Астрид Линдгрен - Собрание сочинений в 6 т. Том 7. Черстин и я [ Брит Мари изливает душу. Черстин и я]
— Тогда, наверное, она вышла, — произнес Стиг.
И захлопнул за собою дверь.
— Мне кажется, ты чертовски мила, Бритт Мари, — немного погодя сообщил он.
— А мне, черт побери, тысячу раз наплевать, что ты думаешь, — выругалась я. — Выпусти меня!
— Чего спешишь, — уговаривал он. — Мы ведь можем немножко побеседовать!
— Мне ведь не о чем с тобой говорить, — разозлилась я. — А теперь я пойду!
— Не верю, — подло улыбаясь, проговорил он и подошел чуть поближе. — Не будь такой спесивой, Бритт Мари. Тебе никогда не завоевать любовь парня, если ты не станешь чуть помягче и не пойдешь ему навстречу.
— Думаю, ты не способен судить, что любят и что не любят парни! — в ярости вскричала я. — Как ты можешь с высоты своего роста разговаривать, как сопливый щенок!
И я пошла прямо к двери. Он схватил меня, но Сванте и я, верно, не случайно тренировались, нанося удары джиу-джитсу[94] друг другу. А к тому же ты ведь знаешь доморощенные уловки негодяев. Я вырвалась и, злая, как паучиха, выскочила за дверь. Волосы у меня стояли дыбом. Почти в ту же самую минуту вернулся домой Оке, он тоже живет здесь… Понимаешь, у фру Линдберг самый большой школьный пансион в нашем городе… У меня было большое желание попросить Оке помочь мне отколотить Стига. Но каким бы хорошим ни был маленький добрый Оке, он не борец. Так что я без единого слова рванула дальше.
Во мне все кипело от бешенства, и я была вынуждена выпустить пар; поэтому, вернувшись домой, я рассказала обо всем Сванте.
— Выйди из дома и убей кошку! — сказал он, потому что увидел, как мне необходимо разрядиться и излить свой гнев. Но сам он был не менее зол, чем я, и это замечательно подействовало на меня.
— Как плохо, когда тебе всего лишь четырнадцать лет, — вздохнул он, — а иначе этому подлецу не поздоровилось бы, я быстро начистил бы ему морду!
— О, никаких хлопот из-за меня, — сказала я. — Раньше или позже я сведу с ним счеты сама!
Жизнь полна потрясений, Кайса. Можешь поверить словам твоей закаленной тяжкими испытаниями
Бритт Мари.
2 апреля
Что я говорила, Кайса, что я говорила? Разве я не говорила, что жизнь полна потрясений, или, может, я этого не говорила? Я и сама не знала, насколько была права!
Можешь ли ты понять, почему нельзя быть счастливой? Ведь быть счастливой так весело и так скучно быть печальной. Вероятно, это для того, чтобы закалиться, так я думаю. А теперь я — закаленный человек.
Пожалуй, лучше мне объяснить чуть подробнее. Ты, вероятно, удивляешься, что же случилось? О, всего лишь то, что моя жизнь разбита. Только это, и ничего другого. А в остальном — ничего не случилось. Никаких стихийных бедствий или драматических происшествий с убийствами, насколько мне известно. Все остальные люди ходят вокруг, и вид у них такой, словно они думают, будто Земля — замечательно прекрасное место обитания! И только я знаю: жить здесь — невыносимо!
Ты отгадала верно. У меня муки неразделенной любви. Такое можно доверить только ровеснице.
Взрослые никогда в жизни не поймут, что когда тебе пятнадцать лет, можно прийти в смертельное отчаяние из-за любви. Если б они только знали! Я имею в виду, знали бы, как болит мое сердце! Думаю, что мои страдания, если сравнить их со страданиями большинства прославленных жертв любви, достойны стать в один ряд с ними.
Бертиль не обращает на меня ни малейшего внимания. Да, так и запиши! Бертиль не обращает на меня ни малейшего внимания! Всего восемь слов, и все же как тяжело их писать!
Как будто мы никогда вместе не смотрели на луну, не бродили вокруг по лесам и полям, не танцевали, не ходили в кино и не катались на лыжах. Неужели все это мне только снилось?
Заползая по вечерам в постель, я мучаю себя вопросами: во имя Всех Святых, почему, почему, почему? Почему он больше не смотрит на меня? Я пыталась встретить его, чтобы спросить начистоту: почему? Но он целеустремленно и сознательно избегает меня, а если мы когда-нибудь встречаемся, то он абсолютно холодно кивает и проходит мимо. А я иду домой и смотрюсь в зеркало: не появилось ли у меня несколько седых волос?
Если он нашел другую девочку, которая нравится ему больше меня, то, мне кажется, он должен был бы об этом сказать. Он, девиз которого: «Хранить верность», попросту не может вести себя так. И все-таки он ведет себя именно так. Меня удивляет, почему… ах, ну вот, я начинаю снова.
