его новым школьным друзьям-одноклассникам: Щербатому — перочинный ножик, внуку вашего конюха Федотыча, Антоше — самописку, или наоборот, решайте сами. Остальным — цветные карандаши, пеналы, переводные картинки, по усмотрению Жени. Обнимаю обоих. Будьте здоровы!
Мама.
Второе письмо было в запечатанном конверте с городским адресом Коротковых, а на строчке «кому» стояло чётко: Евгению Короткову. Женя вскрыл конверт волнуясь.
Привет из Москвы!
Как дела? У меня в порядке. Тренируюсь в манеже два раза в неделю, занятия во Дворце пионеров ещё не начались. На ипподроме всё хорошо. Ураган в воскресенье взял первое место. Пробежал 1600 за две минуты двадцать одну секунду. Здорово, верно? Жму руку.
Николай Отважн…
(и закорючка.)
А третье письмо было и не письмо, просто записка на выдранном из тетрадки листке в косую линейку. Карандашом, крупными неверными буквами:
Здравствуй, Женя! (Буквы гнулись то в одну, то в другую стороны.) А я больна. У меня была кор. И воспаление лёххих. Кололи много. Тренировок пока не делаю. Напиши про лошадей, мне скучно. Остаюсь
Иринка.
Когда отец объяснил Жене, что «кор» — очевидно, корь, которой он болел прошлую зиму, а воспаление «лёххих» тоже порядочная гадость, Женя сказал грустно:
— Эх, звездолёт!..
— Кто-кто? — переспросил отец. — А, это ты про Иринку… Да, жаль, жаль девчонку. Просто беда. Как бы им помочь?
— Папа, что мне ей про лошадей написать? Как на корде гоняют? Или лучше как на ипподроме учат?
— Ипподром же московский она видела… Знаешь что? — Сергей Сергеевич, как всегда, взвешивая что-нибудь, подёргал себя за усики. — А не предложить ли нам Ивану… Пусть-ка присылает её на поправку сюда, с той же Александрой Петровной?.. Что, неплохая мысль! В тесноте, да не в обиде. А воздух — лучшее лекарство. Как считаешь, Жукаран?
Женя считал: было бы очень, очень здорово!
3
Иринка Лузгина с Иваном Васильевичем и верной Александрой Петровной появились на конном заводе в Воронках в сентябрьский день неожиданно, когда Женя был в школе.
Привезли Иринку прямо из города той самой машиной, на которой ребята уже ездили когда-то с Иваном Васильевичем. Прохладный свежий осенний воздух опьянил девочку ещё в пути. Иринку было не узнать. Что с нею сталось? Половинка от неё осталась, вот что сталось. Носишко заострился, глаза ввалились, как блюдца, руки повисли плёточками. Пошатываясь, уныло обошла Иринка обе коротковские комнаты, кухню, вышла в палисадник. Тотчас её нагнала Александра Петровна, велела надеть под пальто фуфайку.
Девочка была ещё так слаба, что согласилась безропотно. Равнодушная, безучастная, села на ту скамейку, где сидела летом Лера.
Небо над садом было синее-синее; паутина, блестя, протянулась поперёк дорожки; на ветку сирени порхнула синица, смотрела недоверчиво, вертя головкой.
Иринка долго, тихо тоже смотрела на неё — забавная птичка! Близко прокричал петух; далеко в стороне сердито заржала лошадь. Иринка вздрогнула: в калитку ворвался кто-то, размахивая портфелем. Женька!
— Ирка, когда приехала? Поездом, машиной? Одна, с Александрой Петровной? И дядя Ваня тоже? Ой, здорово!.. Ирка, чего ты такая зелёная? А я письмо от Коли получил! Ураган всех обогнал!..
Портфель трепыхался, из него сыпалась оранжево-красная рябина.
— Мы с ребятами из школы шли, нарвали! — Женя выворотил карманы над скамейкой, они были тоже полны ягод. — Ешь, вкусная. Её уже морозцем хватало.
Иринка отодвинула рукой.
— Не хочется. Женька, а Лучик твой что делает? А Гордый?
— Они ещё на пастбище. Лучик вчера с Шустрой подрался! То дружили, а то задрались…
— Ты в школу ходишь, а я нет. До зимы не велели. — И голосок-то у Иринки стал слабый, вот-вот сломается.
— Подумаешь, до зимы… Пошли к дяде Ване? — Женя был так рад, что не знал, что сказать. — Он дома?
Да, он был там, большой, шумный, так что маленькие комнаты сразу показались тесными.
— Здравствуй! — Иван Васильевич взял Женину руку в свою, широкую. — Смотри, друг, на тебя вся надежда: Иришу на ноги ставь. А то совсем у нас захирела…
Женя был польщён, тронут.
— Дядя Ваня, а вы к нам надолго?
— Недельку хочу пожить. Устал, знаешь. Отсюда прямо в командировку махну.
