Ирина Костевич - Предатели
Бурчу:
— Никакое не итальяно. Казахстано. Мой брат спрашивает, как вы на мотоцикле через море из своей Ирландии сюда доехали.
— Самолет. Потом — поезд. Тоннель. Под Ла Маншем.
Бросаю на Борьку гневный взгляд: вылез со своим морем, а меня тут оборжали. Сказала б ему, но нельзя, вокруг внимательные слушатели.
— А зачем вам татарские могилки?
— Это важный исторический памятник. Хочу посмотреть. Там есть музей? Можно ли нанять экскурсию?
Господи, какие идеалистические представления у этого человека. Даже жалко его стало.
— Мой знакомый историк занимается изучением этих объектов. Я могу вас познакомить. Он все расскажет.
— Поехали! — и этот человек призывно хлопает обветренной рукой по своему байку.
Ни за что и никогда. Я их боюсь, мотоциклов. И потом, Михаила-историка сейчас, как я подозреваю, на семи собаках не сыщешь.
Смотрю, а у рыжего интерес в глазах, воодушевился, опять приглашает:
— Это прекрасно! Не бойся, это прекрасно! Жаксы, жаксы! (*т. е. «хорошо» по-казахски) Вот увидишь!
— А по-русски вы говорите?
— Немного. А ты разве понимаешь?
Господи, откуда такие только берутся.
Борька хозяйски дергает сзади за полу куртки:
— Татьяна, пора домой, мама ждет.
— О, Татьяна! Татьяна? — будто пробует мое имя на вкус этот ирландец. — Тать-я-на. А я — братан!
Что еще за ерунда?
— А зовут как? Ваше имя?
— Братан!
Пожимаю плечами. Толпа хихикает. Местный переводчик объясняет:
— Брадан он. Через «д». Это у них лосось так называется, у ирландцев. Они, как казахи. Не то, что русские ваши Вани-Коли, не знай, почему.
Вспыхиваю.
— Иван — от Иоанна-Крестителя, Николай — от Николая-Угодника. Христианские имена.
— А, христианские…, — сплевывает парнишка. — А сами не верите. Вот он — кивает на ирландца — лосось. А я — Мейрамбек. Мейрам — праздник, бек — повелитель. А вы тут — Ко-оля…
Брадан не понимает, о чем мы говорим, но по выражению моего лица о чем-то догадывается. Подошел, отодвинул задиру:
— Все о’к? Поедешь?
— Я сейчас не смогу. Брата надо домой отвести. Я узнаю, когда историк сможет.
И подальше-подальше от них, от толпы этой. Тут Борька опять меня дергает. Оглядываюсь, а рыжий следом идет.
— Поговори со мной, пожалуйста! — так жалобно просит. — Ты хорошо по-английски говоришь.
— А у ирландцев какой язык, ирландский?
— Гэлик.
— Скажи чего-нибудь по-своему.
Он произносит что-то такое странное — язык сломаешь! То ли на иврите, то ли на венгерском… улавливаю только в конце «ан гра» какое-то.
— И что ты сказал?
— Да так, одна старая ирландская поговорка. Я тебе потом переведу. Может быть.
— Это когда же «потом»? Мы уезжаем скоро. Я надеюсь.
— Когда Бог создавал время, он создал его достаточно. Это еще одна поговорка. Поедешь со мной смотреть захоронения? Я один не найду.
— Не хочу. Да и не проехать, говорят. И еще — там змеи.
Вот мы и дошли до калитки. А из дома несется шум и крик. В основном Надежда Ивановна старается, а Михаил-историк тихонько так отвякивается. Вылетел на воздух, злой-презлой, на ходу куртку надевает.
— Здравствуйте, а вы с раскопок?
Он аж зашипел от возмущения. Скользнул мимо нас и зашагал нервически куда-то.
— Борька, ты б его догнал, а? Спроси про могилки татарские, скажи, иностранец специально приехал, чтобы посмотреть.
Борька рад стараться. Это он сам туда попасть хочет, знаю я, его змеями не проймешь, в горах насмотрелся. Так, а мне теперь что делать? В дом иностранца вести, что ли? А там по-прежнему тетя Надя буйствует, поминая недобрым и даже нецензурным словом «старую козу Всерождествениху».
— Иди, а то мотоцикл твой угонят.
Ирландец беспечно улыбается:
— А-а, он сломан!
— Но… Брадан, ты же меня звал кататься!
— А я знал, что ты откажешься.
— С чего вдруг?
— По тебе видно.
— И эта туда же! — теперь на крыльцо выскакивает Надежда Ивановна. — Татьяна, живо в дом!
— Гуд дэй! — вежливо здоровается рыжий.
— Чао, бамбино! — парирует та. — Быстрее, мать зовет!
— Итальяно? — упавшим голосом спрашивает Брадан.
Злобно машу головой.
— Завтра утром приду, — сообщает заморский гость, как о деле, само собой разумеющемся. И, не оглядываясь, шагает прочь. Я даже ответить не успела.
А мама, оказывается, и не звала вовсе.
