Владислав Крапивин - Ржавчина от старых якорей
Понятно, что нашим легоньким швертботам порой приходится не сладко. Да и более крупным судам – тоже. И одно из первых таких испытаний выпало флотилии в давнем семьдесят третьем году.
В конце июля на морской базе ДОСААФ праздновали День военно-морского флота. Привлекли и «Каравеллу». Наш флот тогда еще был совсем не велик. На праздник мы смогли выставить лишь три суденышка: две польские разборные яхточки со складными мачтами и надувными бортами и того же размера швертботик типа «Кадет». Недавно построенный «Кадет» (по имени «Том Сойер») был довольно крепок. А польские кораблики типа «Мева» – «Андрюшка» и «Драккар» – за предыдущие три года немало потерпели в бурных уральских водах и к тому моменту представляли собой весьма хлипкие конструкции.
Для «представительства» с нами пошел гафельный кеч, недавно построенный в ребячьем клубе, с которым мы поддерживали дружеские отношения. Кеч обычно называли «шхуной», поскольку он напоминал «Испаньолу» из недавно вышедшего на экраны «Острова сокровищ». Это было судно, которое соорудили на основе морского шестивесельного яла. Ял принадлежал «Каравелле», но мы его по доброте душевной подарили союзному клубу и помогли в строительстве.
Увы, наша помощь оказалась, видимо, недостаточной. «Корабль» внешне получился эффектным, но ходил медленно, на поворотах часто «зависал», и, чтобы положить его на другой галс, иногда требовалось пользоваться веслами. «Ну да ладно, – решили мы и наши друзья. – Для праздника сойдет. Главное, произвести впечатление на зрителей».
Задача наших парусников была проста – походить туда-сюда перед пляжем и пирсами главного яхт-клуба, пока на берегу говорят торжественные речи и проводят построения курсантов морской школы. С этой задачей все суда вполне справились. Зрители на берегу аплодировали. А когда ракетой был подан сигнал об окончании «водного парада», пошли домой, на полуостров Малоконный.
Здесь-то, словно по этому ракетному сигналу, все и началось!
Засвистело сразу, как в кино. Небо сделалось серым, забрызгало дождем. Вмиг похолодало. И все это – вопреки радужным обещаниям синоптиков. Стала нарастать волна, появились на серо-желтой воде кудрявые гребни. Р-романтика, если смотришь на нее с берега. Но мы-то смотрели с яхт.
Ветер по закону «всемирного свинства» начал дуть с веста, как раз оттуда, где находилась наша родная база. И расстояние-то не больше мили, но ведь «мордотык», против ветра не попрешь. Значит надо двигаться в лавировку, зигзагами. Для маленьких проворных суденышек это не представляло труда. Но «шхуна», будь она неладна, в такую погоду не могла идти острее, чем в галфвинд. Моталась от берега к берегу, а вперед по курсу за час не продвинулась ни на кабельтов.
Я вместе с хозяевами был на этой посудине. И был еще наш взрослый инструктор Сергей. Но нашей помощи не хватало. Чтобы управляться с парусами и рулем требовалась работа всего экипажа, десятка человек. А это были в основном пацанята. Храбрые, но ни разу не нюхавшие такого ветра и волны. Они даже с веслами не управлялись, когда приходилось пускать их в дело при поворотах носом к ветру.
Под полными парусами шхуну сильно кренило, хлестало через борт. Я скомандовал убрать бизань и кливер. Однако с половинной парусностью эта посудина отказалась двигаться вообще. Убрать паруса и добираться до базы на веслах нечего было и думать, не выгребем.
Дуло так, что с ребят срывало береты.
Наши яхточки прыгали вокруг шхуны, выполняли правило: при штормовой погоде не уходить далеко друг от друга, чтобы в случае аварии прийти на помощь. А какую помощь они могли оказать? Сами еле справлялись. Там были совсем юные матросы под командой капитанов двенадцати-тринадцати лет.
Наконец шторм начал просто-напросто разламывать наши суденышки. У «Андрюшки» мачта изогнулась «суставчатой» дугой, корпус с фанерными шпангоутами и резиновой обшивкой скрутило под напором паруса винтом, открылась течь. Капитан Андрюшка Шуклин принял единственно верное решение – выбрасываться на берег. У «Тома Сойера», которым командовал Саша Шильников, что-то там заело, он не мог скрутить поворот и начал стремительно убегать от «шхуны». Мне пришлось послать ему на помощь единственную уцелевшую яхточку – «Драккар».
– Есть! – сказал Валерка Новоселов, маленький, но бесстрашный рулевой. И с ходу вошел в поворот оверштаг. У зазевавшегося матроса Сережки Самойлова гиком сорвало берет. Но «Драккар», вместо того, чтобы сквозь брызги и пену ринуться за «Томиком», заплясал на месте с растравленными парусами.
– Слава, нас залило! – крикнул Валерка.
– К берегу!
