Виктор Баныкин - Повести и рассказы
Прошло лето, начался новый учебный год, а Геннадий все грезил Волгой. Везде, где только можно, он доставал о Волге разные справочники, путеводители и зачитывался ими, словно увлекательными приключенческими романами. Попутно он читал и книги о знаменитых мореплавателях, открывателях новых земель.
Зимой Геннадий заявил отцу:
«Кончу, батя, семилетку и в речное училище подамся. На рулевого стану учиться».
Терентий Гаврилович Жучков, уже немолодой, лет пятидесяти, располневший мужчина, председатель крупного колхоза, всю жизнь прожил в степи. У него было шестеро детей, и все они, подрастая, разлетались в разные стороны. Лишь старшая, замужняя, дочь жила в Ковылевке. Да вот оставался еще последний сын, любимец Геннадий, которому Терентий Гаврилович ни в чем не отказывал. Неужели и он, совсем еще не оперившийся птенец, улетит из родного гнезда? Что ему тут не по душе? Чем плоха их Ковылевка?
Покручивая поседевший ус, Терентий Гаврилович сказал сыну:
«И что ты за околесицу несешь? Какой из тебя выйдет волгарь? Ты и плавать-то путем не умеешь!»
«Я, батя, все уже решил, — спокойно проговорил Геннадий. — И плаваю я получше некоторых других. Нашу Черемшанку семь раз без отдыха переплываю».
Ни уговоры отца, ни слезы матери — ничего не остановило Геннадия. Окончив семилетку, он поехал на Волгу, в Звениговск, зеленый городок, раскинувшийся на гористом правом берегу, и поступил в речное ремесленное училище. От Звениговска до Ковылевки было целых триста километров, но Геннадия это не страшило: великие путешественники, отправляясь на край света, и то ничего не боялись.
В училище Геннадию все понравилось сразу: и крутая, словно трап на пароходе, железная лестница, поднимавшаяся на второй этаж, и просторные классы с макетами судов, и большой спортивный зал. Приятно было смотреть и на ребят, которые все, как один, носили синие гимнастерки, перехваченные широкими ремнями с никелированными пряжками, такие же синие брюки и черные шинели с блестящими пуговицами. Геннадию казалось, что в форме ученика ремесленного училища он стал даже выше.
Здесь он и подружился с Юрием Паниным, серьезным, уравновешенным пареньком, сыном учительницы местной начальной школы. В своей Ковылевке вспыльчивый, взбалмошный Геннадий часто ссорился с товарищами, и там у него никогда не было близких друзей, но с Юрием они как-то сошлись, хотя характеры у обоих были разные. Они вместе готовили уроки, вместе ходили на каток, состояли в одном и том же кружке.
«Пойдем, Юрка, сначала на Волгу, на лыжах побродим, а потом уж и за уроки засядем, а?» — говорил иногда Геннадий.
«Сделаем уроки, а потом и на Волгу», — возражал Юрий, вытаскивая из потрепанного клеенчатого портфеля учебники и тетради.
И он всегда умел настоять на своем.
«И что это Юрки так долго нет? Вдвоем мы за тридцать минут все закруглили бы! — подумал Геннадий, отвлекаясь от воспоминаний и снова останавливая взгляд на часах. — А мировой у меня батя! Таких красивых часов, какие он мне подарил, нет ни у кого в училище!»
Он встал и, прихрамывая на левую ногу, которую отсидел, подошел к раскрытому окну.
«Сокол» шел серединой Волги, вспарывая острым носом воду, дробившуюся на мириады ослепительных искр. Впереди парохода кружили чайки. Эти белые острокрылые птицы то носились над самой поверхностью реки, охотясь за рыбой, то взмывали к небу, оглашая окрестность пронзительным криком. Одна чайка взлетела особенно высоко. Все выше и выше поднималась она в синюю глубь, широко раскинув крылья. Геннадий долго следил взглядом за чайкой, пока она не превратилась в блесточку.
«Что же я стою?» Он бросился к двери. Прибежав на корму, поглядел на плот. Лодка сиротливо покачивалась на ленивой волне, уткнувшись носом в бревна.
«Умник какой! — подумал с раздражением Геннадий, снова направляясь в красный уголок. — Сам разгуливает, а тут потей!»
В красном уголке сидела Люба Тимченко и что-то чертила на большом плотном листе бумаги, занявшем чуть ли не полстола.
— Люба, что ты делаешь? — спросил изумленный Геннадий, никогда до этого не видевший ее за таким занятием.
Люба ничего не ответила и лишь улыбнулась — весело и счастливо.
А Геннадий все с тем же изумлением смотрел на девушку, которая карандашом уверенно наносила на бумагу то прямые, то извилистые линии, то какие-то кружочки, лишь изредка заглядывая в раскрытую книгу.