Иногда я резко говорю себе: «Разве у тебя нет гордости? Зачем ты горюешь о человеке, который так обращается с тобой?»
И смиренно отвечаю себе: «Нет, у меня вообще нет гордости, ни малейшей!»
Ну, довольно об этом! Ведь все равно жить надо. Я брожу по дому и пытаюсь делать вид, будто ничего не произошло. Я даже более резва и шаловлива, чем обычно, чтобы никто в моей семье ничего не заподозрил. Но папа иногда так испытующе смотрит на меня, а сегодня, когда я особенно буйно и весело вела себя, мама огорченно спросила меня:
— Бритт Мари, почему ты грустишь?
Так что, кажется, не такая уж я великая актриса, какой себя воображаю!
Я помчалась в свою комнату, чтобы чуточку всплакнуть. Потому что если есть на свете что-либо, чего я не выношу, так это жалости к себе. Отказываюсь от соболезнования моему горю, запомни это и ты, милая Кайса!
Но вчера ведь было 1 апреля, и невозможно бродить, словно какая-нибудь плакальщица, когда стайка прочих братьев и сестер в такой степени оживлена, весела и шумлива. Сванте, должно быть, не спал целую ночь, придумывая самые разнообразные первоапрельские шутки и проказы. Перед ленчем ему не надо было идти в школу, и он начал действовать уже с самого утра.
В доме у нас два телефонных аппарата. Один непременно нужен папе в его кабинете. В девять часов утра зазвонил второй телефон — в прихожей. Подошла к телефону Майкен.
— Алло, — ответил матерый голос — явно голос человека с бородой. — Говорят с телефонной станции. Нужно проверить ваш телефон. Будьте добры, скажите в трубку: «Э-э».
Вероятно, Майкен забыла, какой сегодня день, потому что послушно сказала:
— Э-э.
— Громче! — произнесла Телефонная станция.
— Э-э! — громко сказала Майкен.
— Еще громче! — приказала Телефонная станция.
— Э-э! — заорала Майкен таким голосом, словно отдавала войску команду броситься в атаку на врага.
— Хорошо! — похвалила ее Телефонная станция. — Высуньте язык!
— Это еще что? — ответила совершенно сбитая с толку Майкен. — Что за глупости?
Тут Телефонная станция прыснула со смеху и отвратительным голосом негодника Сванте запела:
— Апрель, апрель!
Майкен страшно разозлилась и поклялась отомстить. А вскоре настал и мой черед взывать о мести.
Когда я после полудня вернулась домой и мирно и спокойно готовила уроки, в дверь позвонили. Я пошла и открыла дверь; снаружи стоял маленький мальчик по имени Фольке. Мама Фольке убирает квартиру ректора моей школы и живет в одном доме с ней. И этот Фольке сказал мне, что «Бритт Мари должна сейчас же зайти к ректорше фрёкен Лунд домой».
Я подумала, что это, возможно, первоапрельский розыгрыш, и спросила:
— Почему она не позвонила, вместо того чтоб посылать тебя?
— Ее телефон разбился, — сказал Фольке.
И тогда я, понятное дело, пошла. Слякотно и неуютно было на улицах, да и путь тоже совсем не близкий. Так я и шла, раздумывая, что дурного я натворила, если ректору так уж необходимо срочно поговорить со мной.
Я позвонила, и сама фрёкен Лунд отворила мне дверь. Я сделала изящный книксен[95] и вопрошающе посмотрела на нее. А она вопрошающе посмотрела на меня.
— Что у тебя на сердце, милая Бритт Мари? — спросила она.
— Я думала, вы, фрёкен Лунд, хотите поговорить со мной, — ответила я.
— Нет, я ничего об этом не знаю. Но ведь сегодня первое апреля, — улыбнувшись, сказала она.
«Горе тебе, Сванте, когда я схвачу тебя», — подумала я, так как ни минуты не сомневалась в том, кто был подстрекателем. Перед фрёкен Лунд я, запинаясь, как можно любезнее извинилась.
В результате я была приглашена на чашку кофе с дивным бисквитом, так что эта первоапрельская шутка провалилась, поскольку мне все время было приятно. Но отомстить я все равно отомщу!
Я отправилась домой, и мы с Майкен соединили наши умные головы, но ничего путного так и не придумали.
Но вот случилось так, что после обеда мама послала Сванте отнести какую-то книгу Тетушке Лиловой. А с Тетушкой Лиловой дела обстоят так, что хотя она неслыханно очаровательна, но болтает так нудно, и еще у нее множество семейных альбомов, которые она так охотно показывает! Я не раз попадалась на эту удочку и теперь уже точно знаю, что именно перитонит уложил ее кузена Альберта на смертный одр и что именно ужасное воспаление легких унесло из жизни ее тетушку Клару. Лица их обоих — и Клары, и Альберта — были многократно запечатлены на фотографиях в ее альбоме, а вдобавок там были фотографии примерно еще девяноста пяти родственников.
