Астрид Линдгрен - Мадикен
— Ну да, конечно! И я съела кренделек, вот… А знаешь что, Мадикен? Если бы я свалилась в водочную реку, я бы поплыла пятью разными способами и выплыла бы, Ты же знаешь, что я уже научилась плавать пятью способами?
— Знаю, — говорит Мадикен. — Ты, Лисабет, у нас молодец, а вот Аббе — жулик!
Над Юнибаккеном опустился вечер. Уснул красный дом над рекой. Солнце только что зашло. Среди берез сгущаются сумерки — голубоватые сумерки, ведь сейчас весна. Нарциссы так и светятся белизной и пахнут так душисто. Березки, облаченные в прозрачные зеленые покрывала, стоят во всей красе под ясным весенним небом, которое дышит прохладой. Кругом тишина. Только что воздух еще звенел от птичьих голосов, и вот уже все птички уснули, спрятавшись по гнездышкам и скворечням.
Но какие-то звуки раздаются в этой тишине. За стенами красного дома поют несколько голосов. И вот что они поют:
Вечер прекрасный,
Мирный покой.
Если встать под окном детской, можно послушать пение. Так и есть, там кто-то стоит. Худощавый парнишка с лохматой нестриженой головой, которая белеет в темноте, слушает, притаившись за кустом ракитника. Не однажды он уже приходил сюда постоять под окном. Аббе любит пение. Никто не знает, что он тут прячется. Он скоро уйдет, осторожно ступая на цыпочках, чтобы не передавить нарциссы. Высокородный граф Аббе, басурман и работорговец — очень добрый мальчик.
Вечер прекрасный,
Мирный покой…
Лисабет еще продолжает петь, хотя мама и папа уже пожелали девочкам спокойной ночи и затворили за собой дверь. Но вдруг она замолкает.
— Мадикен, — говорит Лисабет, — можно, я приду к тебе полежать?
— Можно, приходи, — говорит Мадикен.
Лисабет быстро перебегает холодными ножонками расстояние между кроватками.
— Можно, я прилягу к тебе на плечо? — спрашивает Лисабет.
— Можно. Ложись, пожалуйста. Конечно, можно, если ты хочешь!
«Ах, как все прекрасно!» — думает Мадикен. Как она счастлива! Потому что Лисабет лежит рядом, потому что ее сестренка здесь, в Юнибаккене, а не где-то там во власти подлого работорговца.
Мадикен крепко обнимает маленькую Лисабет.
— Лисабет! Ты никогда, никогда не покидай меня!
— Нет, — обещает Лисабет. — Никогда я не расстанусь с тобой. Главное, что мы с тобой в конце концов опять встретились.
Весеннее небо за окном понемногу меркнет. Темно стало по углам детской, но это ведь привычная темнота, и им тут хорошо.
— Мадикен, — говорит Лисабет, прижимаясь к Мадикен озябшими ножками, — расскажи мне про привидения, убийц и про войну!
МАДИКЕН И ПИМС ИЗ ЮНИБАККЕНА
Lindgren Astrid. Madicken och Junibackens Pims. Stockholm, Rabén-Sjögren, 1976
МАДИКЕН ЧУВСТВУЕТ, КАК В НЕЙ ИГРАЕТ ЖИЗНЬ
Едва проснувшись утром, Мадикен сразу вспомнила, какой сегодня будет необыкновенный день. Таких особенных, веселых дней не так уж много бывает в году. Сегодня ночью, в канун дня святой Вальборг[16], люди празднуют встречу весны, и на Ярмарочном поле зажгут Майский костер. А еще Мадикен вспомнила, что ей сегодня обещали купить новые сандалии и что не надо идти в школу. Одним словом, именно этот день надо бы отметить в календаре красным цветом — так считает Мадикен.
За окном на березе заливаются трелями скворцы, в своем любимом углу возле печки Лисабет заколачивает молотком гвозди в полено, в ванной плещется и насвистывает папа, за дверью скребется Сассо, чтобы его впустили, а внизу на кухне Альва мелет кофе, и скрежет кофейной мельницы разносится по всему дому. Ну как в таком доме не проснуться! Да и кому охота теперь спать? Только не Мадикен! Мадикен не терпится скорее начать новый день, ей, как дяде Нильссону, хочется, чтобы жизнь играла в каждой жилочке!
Дядя Нильссон, если он веселый и бодрый, любит говорить: «Эх, как во мне сегодня бродит жизнь, так и играет в каждой жилочке!» Когда же он хмурый, тогда вроде бы и жизни нет.
«Вот и я так же!» — думает Мадикен.
Сейчас жизнь в ней не просто играет, а бьет ключом, и Мадикен спрыгивает с кровати.
— С ума сойти, Мадикен! — говорит Лисабет. — Уж я тут стучу, стучу, а ты все спишь да спишь! Ты все на свете проспишь, даже… — Лисабет задумывается, чем бы таким поразить сестру, и заканчивает: — Даже если придет каннибал!