Теперь обе «Мевы» лежали на прибрежном песке. А «Томика» уносило все дальше. Мы видели, что экипаж пытается спустить грот, но на мачте, кажется, застопорило ползуны.
Нет ничего страшнее, когда твои ребятишки в опасности, а ты смотришь и не можешь помочь. Моторки в ту пору у «Каравеллы» еще не было. Спасательные катера станции ДОСААФ на воде не показывались.
Наконец Сашке и его матросам удалось под полуспущенным парусом развернуть «Тома Сойера». Он помчался к берегу и скоро вылетел на пляж рядом с «Мевами». И я понял, что такое настоящее счастье.
Теперь даже тот факт, что несчастная «шхуна» торжественно засела в камнях недалеко от берега, я воспринял без драматизма. Взрослый хозяин «шхуны» и наш инструктор Сергей прыгнули в воду, помогли посудине сойти с камней. Она стала на якорь. Почти все перебрались на берег. Сырой ветер свистел над пустым берегом, налетали шквальные дожди. Одежда была мокрой насквозь. Командир наших друзей сказал, что уводит ребят домой, рядом была трамвайная станция.
– А судно?
– Приткнем пока к берегу…
– Его раздолбает волнами. А что останется, разворуют.
– Ну и черт с ним. Я отвечаю прежде всего за ребят.
Что же, он был прав по-своему. Но эта его правота не укладывалась в рамки тех понятий, которыми жила «Каравелла». Как можно бросить судно, если оно еще на ходу? Это же все равно, что флаг спустить во время боя…
Экипаж «шхуны» сумрачно ушел. Мы починили «Драккар» и «Томик». Лишенного мачты «Андрюшку» привязали за кормой «шхуны». Две яхточки с самыми опытными капитанами и матросами усвистали к другому берегу, а оттуда курсом крутой бейдевинд помчались на базу. И дошли благополучно. Через час их экипажи по берегу вернулись к «шхуне».
«Шхуна» поняла наконец, что теперь на ней не прежние «салажата», а опытный народ. Повела себя прилично. Правда, шкоты застревали в блоках и рвались, тяжелый руль заедало, но все же база приближалась. Стало темнеть. Все понимали, что дома родители, видя такую погоду, «стоят на ушах». Однако азарт победителей был уже сильнее тревог, холода и усталости.
Наконец мы завели «шхуну» в тихую бухточку у базы. Там она, кстати, и догнивала потом несколько лет. Бывшие наши союзники на это судно не претендовали – считали, видимо, что потеряли на него право. А нам эта посудина была не нужна… А в тот вечер, когда все труды были уже позади, под темными тучами – словно в награду измученным и весело-злым мальчишкам – прорезалась над водой желтая щель заката…
…Через несколько дней я вручал всем, кто был в той «праздничной» переделке, награды. Не было грамот и дипломов. Поэтому слова с благодарностью за выдержку и смелость были написаны на обороте карт, которые я два с половиной года назад привез из Веймара…
Ребята выходили из шеренги, получали такую вот грамоту и сдержанно благодарили. То, что они не дрогнули во время шторма, казалось им не геройством, а делом вполне естественным. Они знали, что придется такое испытать еще не раз. И были правы.
И было это двадцать восемь лет назад.
По разному сложилась у тех мальчишек судьба. Кого-то я потерял из вида, с кем-то встречаюсь до сих пор. Но даже и те, кого я вижу сейчас взрослыми, остаются в моей памяти мальчишками той поры. Того штормового дня. С мокрыми от дождя и летящей пены лицами, с отброшенными ветром волосами, с прикушенными губами и прищуренными упрямыми взглядами…
У меня из веймарских карт остался лишь один лист. Меркаторская карта мира с длинным заголовком: «NOVA TOTIUS TERRARUM ORBIS GEOGRAPHICA AC HIDROGRAPHICA TABULA». По-моему все понятно без перевода. Издана «табула» где-то на границе шестнадцатого и семнадцатого веков. Ее океаны, как и положено было в те времена, богато украшены компасными картушками, кораблями и морскими чудовищами. На ней много белых пятен и фантастических, не существующих на самом деле земель. Но есть места и вполне уже известные, разведанные, обжитые. Так на территории, называемой «Tartaria», я нахожу родной город «Tumen». И снова погружаюсь памятью в те времена, когда зарыл на склоне тюменского лога клад с корабликом на фаянсовом осколке…
Ребята рассказывали, что дома они разглядывали полученные в награду карты и представляли себя штурманами на старых скрипучих парусниках – современниками Магеллана и Френсиса Дрейка. Это была, конечно, игра. А для серьезных занятий по штурманскому делу были во флотилии «Каравелла» другие карты. Тоже отнюдь не новые, но уже наших времен. Часто – с тонкими карандашными линиями курсов, по которым ходили в дальние рейсы теплоходы, учебные парусники и громадные морские яхты. По всем морям и океанам.
