Мария Ботева - Ты идешь по ковру. Две повести
— Не дадим! — Дедушка ударил по столу ладонью, а потом затряс ею, заплакал, как маленький. Слишком сильно ударил. Мама повела его укладывать спать, а я сидела на полу и гладила Спальника. Хорошо, что я никому не сказала, что живу теперь здесь, у самой школы, и дальше никому не буду говорить. Только бы его не увидели с дедушкой на улице!
— Может, вы помиритесь? Вернёшься домой, так без тебя тоскливо, — вдруг услышала я. Мама стояла на пороге. — И он всё спрашивает, как ты.
Я покрутила головой: нет, не помиримся.
Это она про отца, ясно. И я тоже про отца. Плохо жить в ссоре, но я не могла простить, что он ударил. И ещё не понимала, как это я кричала на него.
18
На улице ещё зима, ну, осталось несколько дней, а у котов давно уже март. Каждую ночь они орут в подъезде, носятся с пятого на первый этаж и обратно, потом они орут во дворе, даже у нас на втором этаже не уснуть, тем более с моими чуткими ушами. Каждую ночь на четвёртом этаже одна квартира открывается и из неё кричит на котов басом какой-то дедушкин сосед, я даже боюсь представить, как он выглядит, с таким-то страшным голосом. Мало этого. Каждую ночь Спальник подаёт свой голос, громче всех: и котов, и соседа. Как гавкнет, я прямо подпрыгиваю на своей раскладушке. Когда-нибудь во время моего приземления она порвётся, и в этом будет виноват только дурацкий бело-рыжий пёс.
— Чтоб тебя! — слышно дедушкин голос, он перекрикивает мои ругательства, это очень удачно, мама бы не одобрила.
— Проверка? — пугается мама, а потом просыпается и понимает, в чём дело. У них на работе всё грозятся страшными проверками, поэтому она живёт в постоянном страхе.
А Спальник в это время лает как ни в чём не бывало. Гав да гав, разговор у него может быть длинным, только однообразным, неинтересным. Я хватаю его, волоку в ванную комнату, но это не выход, потому что он не только лает, а ещё скребётся в дверь, что-то толкает носом по кафельному полу. Приходится выпускать. Мама без конца кричит ему, чтобы замолчал, пытается догнать, но и это не действует. И только дедушке удаётся утихомирить безобидную собачку: он просто накидывает на Спальника свою бывшую телогрейку.
Как ловко у него это получается, никогда бы не подумала, что можно так метко кидаться одеждой. Под телогрейкой пёс в ту же секунду замолкает, и мы ложимся спать. Ночью он, разумеется, выбирается из-под неё, но и коты к тому времени замолкают тоже. Так что остаток ночи и начало утра мы спим. Спит весь подъезд. А утром приходится вставать и идти в школу с головой, наполненной гавканьем и мяуканьем. Вот такие условия жизни у нас в городе в конце зимы.
— Отец и так больной, а вы всем табором вселились, да ещё с собакой! — говорит нам дядя Ваня в выходные. Они с тётей Аней приходят каждую неделю, проверяют дедушку, как будто мы не можем проверить. Да мы вообще тут живём! А он продолжает: — Может, зря Анька вас пустила? Может, деду хуже станет?
Тётя Аня пыталась вступиться за нас, сказать, что все могут тут находиться, кто угодно, это ей решать, но дядя Ваня, он такой — как посмотрит, страшно становится. Вот и на неё он глянул так, что она потом весь вечер сидела и тихо-тихо вздыхала. Мама один раз такое послушала и не стала больше на выходные оставаться, у неё нервы и без того слабые. В следующий раз дядя Ваня уже только мне выговаривал:
— Посмотри, под раскладушкой пыль какая, ты давно пол мыла? А ещё девочка! Бери тряпку!
Вообще-то пол я мыла как раз этой ночью, но за тряпкой сходила, ещё раз вымыла, чтобы он видел. Я мою, а он стоит над душой:
— Если бы не твой отец, наш бы Васька тут жил, ухаживал за дедом. Анька добрая, пустила к отцу племянницу, куда тебя деть-то?