Глава 27
Светка кислая ходит, то и дело с кем-то эсэмэсится, а когда ей звонят, выскакивает в баню. Да сдалась она — слушать ее разговоры! Вон, опять побежала — уже в пятый раз за вечер. Михаил-младший домой так и не вернулся, Надежда Ивановна на работе. А дядя Миша принес Борьке и Лизе диск с аниме. И вот мы все сидим перед телевизором, а на экране — миядзаковский «Ходячий замок». Счастье!
— Мама, мам — а горы там, смотри, как у нас! — вертится Борька.
— Да, похожи. А зато ее родной город — как Калининград, — не забывает гнуть свою линию мама.
— А Софи эта нудная — ну вылитая ваша Танечка, — встревает вернувшийся из бани Светик, не сильно вникающий в сюжет. — Тоже молодости не ценила. Вот и состарилась до срока.
Я только хмыкаю — знаю, что там дальше у Миядзаки будет. Восьмой раз пересматриваю, а еще книжку читала. Однако Светик, похоже, в атаку пошла… Что ж я ей так не нравлюсь-то?
— Света, дома все в норме? — мама с трудом приподнимается на локте, поворачивается к Светке, внимательно в нее всматриваясь.
Но та, не отвечая, несется реагировать на поступивший звонок. Обычно-очередное хамство.
Мультфильм кончился, мама заснула, а Светы все нет. Братец шепотом пересказывает, что ему историк велел завтра делать. И где сапоги повыше взять, — чтобы змеи не того… Уговариваю Борю остаться с мамой, да разве этого уговоришь?
Потом спать легла. Разбудил собачий лай. Это рыжий кобель разрывается. Глухо-истошное: «бу-бу-бу», как из бочки. И, главное, умолкать не думает. Лает и лает, хрипит от ненависти. Цепью гремит.
Меня бесцеремонно трясут за плечо:
— Татьяна, там этот твой кобель рыжий пришел. И не уходит.
— Так в будку его загоните. Чего это он «мой»? Да он меня сожрет, не заметит… — ворчу спросонья.
Тетя Надя даже засмеялась:
— Да я не про Барбароссу нашего. Я ж тебе про этого, «Гуддэя» вчерашнего.
Вскакиваю. Соображаю, где тут на часы смотреть. За окном темно.
— Надежда Ивановна, а уже утро… Это вчера… договорились, что Михаил на экскурсию поведет… Может, впустим? По-моему, он не уйдет.
И добавляю виновато:
— Иностранец. Ни фига не понимает.
— И я — ни фига, — ворчит Надежда Ивановна, однако уходит звать раннего гостя в дом.
Он сидит на тесной кухоньке, как у себя дома. Чай пьет, улыбается. Небольшой, складный, легкий. По моим представлениям, первые летчики такими были. Романтики. Взгляд вполне безмятежный. А лицо — прицепиться не к чему. Нос, как нос, рот, как рот. Все аккуратно-среднестатистическое. Да, этот человек скорее цвет, чем форма. Рыжая башка, голубые глаза и обветренные красные щеки. Бороду он не отращивает, шея коротковата даже, кадык небольшой. А, вот интересно: руки в шрамах.
— Брадан, сколько тебе лет?
Отвечает. Да уж: значит, он в школу пошел, когда я только родилась. Взрослый, а ведет себя…
— Так ты специально сюда приехал, чтобы эти могилки татарские… археологический памятник, то есть, посмотреть? Ты что, историк?
Головой машет, улыбается:
— Я за тобой приехал. Искал по всему свету.
— Ага, конечно. Охотно верю. Гран мерси. А памятник как же?
— Да это я вчера от местных услышал, вот и решил посмотреть за компанию.
— А где ты еще был? Куда едешь, зачем?
— Был в Европе, России — европейской части. Хочу посмотреть мир.
— Разве в Ирландии плохо?
— Ирландия — это не весь мир. Но это женщина, к которой возвращаются.
— У тебя там женщина… подруга?
— Нет. Я неточно выразился. Это — родная земля. Мать, к которой возвращаются. Всегда.
— А я вот уезжаю от своей матери. Мы переселяемся. Далеко.
— А что здесь? — Брадан обводит кухню рукой. — Учиться негде?
— Ты думаешь, я здесь живу, в поселке? Нет, ты что! Я в городе живу. Огромном. А это — мамина родина. Мы сюда в гости приехали.
— Так! — Брадан смешно шевелит бровями и роется в кармане. Достает ключи с брелоком — маленьким глобусом. Протягивает глобус мне: — Показывай!
Только бы не опозориться! Я его найду здесь, город-то свой? На шарике хорошо заметна процарапанная линия.
— Это твой путь?
— Да. То, что уже проехал.
— А почему не весь маршрут?
— Ты его знаешь?
— Нет, откуда?
— И я не знаю. Вдруг поеду не так, а вот так? Зачем тогда портить хорошую вещь?
— Ну, ты даешь…
Спас меня Иссык-Куль. Кое-как нашла синюю удлиненную кляксочку в буйно-коричневых горных массивах рядом с Китаем. Вот тут и живу, севернее только.
