Татьяна Печерникова - У нас с Галкой каникулы
Еще у нас теперь была трапеция. Ее, конечно, сделала мама. Галка все время подтягивалась на трапеции, чтобы вырасти. Алеша и так был высоким, зато если бы он кувыркался на трапеции, то похудел бы.
Мы встретили Алешу утром. Мы уже купили и отнесли домой молоко, и мама отпустила нас на луг. Алеша опять нарядился в свои клетчатые штаны. В одной руке он нес из магазина авоську со всякой всячиной, в другой бидон с молоком.
— Ой, здравствуйте! — крикнул он радостным голосом.— А я хотел за вами зайти, но подумал, что вы еще спите.
Галка сначала свистнула, потом сказала:
— Ого, да мы уже всех своих зверей и птах накормили, и грядки напоили, и сами поели-попили. Мы с шести часов топчемся, правда, Наталка?
Алеша рассмеялся и спросил Галку, где это она научилась так лихо свистеть.
— У деда Володи,— ответила Галка,— у кого же еще! Мы теперь с ним в два голоса свистим. Я уж умею «Легко на сердце» высвистывать и «Подмосковные вечера». Понимаешь, петь я не очень умею, так дед мне сказал: «Тогда давай свисти». Вот так синица свистит.— Галка опять свистнула.— Хочешь, тебя научу?
— А я умею,— и Алеша тоже свистнул.
Галка выхватила у него бидон с молоком. Мы не пошли на луг, а пошли его провожать. Алеша рассказал нам, что был эти дни в городе, что скоро возвращаются из экспедиции его родители и они всей семьей поедут к дедушке в Ленинград.
Шли мы еле-еле, потому что много разговаривали, ведь Алеше надо было про свое рассказать, а нам про свое. И всем нам было весело. Мне только не понравилось, что Алеша опять надел клетчатые штаны, он, наверно, немножко подрос, потому что штаны ему стали коротки, и Алеша уж совсем в них казался смешным. Вдруг он будто понял, о чем я думаю, и сказал, что с удовольствием не носил бы эти стиляжьи штаны, которые ему подарила тетя Маша, но боится, что она обидится, уж больно они ей нравятся. Она говорит, что они веселые и немаркие.
Галка хмыкнула:
— Пусть тогда сама и носит эти штаны, а ты в них все равно как шишига пестрая.
— Дура,— крикнула я ей.— Ну, что ты за человек, не понимаю!
А Галка сказала, что дуры в следующий класс с похвальной грамотой не переходят.
Недалеко от дачи Дмитрия Ивановича нам повстречались двое мальчишек. Один настоящий Степка-растрепка, волосы во все стороны торчат, в трусах, в грязной майке. А за другим, наверно, мама здорово следит, всё на нем такое чистое, наглаженное. Не знаю как Алеша, а мы с Галкой этих мальчишек еще никогда не видели. Посмотрели они на нас, а мы посмотрели на них и пошли в свои стороны, и вдруг мы услышали, как они кричат:
— Эй, пузан в клетку!
— Девчоночий пастух!
— Стиляга!
Алеша покраснел, но даже не обернулся. Галка подтолкнула его локтем.
— Чего же ты, дай им как следует, чтоб не дразнились.
Алеша поморщился:
— Да ну их, очень нужно связываться!
—Ты что, драться не умеешь, не умеешь, да? Тогда я.— Галка поставила на землю бидон и во весь дух помчалась к мальчишкам. Мы кинулись за ней, но Галка добежала первая и с разбегу так толкнула растрепанного мальчишку, что он упал. Наглаженный мальчишка закричал:
— Ах ты, вот тебе, получай! — Он замахнулся на нее, но Галка увернулась, и он тоже чуть не упал, а Степка-растрепка уже поднялся и как дернет Галку за рукав. Тут уж подбежали мы.
— Что вы делаете,— закричал Алеша на мальчишек.— Она же маленькая!
— Маленькая,— передразнил Алешу Степка-растрепка,— а дерется как большая.
— Будете дразниться — еще получите,— пригрозила им Галка.— Вот посмотрите!
— Слыхали? — спросил Алеша и подтолкнул мальчишек.— Идите своей дорогой, пока вам не всыпали как следует.
И мальчишки пошли своей дорогой, прямо даже не оглянулись ни разу. Галка натягивала на плечо оборванный рукав, сердито косилась на Алешу и бурчала себе под нос:
— Его дразнят, его просмеивают, а он молчит как рыба.
Алеша рассмеялся.
— Меня часто дразнят из-за того, что я толстый, не могу же я лезть со всеми в драку, что мне, делать, что ли, больше нечего!
— Ты ведь тоже его дразнила,— напомнила я Галке.
— А ты нет? — ответила она.
— Ну... и я.
— Так, по-твоему, я должен был вас колотить? — спросил Алеша Галку.— Мальчишкам-то от меня, конечно, влетает, если уж я очень выхожу из терпения.
— А сейчас почему не вышел? Этот Степка-растрепка даже рукав мне оторвал.
Алеша нахмурил лоб.