Вот пристал! Как только тётя Аня с ним живёт? Уж нисколько не лучше было бы дедушке с Васькой, он бы не один пришёл, а с невестой. Ещё неизвестно, понравилась бы она дедушке или нет. Между прочим, мне было вдвойне трудно мыть, потому что приходилось следить за Спальником, он забрался под стул с дядей Ваней и то и дело пытался цапнуть. Хвала моей реакции спортивной, а то была бы сейчас у него нога забинтована. Или даже в гипсе. Ладно, в следующую субботу я ушла на тренировку сразу после школы, не стала заходить к дедушке, бедный Спальник весь извёлся, пока я не вернулась. А что делать в воскресенье? Мама, конечно, всё время зовёт домой, говорит, будто отец давно успокоился, но я не хочу. Мы бы могли, конечно, пойти с ней куда-нибудь, в кино, например, но у неё, как назло, отчёт прямо на носу, и она все выходные работает. И я решила отправиться к кому-нибудь в гости. Вот только к кому? Со скалолазами и без того вижусь каждый день, к тому же я могла бы отправиться только к Инке, а ей некогда, к ним гости придут, я разведала. К одноклассникам тоже ни к кому неохота. Дожили, даже не знаешь, куда пойти, когда пойти некуда. Раньше хоть Наташка была нормальная, можно было бы к Терёшечке завернуть, хоть у них и тесно, но теперь из-за этих добрых волонтёрских дел я с ними даже не разговариваю. Плохо, конечно, грустно быть всегда одной. И химию теперь не у кого списать. Только Катька Соловьёва да Сонька Широкова остались нормальные люди, с ними можно на перемене парочкой слов перекинуться, но они тоже в химии ничего не понимают. Мы когда-то с Катькой, Сонькой и Наташкой ходили в географический кружок истории нашего края. То есть мы изучали разные реки, леса и города области, наши скудные полезные ископаемые, собирали в заброшенных домах разные исторические прялки, старые альбомы, поэтому договорились называть его географическим кружком истории. Кстати, вот к кому я пойду, к Воронцовым, я уже когда-то давно была, и они звали заходить в любое время. Вера Павловна вела у нас кружок, да и до сих пор ведёт, только я уже не хожу, некогда. Сергей Валентинович — учитель ОБЖ, он бывший военный. Хорошие они люди, издалека видно их приветливые взгляды, военную осанку Сергея Валентиновича и умные очки Веры Павловны.
Вставать пришлось рано, будто в школу, чтобы не встретиться с дядей Ваней и тётей Аней. Они могут примчаться ни свет ни заря, кто знает, что у них на уме. В прошлое воскресенье они так и сделали. Сначала мы со Спальником погуляли по железной дороге. Кажется, я видела издалека Кольку, вот побежал искать! Говорил, надо выходить в «собачье» время, а сам! Мы гуляли и гуляли, пока у нас обоих не посинели носы, но я решила держаться до десяти утра: не заявишься же к родным учителям в восемь! Ну, или в девять. Спальниковы тонкие несчастные лапы замёрзли, и давно уже я таскала его на руках, а десять часов всё не наступало и не наступало. А дом Воронцовых — вот он, панельная пятиэтажка, с железной дороги видно.
Я пришла без пятнадцати десять, ноги промокли, но это ничего, главное — я сильно хотела в туалет. Дверь открыл какой-то парень старше меня, в трико и тельняшке, говорит:
— Привет! Проходи давай.
Я вошла, шаг всего и сделала, а уже засомневалась: не лучше ли было остаться в подъезде? Не ожидала, честно говоря, такого приёма, думала, выйдет кто-нибудь из учителей. Стою у двери, думаю: может, я квартирой ошиблась? Была тут один раз года два назад.
— Это Воронцовых квартира? — спрашиваю у него.
— Ага, — отвечает он, а глаза как будто смеются. Не по себе мне стало, чего тут смешного, вдруг правда не туда попала?
— Э-э… Я пойду, пожалуй, — говорю ему, а самой страшно к двери повернуться.
— А Воронцовы?
— Да ладно, — говорю, — потом как-нибудь.
— Как хочешь. А это кто у тебя?
А я всё держала Спальника в руках, а он сидел и тихонечко вилял хвостом: наверно, хвост у него уже чуть-чуть согрелся.
— Собака.
— Правда, что ли? — парень спрашивает, а сам улыбается что есть силы. Остряк, тоже мне.
— Я пойду, — снова говорю ему, к двери повернулась, а открыть замок не получается одной правой, надо бы ещё дверь придержать, но я другой рукой собаку к себе прижимаю. Дёргаю замок, дёргаю, самой как-то совсем жутко стало: что у него с дверью? Выйду ли?
— Женя? Мальцева? Здравствуй! — вдруг слышу.
Я сначала спиной поздоровалась, а потом уже обернулась. Это была Вера Павловна. В спортивном костюме, никогда не видела её так. В прошлый раз она была в джинсах и клетчатой рубахе, я запомнила, потому что у меня отец так же одевается.
— Ты уходишь уже?
— Здравствуйте! — я ей снова ответила. Как-то нелогично, кажется.
— Так здравствуйте или до свидания? — спрашивает парень в тельняшке. Приколист районного масштаба.
— Я пойду, — говорю.
— А это кто? — спрашивает Вера Павловна тоже. — Да не стой у двери! Проходи! Петька, дай тапки!
— Это собака, — сказал Петька и поставил передо мной тапки. Обычные резиновые шлёпки, голубые такие. Пришлось мне раздеваться. Я опустила Спальника на пол, хорошо, что он был на поводке, а то сразу же рванул бежать. Я разделась, зашла в комнату, держу поводок в руке. Не надо было его брать, пса, но куда денешь? Как-то по-дурацки получается.
