Юн Эво - Солнце — крутой бог
— Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя красивые глаза? — говорю я матери. Тогда она улыбается, смущенно моргает и лепечет:
— Правда?
Она ужасно польщена, и я понимаю, что надо поскорее сматываться, пока я не влип еще в какую-нибудь историю.
Я обзываю себя остолопом.
Козлом.
— Му-у-у, — говорю я им.
— Бе-е-е, — говорю я еще громче и ухожу.
Терять мне уже нечего.
Я рву домой и нахожу там записку, что предки укатили на дачу прямо с работы и желают нам с Сёс приятно провести время. Да уж, приятно, думаю я и больше не собираюсь высовывать нос на улицу. В эту пятницу меня там уже ничего не ждет. А если честно, то я и не осмеливаюсь выходить из дома. Судьба — крутой черт, и в запасе у нее полно неприятностей. А мои нервы не выдержат еще одного такого приключения.
Надо честно признаться, что метод Рейдара действует, очевидно, только у него самого. Мне он явно не подходит. Это не для меня. Нужно снова поломать голову и что-нибудь придумать. Два дня — сплошные технические ошибки и накладки! Единственное, что мне остается в утешение, — я извлек полезный урок из этих подлянок. Может…
Я сажусь перед теликом и смотрю все подряд, пока не отправляюсь спать. Судьба, во всяком случае, не выбьет меня из седла такими денечками.
Я даже не прошептал: «С ДОБРЫМ УТРОМ, НОРВЕГИЯ!», когда лег. Такой день этого не заслужил.
Суббота, 13 июля
Вчера я ни минуты не думал о Сёс. Я и своей невезухой был сыт по горло. Сёс вернулась домой ночью. Я тупо отметил это во сне. К завтраку она не вышла. Мне это было по фигу. Меня занимали собственные полеты и всякие глупости, какие можно сказать девчонке, если хочешь, чтобы она тебя возненавидела.
Огорченный, я выглядываю в окно и, видя, что идет дождь, решаю, что судьба решила передохнуть. Наверное, она вчера получила все, что ей причиталось. Кроме того, история с папашей навалилась на меня с новой силой. Может, стоить как-нибудь подловить его и прямо спросить, что он себе думает? Или есть другие возможности? Что сделал бы на моем месте средний, не очень далекий частный сыщик?
Солнце лишь угадывается светлым пятном за серыми облаками. Капли приникают к оконному стеклу, как булавочные головки.
— М-м-м, — мычит Сёс, появившись наконец из своей комнаты. Этот звук должен означать, что она желает мне доброго утра. Вместе с тем он буквально набит презрением, ненавистью и бешенством.
— Угу, — отвечаю я, чтобы быть с ней на одной волне.
— Сегодня вечером у меня будет девичник. Так что сиди в своей комнате и не высовывайся, — говорит она и уходит. Через десять минут она возвращается с двумя пакетами: в одном полно всяких вкусностей, в другом — бутылки пива. Вместо того чтобы сунуть в рот хрустящий хлебец, она берет пиво и шоколад.
— Полноценное питание? — я киваю на ее угощение.
— Мотай отсюда! — говорит она, и это означает: МОТАЙ ОТСЮДА! Видно, сегодня неудачный день для родственной идиллии. Если уж Сёс не хочет поделиться со мной своим «завтраком», то лучше держаться от нее подальше. И я уматываю из дома. Правда, сначала я пробую напустить на себя надутый и оскорбленный вид, но она игнорирует меня и успевает выкурить две сигареты до того, как я оказываюсь за дверью.
Идет дождь, и ничего приятного меня на улице не ждет.
С крыш льет, водостоки журчат, улицы грязные и одежда липнет к коже.
Тухленькая погодка.
Мерзко и кисло.
Никто никого не любит во время дождя.
Все летит к черту.
Я даже не хочу подниматься на элеватор. Старикашки-Солнца нет и в помине. Вряд ли оно ждет, чтобы я поднялся на элеватор и смотрел на тучи.
Мне приходит в голову сделать последний рывок в сторону Каролины. Хуже не будет. Испортить испорченное невозможно. К тому же льет дождь.
— Сейчас, сейчас, — говорю я себе, точно старик, которому больше не с кем поговорить.
Я поворачиваю к Трондхеймсвейен. Приближаюсь к дому Каролины и смотрю на ее окна. Как обычно, у нее горит голубая настольная лампа. Я держу на нее курс, словно на маяк.
Я, Адам Псих, Адам Мотай-отсюда, Адам Колумб, направляюсь к своей потерянной любви, будто сейчас она для меня единственное спасение. Хотя вернее было бы сказать — гибель.
Я поднимаюсь по лестнице, словно меня ждет что-то хорошее. Из квартиры доносится тихая музыка. Мои пальцы, не медля, тянутся к звонку. Я сильно и решительно жму на кнопку — так звонят только взрослые мужчины.