— Понимаешь... я знаю этого мальчишку. Юрой его зовут. Отец у него выпивает. Вообще-то, говорят, он тихий, а как выпьет — Юрке от него достается. Так не хватает чтоб еще я его колотить начал!
Пока тетя Маша пришивала Галке рукав, мы рассказывали, как было дело. Дмитрий Иванович смеялся, а тетя Маша сердилась на него за это, говорила, что тут нет ничего смешного, что теперь она будет бояться пускать Алешу на улицу.
— Вас-то они не тронут,— сказала нам тетя Маша — вы девочки.
— Ну, что вы? — сказала Галка.— Это не какие-нибудь плохие мальчишки. Подумаешь, подразнили немножко! Нас с Наталкой тоже иногда дразнят, Наталку цаплей, а меня шпулькой.
Домой мы шли веселые, радовались мы вот чему: тетя Маша попросила нас опять вывозить вместе с Алешей Дмитрия Ивановича на просеку и потом не велела больше Алеше надевать клетчатые штаны.
ДАНИЛКА ЗНАКОМИТСЯ С КОРОВОЙ
Каждое утро мы с Галкой, считали, сколько дней осталось до нашего отъезда. Нам и хотелось домой и не хотелось. Я люблю свой Харьков. И мама наша очень любит Харьков. Иногда мы подолгу ходим с ней по городу. Просто так. Ходим, и мама нам все рассказывает. Она знает здесь каждую улицу, каждый переулок, она говорит, что могла бы ходить по нашему городу с закрытыми глазами и все равно бы не заплуталась.
Мы живем на проспекте Ленина. Этот проспект — мой ровесник. Незадолго до моего рождения здесь был настоящий лес. Люди приезжали сюда по выходным дням подышать свежим воздухом. И это называлось — выехать за город.
А сейчас это самая красивая улица в Харькове, широкая, как площадь, дома здесь высокие, магазины стеклянкые, насквозь просвечиваются. И летом везде-везде цветы, возле детского сада, куда мы с Галкой ходили — розы, возле нашей школы — розы.
А какой в Харькове зоопарк! Мы с Галкой были в московском, так наш еще больше. И столько там всяких зверей!
Мы уже соскучились по Харькову, по ребятам, по нашим рыбкам, даже по смешным зеленым уродцам — кактусам, которые мы с Галкой уже второй год собираем.
Но не охота нам уезжать и отсюда. По утрам я все смотрю, как перепархивают с ветки на ветку разные птахи, как вытягивают шейки, когда поют. Я говорю им: «Мы оставляем вам на зиму рябину. Ни одной ягодки не сорвали, все вам. Угощайтесь, пожалуйста, на здоровье. Зимой вас еще будут подкармливать наши старички — дед Володя с бабой Натой. Слышите, наша мама все пилит да строгает; это она кормушки для вас мастерит. Мы уже крупы, подсолнухов для вас накупили». Конечно, всё это я говорю про себя.
По утрам мы лежим с Галкой тихонько-тихонько и ждем. Вот птицы вдруг всполошились, закричали, зачирикали. И тут же мы слышим: «Тцок, тцок, тцок». Наконец-то к нам пожаловали наши рыжули. Теперь уже совсем не поймешь, которая тут Соня, которые ее дети. Все одинаковые. И все такие храбрые, прыгают прямо на подоконник. Схватят орех — и прыг обратно на дерево. Но это не потому, что они нас боятся, просто они хотят поскорее перетаскать всё, что мы положили для них на подоконник, в свои кладовки. Наши белки уже готовятся к зиме.
Каждое утро приходит к нам Алеша, то с Данилкой, то один. Он помогает маме мастерить кормушки для птиц, кувыркается на трапеции. Он уже совсем к нам привык, и мы тоже очень к нему привыкли. Скучно нам будет без него. Однажды он прибежал очень веселый и сказал, что доктор разрешил свозить Дмитрия Ивановича на луг, он давно туда просился, потому что когда он еще не болел, то очень любил там гулять, а весной удил в Безымянке рыбу.
Мы повезли Дмитрия Ивановича рано-рано утром. Взяли с собой и Данилку. Тетя Маша надела на него белую фуражку с длинным козырьком, а через плечо повесила ему маленькую флягу со сладким чаем. Данилка у нас водохлеб. Он важно шагал рядом с коляской и даже не разрешал брать его за руку. Галка была у нас разведчицей, она забегала далеко вперед, потом возвращалась и говорила, по какой тропинке лучше ехать дальше, чтоб не больно трясло.
На лугу уже давно скосили траву, уже немножко подросла новая, но все еще пахло сеном. Дмитрий Иванович глубоко дышал, лицо у него стало розовым, совсем как у здорового человека. Казалось, вот сейчас сбросит он с ног одеяло, встанет и пойдет.
— Шобака! — вдруг завопил Данилка. Он вместо «с» почему-то выговаривал «ш», а вместо «ш», наоборот, «с».— Шобака, шобака! — громко повторял он и прятался за спинку кресла.
Собаки нигде не было. Зато на луг пришел со своей коровой дедушка.