Александра Петровна вышла из кухни хозяйственная, деловитая, в чистеньком фартуке. Кому-кому, а ей коротковский скромный быт пришёлся по вкусу!
Постепенно, медленно оживала Иринка.
Женя уходил в школу спозаранок, ещё темно было за окнами, Сергей Сергеевич следом, на завод. Иван Васильевич отсыпался допоздна. Александра Петровна поила девочку парным молоком, укутывала, выпускала гулять.
Сперва Иринка никуда от дома не отходила. Осмелела — стала бродить у ближней левады. Потом сунула нос за ворота: кругом был лес, лес. А потом, на третий или четвёртый день, Женя прибежал из школы и застал Александру Петровну в смятении — Иринка исчезла! Иван Васильевич ушёл пешком в Воронки встречать почту, Иринка гуляла смирно в саду. И вдруг — исчезла…
Старушка обегала ползавода. Спрашивала встречных конюхов, табунщиков: не видали девочку в красном пальто и шапочке с помпоном?
Женя помчался по конюшням. На пастбище, конечно, Иринка без него не пойдёт — далеко. В конюшне трёхлеток, в племенной, её тоже не было. Федотыч, увидев, что Женя ищет кого-то, сказал:
— Была, была здесь твоя гостья. Утром. (На заводе знали, что у Коротковых гостят знакомые или родные.) Побалакала со мной. Бледненькая такая с лица, но толковая. Про Лучика интересовалась, да про Шуструю… Вам бы девчонку в баньке попарить, кашляет она.
Женя растерянно оглядывал денники. Все были пустые, а Лада почему-то стояла на месте. Но когда подошёл к ней, даже не повернулась, тоскливо ржала, била копытом… Звала кого-то? Она была одна, без Лучика.
— Отчего Ладу с пастбища пригнали? А Лучик где? — быстро спросил Женя.
— Отымать его сегодня решили, — ответил Федотыч, возившийся в соседнем деннике.
— Отнимать?
И Женя опрометью припустил в конюшню молодняка. Он сразу о чём-то догадался, сразу!..
Так и есть. Денники в конюшне молодняка были такие же, только пониже решётки. У одного, в глубине коридора, странно как-то сгорбившись и прижавшись к решётке, стояла в своём красном пальтишке и шапке с помпоном Иринка. За решёткой светлел-голубел Лучик.
— Ирка, ты чего? Ирка, ты плачешь? Ирка, да ну же… — Женя теребил, дёргал девочку за рукав, поворачивая.
А она… Она ревела взахлёб. Почему? Женя понял. Он сам готов был зареветь!
Лучик стоял в чужом, незнакомом деннике один, ошарашенный, тоскующий. Думаете, легко оказаться вдруг, неожиданно, после привольной жизни на пастбище бок о бок с матерью, которая и защитит от злых соседских маток, и научит всему, покормит сладким душистым молоком, думаете, легко очутиться одному, непонятно за что, неизвестно зачем?
Лучику налили в ведро коровьего молока — он фыркнул презрительно, отвернулся. Положили в кормушку свежей моркови — не ел. Бегал от стены к стене в смятении… Да не разбежишься. Два шага сюда, два туда — и конец. В своём родном деннике всё было привычное: и запах, и тёплые материнские бока, и поилка, к которой он звал Ладу, и кормушка, и соседние денники. А здесь? Вот и стоял Лучик, светло-голубой жеребёнок, на стройных высоких ногах, озадаченный, потрясённый, дрожащий, озираясь большими испуганными глазами, зовя мать: «Что же ты? Где же ты? Почему не откликаешься?»
Вот и ревела Иринка от жалости к нему. Вот и Женька готов был зареветь тоже.
Подошёл дежурный конюх. Сказал успокаивающе:
— Ничего! Денёк-другой, и обвыкнет. Снова повеселеет.
— А Лада? — спросила Иринка. — Она тоже сейчас скучает?
— Не без этого… Иной раз из конюшни в конюшню голос друг дружке начнут подавать, ровно люди…
Иринка всхлипнула громко, не стесняясь.
— Лучик! — сказала горестно. — Маленький ты мой…
Уж какой он был маленький — рослый складный жеребчик! Да всё равно, всё равно…
Женя вдруг почувствовал себя старшим, сильным. Он взял девочку за руку. Вытер ей глаза незаметно от конюха своим носовым платком. Вывел из конюшни, приговаривая настойчиво и ласково:
— Пойдём. Он успокоится, пойдём. Тебе нельзя. И Александра Петровна ищет… Ирка, мы сейчас с тобой в шашки будем играть, ладно? Или, хочешь, я тебе лобзиком что-нибудь выпилю?
— Не хочу я… в шашки… лобзиком, — отвечала девочка, послушно идя рядом.
В тот вечер и погода внезапно испортилась. Подул северный, жёсткий ветер. Сразу, как это бывает осенью, жёлтым вихрем полетели, посыпались на чёрную землю листья. Низкие тучи захлестали холодным дождём…