Каролина открывает. Ее голова вся в черных кудряшках. На лице появляется гримаса:
— А-а, это ты…
Это не вопрос. Скорее она констатирует, что у нее за дверью завелись блохи, вши или другие паразиты.
— Привет! — говорю я.
— Чего тебе, собственно, надо? — но и это тоже не вопрос. Это конкретное оскорбление, точка.
— Нам надо потолковать, — говорю я, угадывая в передней за ее спиной чью-то тень.
— Не о чем нам с тобой толковать, — презрительно отвечает она и собирается захлопнуть дверь. Я успеваю подставить ногу и помешать ей.
— Убирайся! — кричит она.
И тут меня прорывает. В открытых дверях я падаю на колени и говорю, протягивая к ней сложенные руки:
— Почему мы не можем опять быть вместе? Мое сердце тоскует по тебе.
— Ты спятил, — говорит она, и дверь неожиданно распахивается. Это Фроде — ее новая любовь. Он ниже меня, но плотнее, у него пухлые щеки и дурацкий зачес. Брюки на нем, как будто он собрался на парад лохов. В носу — кольцо, из-за чего он похож на быка. Из-под сонных век выглядывают внимательные глазки. На соблазнительное блюдо с фруктами он не похож.
— Это из-за него ты дала мне отставку? — спрашиваю я и напускаю на себя удивление.
— Тебя от него еще не стошнило? — интересуется Фроде, делая шаг вперед. Я не успеваю подняться с колен, как он дает мне оплеуху.
Никогда бы не поверил, что пощечина может быть такой мощной. Но взглянув на его руку, я все понимаю. Не рука, а медвежья лапа. В полтора раза больше моей.
Я падаю на четвереньки и в придачу получаю пинок в правую ягодицу. В черепушке у меня стоит звон от пощечины. Но от этого мне не больно. А больно мне, Братья & Сестры, оттого, что Каролина, прячась за этим хреном, подзуживает его:
— Врежь ему, Фроде! — хрипло говорит она, и я понимаю, что случившееся доставляет ей удовольствие. Оно возбуждает ее, и, уж конечно, она наградит его сотней-другой поцелуев, когда он расправится со мной.
Фроде пыхтит, сопит и готовится нанести мне новый удар. Теперь уже по другой ягодице. Но на этот раз я изловчаюсь и хватаю его за ногу. В любом блокбастере герой хватает замахнувшуюся на него ногу врага, и тот падает навзничь. И герой с честью выходит из этой битвы. Но Фроде крепко стоит на ногах. Он держится за перила, даже не шелохнувшись, однако теперь на меня фурией налетает Каролина, готовая впиться в меня ногтями. От ее когтей я уворачиваюсь, однако ногу Фроде вынужден отпустить. И он снова готов к нападению. На этот раз он попадает мне в плечо. И я уплываю прочь.
Я снова парю.
Пролетаю над площадкой.
Скатываюсь по ступеням.
Пытаюсь за что-нибудь ухватиться, однако беспомощно скольжу вниз.
А это все равно что скользить по стиральной доске. Не знаю, каким чудом, но я не разбился. Пролетев по лестнице, встаю наконец на ноги. Фроде и Каролина с интересом наблюдают за мной.
— Тебе кто-нибудь говорил, что у тебя красивые глаза? — говорю я Каролине и покидаю поле брани.
И тут, Братья & Сестры, мой рассказ достигает поворотной точки.
Это такая таинственная точка, когда достигший ее рассказчик, этот Летающий по лестницам Адам, этот Адам Мотай-отсюда! может сказать себе, что теперь он окончательно порвал с Каролиной. Последние чувства, что я питал к этой девице, лазером выжжены из моей души. Красный, тонкий луч проложил себе путь сквозь мою кожу и ребра:
ССССССССССССССССССС —
несется сквозь душевную плоть, сквозь грудь и сердце, и Каролина становится лишь тенью. Воспоминанием. Ничем-о-чем-бы-стоило-думать. Так сказать, издержками жизни. Я заплатил за это синяками и полетом с лестницы. Но оно того стоило. Теперь я свободный человек. А значит, могу вычеркнуть из своего списка пункт «облажаться». По-моему, с этим я уже справился.
Ковыляя в город, я чувствую, что этот пунктик все-таки дорого мне обошелся. Я хромаю на одну ногу, хромаю на другую, и все у меня болит. На спине будто слон танцевал, и пощечина еще звенит в ухе.
Мне приходит в голову, что это — наказание со стороны Старикашки-Солнца. Я не выполнил свой долг на элеваторе, вот оно и наказало меня. Впредь надо быть внимательней. Чтобы загладить свою вину, я тащусь на элеватор.
Солнце еще не вышло из-за облаков, но я слышу его тихий голос:
— Ты не пришел… — оно сильно не в духе и, по-моему, разочаровано.