— Ну и получается же у тебя! — сказал Геннадий. — Все точно, как на рисунке в книге.
— Я, Геночка, чертежницей в Горьковском порту работала, пока меня, сумасшедшую, судьба не занесла на «Сокол», — заговорила вдруг Люба. — Мою работу ценили… Даже премии получала.
И она засмеялась — не тому, о чем рассказывала, а другому, сокровенному, только ей одной известному.
— Люба, а зачем тебе схема Волги? — не унимался дотошный Геннадий.
— Миша Агафонов попросил сделать. — Люба подняла голову и с загадочным выражением на лице посмотрела на практиканта: — Ты тайны умеешь хранить?
— Умею, — как-то не совсем уверенно произнес Геннадий.
— Смотри, никому ни слова! — Девушка оглянулась на дверь и зашептала: — Миша такое предложение разрабатывает… если его предложение применить, сразу легче станет сплавлять большие плоты по Волге. Понял? Только об этом пока еще никто не знает. Миша…
Дверь вдруг отворилась, и в красный уголок вошел Агафонов.
Люба вспыхнула и поспешно склонилась над бумагой.
— Ты что, Жучков, уже закончил? — обратился рулевой к Геннадию, останавливаясь у стола и не глядя на Любу.
— Какое там кончил!.. Я один тут запарился. А Юрка… — начал было жаловаться Геннадий.
Но Агафонов перебил его:
— Бросай якорь, мы сейчас вместе живо всю работу сделаем. Что у тебя еще осталось? Подписи к фото? Давай за них и возьмемся.
Агафонов сел за стол, придвинул к себе флакончик с тушью. Немного погодя он сказал:
— Так пойдет?
Геннадий глянул на табличку, аккуратно написанную печатными буквами, и авторитетно заявил:
— Классно!
Когда Доска почета была прибита на видном месте, Агафонов сказал, легонько хлопнув ладонью Геннадия по спине:
— Ишь ты! Что значит художественное оформление! А теперь отдыхай иди.
Геннадий убрал со стола обрезки бумаги, краски, украдкой поглядывая на Любу, которая все это время молча и старательно занималась своим делом, и направился в кубрик.
«Непременно с нынешнего дня начну закалять волю, — думал он. — А то Юрка… он хитрый, мальцом еще начал. А когда у меня появится крепкая, настоящая воля, мне тогда все нипочем будет! — Неожиданно он с веселой ухмылкой подумал совсем о другом: — А возьмусь-ка я нынче ночью за свой секретный план? А? Нечего откладывать в долгий ящик такое важное дело!»
Он спустился по трапу в носовой трюм, прошел по узенькому коридорчику в самый конец и толкнул дверь в кубрик.
Когда Юрий и Геннадий приехали на «Сокол» и впервые увидели кубрик, в котором им предстояло прожить целых два месяца, он сразу им понравился. Стены и потолок были выкрашены белой масляной краской, везде чистота, точно это не кубрик, а хирургическое отделение. Справа и слева — аккуратно заправленные постели, между кроватями — столик. А на столике — графин с водой и граненый стакан. Сбоку, над одной из кроватей, сверкал начищенными медными барашками иллюминатор.
Геннадий с восхищением смотрел на иллюминатор: он был настоящий, как на морских кораблях. Чтобы открыть его, сначала надо было открутить барашки, которые крепко прижимали раму со стеклом к борту.
— Юрка, я вот эту кровать займу… которая под иллюминатором, — сказал Геннадий и бросил на постель фуражку.
В тот же день на столике появилась стопка книг и тетрадей, над кроватью Юрия — цветная репродукция картины Айвазовского «Девятый вал» в узорчатой рамочке, а на вешалке — пиджаки, и кубрик принял обжитой, домашний вид.
«А неплохо бы после такой работенки чуток отдохнуть, — мелькнуло в голове Геннадия, когда он вошел в кубрик. Но он тотчас отогнал от себя эту мысль. — Заниматься буду. Я что решил теперь — точка… Видно, на плот сегодня не попадешь. — Он сжал кулаки. — Пусть только вернется Юрка!.. А еще товарищем называется Меня он любит прорабатывать — то лентяем обзовёт, то мораль начнет читать. А сам… ему, видно, все можно. Ну, да ладно! Вернется ужо, поговорю с ним по душам!»
Направляясь к столику, он двинул ногой табуретку, на которой обычно сидел Юрий. Табуретка свалилась набок, но Геннадий ее не поднял.
Он взял со стола учебник «Основы штурманского дела» и, листая его, присел на кровать, потом поудобнее лег, взбив подушку… И не прошло бы, наверно, и пяти минут, как Геннадий сладко уснул, но в это время дверь скрипнула, приоткрылась, и в кубрик боком пролез Юрий.