Лисабет всегда просыпается раньше всех. А Мадикен может сегодня отсыпаться, раз уж ей не идти в школу. Так сказала мама. И еще мама сказала, чтобы Лисабет не будила сестру. Но мама ведь не говорила, что нельзя заколачивать гвозди, поэтому Лисабет взяла полено и принялась за работу.
Мадикен отворяет дверь, и Сассо влетает в детскую, крутясь, точно клубок шерсти: поиграйте, мол, со мною! Лисабет выпускает из рук молоток и начинает возню с ним. В пуделе, как видно, жизнь всегда играет не переставая!
— А ты напрасно думаешь, что каннибала можно услышать, — объясняет Мадикен сестренке. Лисабет еще многого не понимает в свои пять лет. — Каннибал крадется по джунглям тихо-тихо. Поэтому миссионеру[17] его и не заметить. Каннибал так неожиданно прыгнет на него и хвать зубами, тот даже охнуть не успеет!
У Лисабет пробежали мурашки по спине. Какой ужас, так поступать с бедным миссионером, который никому ничего плохого не делал!
— Зато каннибала никогда не пустят в рай, — говорит Лисабет.
— Это уж точно! Можешь голову дать на отсечение, что не пустят! — подтверждает Мадикен.
Лисабет согласно кивает. Но вдруг задумывается:
— Нет, пожалуй, он, злодей, все-таки туда попадет! Тут уж ничего не поделаешь!
— Куда попадет? — спрашивает Мадикен.
— Да в рай! У него ведь в брюхе миссионер, а миссионер-то уж непременно попадет в рай! Вот и подумай сама!
— Да, действительно! — соглашается Мадикен.
И обе девочки решают, что пролезать в рай таким нечестным способом было бы просто нахальством со стороны каннибала.
— Ничего, еще посмотрим, что будет, когда Бог про это узнает! — грозится Мадикен.
— Вылетит из рая, как миленький! Что, выкусил, каннибал? — говорит Лисабет.
Но больше девочки не вспоминают о каннибале. В такой особенный день у них другие заботы.
Когда они прибежали на кухню, папа кончал завтракать.
— А где мама? — интересуется прежде всего Мадикен.
— Лежит в постели, — говорит папа.
Если сегодня мама будет целый день лежать с головной болью, для Мадикен это означает конец всем ее радостям. Ведь мама сама обещала, что пойдет с Мадикен покупать сандалии. И вдруг, пожалуйста, — голова разболелась! Разве так можно?
— Да нет же! — говорит папа. — Мама просто не в настроении и решила себя немножко пожалеть.
Мадикен с облегчением вздыхает. Такое уже бывало. Сейчас мама себя немножко пожалеет, и все пройдет, это у нее ненадолго.
Альва стоит у плиты и помешивает молочный суп. Но тут она оборачивается и осуждающе смотрит на папу:
— Скажете тоже! Вам ли не знать, что по утрам хозяйке часто бывало нехорошо!
Папа соглашается с Альвой. Он всегда жалеет маму, и, когда девочки поели супу, он идет с ними наверх в спальню. Они останавливаются у дверей маминой спальни.
— Сейчас узнаем, как там дела, — говорит папа и начинает петь песенку, которую он всегда поет маме, когда она себя жалеет:
За что такая немилость?
Уж не я ли виноват?
А мама лежит на кровати, бледная и грустная. Когда трое гостей появились на пороге спальни, она и вовсе спряталась, закрыв лицо простыней. Мама даже смотреть на них не хочет. Мадикен готова броситься к маме, чтобы ее обнять, но боится ее потревожить.
— Я только хотел сказать:
За что такая немилость?
Уж не я ли виноват? —
ласково, нежно поет папа.
Тут мама отбрасывает с лица простыню и хохочет:
— А как же иначе! Кто же еще виноват, как не ты, и ты сам хорошо это знаешь. О немилости нет и речи, я действительно чувствую себя неважно. Впрочем, нет ничего удивительного…
— Бедняжечка! — говорит папа. — Давай уж лучше я тебя пожалею, а то куда это годится — закрылась одна и сама себя жалеешь!
— Спасибо за доброе утешение, — говорит мама.
Глаза у нее повеселели. И у Мадикен прошло беспокойство. Но потом она снова вспомнила про сандалии. Вдруг мама раздумала идти с ней в магазин, раз ей нездоровится?
Мадикен правильно угадала. Сегодня мама не хочет идти за покупками.
— Альва сходит вместо меня, — говорит мама. — Ты ее проводишь на рынок, заодно и купите.
— Я тоже хочу на рынок, — говорит Лисабет.
Мама устало машет рукой:
— Иди, пожалуйста!
Как видно, мама рада поскорее от всех отделаться.
— Ну а я, — говорит папа, — я отправлюсь к себе в газету — продолжать борьбу за всеобщую свободу, истину и справедливость. А кстати, и за свой кусок хлеба.
